Описание
Краешек одной старой, давно похороненной в песке истории, тайны случайно открывается скучающему московскому плейбою. Сам не зная зачем, он начинает собирать мельчайшие осколки разбитого временем «зеркала», хранящего отражения забытых событий и героев навсегда ушедшего прошлого. Поначалу это кажется ему невинной забавой, игрой, средством от скуки, но с каждым сделанным им шагом, игра делается все опаснее, и очень скоро на кону в ней оказывается его собственная жизнь.Сквозь унижения и неудачи герой движется к разгадке тайны, по пути лишаясь практически всего, что имел, но и обретая немало – новую любовь, новых друзей, а также новых врагов…
Паутина сюжета романа сплетена из эпизодов бурной история Индии, Китая, России и Персии, человеческих страстей, любви и ненависти… паутина, в которую вам, мой дорогой читатель, очень скоро предстоит попасть.
Приорбрести книгу можно в разделе ЭИ «Аэлита» на портале «ЛитРес»: https://www.litres.ru/vladislav-ketat/belyy-slonenok-s-podnyatym-hobotom/
Характеристики
| Отрывок |
Владислав В. КЕТАТ БЕЛЫЙ СЛОНЁНОК С ПОДНЯТЫМ ХОБОТОМ (Современная приключенческая проза) 1. Что же мы с тобой наделали? – Что же мы с тобой наделали – спросила экономист первой категории Татьяна Ерёмина и опустилась на вспененную страстью кровать номера с почасовой оплатой гостиницы «Звёздная» рядом с тяжело дышащим Алексеем Ахабанином, её любовником и непосредственным руководителем. Алексей, перед близорукими глазами которого теперь вместо раскачивающихся Татьяниных грудей была чуть расфокусированная люстра, в ответ сказал то, что всегда говорил в подобных случаях: – Я в душ. Освободившись от Татьяниного посткоитального захвата, он повернулся на бок, потом сел, свесив ноги с высокой гостиничной кровати, затем, подпружиненный матрасом, резко встал и, шлёпая босыми ногами по прохладному ламинату, отправился в ванную. Татьяна что-то сказала вслед, но он сделал вид, что не расслышал, и закрыл за собой дверь. Горячая вода постепенно смыла с его сорокалетнего тела события прошлых тридцати минут. Алексей ощущал обычные в таких случаях лёгкую усталость, чувство приятного опорожнения в чреслах и небольшие уколы совести, которые должны были пройти сразу после ближайшего приёма пищи. Выходить из тёплой кабины не хотелось. Алексей долго тёр себя мочалкой, думая о том, что пора бы уже заканчивать с сексом во время обеденного перерыва, прекрасно понимая, что заканчивать не собирается. Потом он ещё какое-то время стоял под душем, пока в его успевшие уже далеко улететь мысли не начало стучаться предательское чувство времени. Когда Алексей, облачённый в узковатый ему в талии гостиничный халат, наконец, вернулся в комнату, Татьяна была уже одета. Она сидела на стуле, готовая к отступлению, с плащом и сумочкой на сомкнутых коленях. – Уже поздно, – ответила она на незаданный вопрос, – обед пятнадцать минут назад как кончился. Алексей молча кивнул. – Ты мне ничего не хочешь сказать? – спросила Татьяна. – Иди первой, – не глядя на неё, ответил он и сбросил с себя халат. Такие приключения Алексей устраивал себе не часто, но достаточно регулярно – унылый семейный секс с сильно сдавшей после тридцати женой требовал разнообразия. Но даже не это являлось определяющим: сильнее всего Алексея налево толкала доступность – в компании, где он занимал не последнюю должность, было предостаточно молодых сотрудниц, которые ради внеочередной премии или повышения в должности с радостью были готовы оказать ему (и не только ему) соответствующие услуги. Алексею никогда никого не приходилось уламывать – всё происходило по инициативе подчинённых. По крайней мере, ему так казалось. Первое время Алексей пользовался удалёнными от места работы гостиницами, отвозя своих номенклатурных фавориток к месту соития на личном авто, но потом остановился на гостинице «Звёздная», расположенной практически через дорогу от офиса. Так было проще, быстрее и, как ни парадоксально, безопаснее: раньше кто-нибудь мог запросто засечь очередную метрессу садящейся или выходящей из его машины, да и само её – машины – отсутствие на служебной парковке в обед уже наводило на мысли. В варианте со «Звёздной» такое было невозможно в принципе. Единственное, что приходилось делать в целях конспирации – это приходить и покидать гостиницу врозь и разными дорогами. А случайным встреченным коллегам можно было всегда сказать, что идёшь изв ресторана при гостинице, куда Алексей действительно иногда захаживал. Алексей выждал установленные самому себе пятнадцать минут после Татьяниного ухода и не спеша покинул номер. С приятной ломотой в паху, размеренной походкой состоявшегося человека спустился он на нулевой этаж и со стороны ресторана вышел в длинный гостиничный холл. Внешне Алексей выглядел абсолютно спокойным, но изнутри его ещё в номере начало поддавливать нехорошее чувство, обычно предвещавшее скорые неприятности размером от средних и более. Алексей озадаченно покрутил головой: вроде бы всё было как обычно, но… Лицо сидящего на кушетке человека напротив стойки регистрации показалось Алексею знакомым, но он, как говорят гопники, «включил карася», то есть, не задерживая на предполагаемом знакомце взгляда, прошёл мимо. Поравнявшись с пустой стойкой, он боковым зрением заметил, что человек поднялся со своего места и медленно пошёл в его сторону. Лёгкое чувство беспокойства, которое Алексей вынес из номера, многократно усилилось. Он поймал себя на мысли, что ускорил шаг, чего в таких случаях категорически не рекомендуется делать. «Наверное, с работы, – подумал он, – или кто-то из подрядчиков. В любом случае, ничего опасного…» – Алексей Анатольевич! – послышалось сзади. Алексей остановился, и, стараясь справиться с мускулами лица, медленно обернулся. – Да, – сказал он спокойно и даже немного надменно, – с кем имею честь? – Моя фамилия Зиновьев, – сказал подошедший широкоплечий мужчина со сплюснутой бритой головой и очень неприятной вблизи физиономией, – я хотел бы с вами поговорить. Алексей непроизвольно сделал шаг назад. – О чём, простите? – Не о чём, а о ком. О вашем прапрадеде – Георгии Андреевиче Силаеве. Алексей почувствовал себя так, будто его только что ударили головой о стену, а потом, не дав опомниться, ударили ещё раз. – О ком, о ком?! – ошарашено переспросил он. – Я же сказал, о вашем прапрадеде – Георгии Андреевиче Силаеве тысяча восемьсот семьдесят четвёртого года рождения, уроженца села Сосновая маза Хвалынского уезда Саратовской губернии, участника Русско-китайской войны [1] тысяча девятисотого – тысяча девятьсот первого годов. Это ведь ваш прапрадед? Я не ошибаюсь? Вопрос привел Алексея в чувство. – Да, мой, – ответил он, – только я не понимаю, при чём здесь я? Зиновьев неприятно улыбнулся. – Сейчас поймёте. Я представляю историческую организацию «Наше наследие», которая, кроме всего прочего, занимается поиском пропавших предков, а также различных исторических документов и артефактов. Недавно в поле нашего зрения попал ваш обозначенный предок в контексте одного артефакта, которым тот в своё время владел, и который, возможно, до сих пор находится в вашей семье. – Артефакт? Какой ещё артефакт? – не понял Алексей. – От Георгия Андреевича остались только рассказы моей прабабушки… – Ну, может быть, вы просто чего-то забыли, – перебил его Зиновьев, – давайте пройдём в ресторан, посидим спокойно, всё обсудим, а? С одной стороны Алексею ничего не стоило пойти с этим субъектом в ресторан и рассказать ему всё, что он знает о своём прапрадеде, но, во-первых, отталкивала внешность субъекта, больше подходившая для бандита средней руки, чем для члена некой исторической организации; во-вторых, то, что он подошёл к нему вот здесь, в гостинице, а, значит, выследил; ну и, в-третьих… а в-третьих, пошёл он на хер со своими вопросами! – Знаете, я только что оттуда… – попытался выкрутиться Алексей, – и потом, мне на работу нужно… давайте в другой раз? Или, лучше всего, я вам дам мою электронную почту, напишите туда, что вы хотите узнать, а я, как будет время, отвечу. Зиновьев сощурил один глаз, отчего его физиономия стала ещё противнее. – Будет вам, не были вы ни в каком ресторане, Алексей Анатольевич… и на работе вы неделями можете не появляться… вы же зять председателя правления… так? Алексей почувствовал, как у него похолодело в паху и под пиджаком напряглись бицепсы. – Кто вы такой, и что вам от меня нужно! – почти закричал он. – Не кричите, Алексей Анатольевич, – грозно сказал Зиновьев, – кто я и что мне нужно, я вам уже сказал. Пойдёмте в ресторан, поверьте, так будет лучше для всех. – …некоторое время назад в аукционном доме Дрюо в Париже в числе прочих документов распродавали архив русских эмигрантов, неких Денисовых-Чернышёвых. Среди обычного для таких случаев архивного мусора обнаружились прелюбопытные дневники бабки последней владелицы архива – Евдокии Денисовой-Чернышёвой вдовы прапорщика десятого Восточно-сибирского стрелкового полка Василия Чернышёва, который принимал участие в боевых действиях в Китае в девятисотом году. В этих дневниках, так сказать, и всплывает ваш прапрадед – подшкипер канонерской лодки «Гиляк» Георгий Андреевич Силаев… Алексей слушал собеседника в пол-уха. Он смотрел в свою тарелку и пытался спокойно обдумать сложившуюся ситуацию, но спокойно не получалось. Мысли скакали в голове, как Бубка [2] в свои лучшие годы. Алексей никак не мог определить, насколько опасен сидящий напротив него человек, и что конкретно ему известно. Рассказчик замолчал и приложился к стакану с минералкой. – Алексей Анатольевич, вам неинтересно? – Интересно, – ответил Алексей, ковыряя маленькой вилочкой склизкую шарлотку, – даже очень. Просто мне не понравился выбранный вами способ знакомства со мной. Вы что, не могли это сделать по-человечески, как все нормальные люди? Обязательно надо было за мной следить? Зиновьев широко развёл руки. – Уж простите великодушно. Нам вообще стоило больших усилий вас найти, а когда мы на вас вышли, то выяснилось, что проще всего поймать вас здесь. В прямом и переносном смысле этого слова. Алексею захотелось вскочить и резким движением воткнуть десертную вилку в левый, мерзко прищуренный глаз собеседника, но он сдержался. – Знаете, я ведь могу и службу безопасности вызвать, – от греха подальше откладывая острый предмет в сторону, сказал Алексей, – там мордовороты почище вашего работают. В их задачу как раз входит охрана первых лиц компании, к которым, как вы правильно подметили, я и отношусь. С ними и пообщаетесь. Это частная охранная фирма, они имеют право вас задержать до приезда полиции… Здоровенная пятерня Зиновьева сделала несколько загадочных пасов в воздухе. – Можете, но не сделаете. Они же быстро выяснят, что и с кем вы делали в гостинице. Оно вам надо? От осознания правоты противника у Алексея закололо в боку. Чтобы успокоиться он сделал несколько вдохов и выдохов носом. – Ладно, валяйте, что там у вас, – глядя в сторону, сказал Алексей, – только быстро. Зиновьев с улыбочкой откинулся от стола. – Вот так бы сразу. Мы остановились на вашем прапрадеде, который, как я уже сказал, во время службы на флоте участвовал в Русско-Китайской войне. Его даже наградили за бой у фортов Таку [3], вы знаете? Алексей нехотя кивнул. Всё это он прекрасно знал. Знал он также, что чудом выживший в этом бою Георгий Андреевич по приезду домой заказал у своего брата иконописца икону святого Николая чудотворца, которая перешла к Алексею по наследству, но об этом он предпочёл промолчать. Мало ли чего. Зиновьев шумно глотнул минералки и с довольным видом продолжил: – Так вот, упомянутый выше прапорщик Чернышёв и ваш прапрадед оказались земляками и, совершенно точно, были знакомы до войны. Чернышёв в августе девятисотого года вместе со своим полком участвовал в штурме Пекина и, будем полностью откровенны, в разграблении императорского дворца. Из дневников его вдовы нам удалось установить, что ему достались некоторые из украшений императрицы Цы-си [4]. Да-да, той самой императрицы Цы-си! Ради сохранности он передал их вашему прапрадеду за вознаграждение. Когда и где они встречались, в письмах не сказано, по-видимому, это произошло в середине сентября на самом «Гиляке». Чернышёв находился там в составе десанта, который девятнадцатого сентября был высажен в порту Шанхайгуань. Встретив земляка, да ещё и хорошо знакомого, Чернышёв резонно предположил, что на корабле драгоценности будут в большей безопасности, чем у него, и, как я уже сказал, передал их вашему прапрадеду. – И что, много тот нахапал? – спросил Алексей, которого рассказ захватил так, что он уже почти не злиться на своего несимпатичного визави. – Совсем нет, – помотал головой Зиновьев. – Думаю, это была очень малая часть, даже крупица из всех богатств императрицы. Их у неё было столько, что их неполный перечень занимает двадцать четыре страницы мелкого шрифта! Чернышёву, скорее всего, достались какие-нибудь броши, кольца или серьги – небольшие вещи, которые можно было бы незаметно носить с собой. Самым крупным предметом была статуэтка слонёнка с поднятым хоботом размером примерно двадцать на десять сантиметров. Но тут надо понимать, что для прапорщика это были огромные богатства. Зиновьев выдержал издевательскую паузу. – Чернышёев погиб тридцатого сентября девятисотого года при взятии Мукдена, – сказал он, несколько понизив голос, – где похоронен – неизвестно. Из дневников следует, что ваш прапрадед, который оказался очень порядочным человеком, обещание сдержал и по возвращении в Хвалынск в девятьсот третьем году передал трофеи вдове, оставив уговоренную ранее часть украшений себе в качестве вознаграждения. – Теперь понятно, на какие шиши он магазин купил! – не выдержал Алексей. – До службы он был помощником приказчика, а после дембеля – бац и хозяин целого мануфактурного магазина! – Среди оставленных им вещей была и упомянутая выше статуэтка, – невозмутимо продолжил Зиновьев, – и мне очень хочется узнать, где она теперь. Алексей посмотрел на него с нескрываемым удивлением. – Не думаете ли вы, что эта вещь находится у меня? Зиновьев снова мерзко сощурился. – А она находится у вас? – Нет, конечно! Если бы у деда остались, хоть какие-то драгоценности, их бы неминуемо изъяли в семнадцатом году. Вы, наверное, не в курсе, но наша семья очень сильно пострадала в революцию. Всё же ведь отобрали – и дом, и магазин, сами еле ноги унесли… какие там драгоценности! Зиновьев посмотрел на Алексея тяжелым немигающим взглядом. – Никто не говорит о драгоценностях, Алексей Анатольевич. Речь идёт только о статуэтке. Фокус в том, что никакой особенной ценностью как ювелирное изделие эта вещь не обладает. Продать её на рынке нельзя. То есть, конечно, можно, но за копейки. Она сделана из обычного дерева, выкрашена в белый цвет и кое-где позолочена. Возможно, была инкрустация камнями или цветным стеклом, но вряд ли она сохранилась. – Тогда зачем она вам, если в ней нет никакой ценности?! – удивился Алексей. Подошедший официант забрал у Зиновьева пустой стакан, а у Алексея тарелку с недоеденной шарлоткой. – Не всё так просто, – сказал Зиновьев, когда официант удалился на значительное расстояние, – у нас есть основание полагать, что эта статуэтка является образцом тибетского искусства периода Пала-Сена и изготовлена в Непале где-то между десятым и двенадцатым веком нашей эры. Алексей удивлённо захлопал глазами. – Как вы смогли это определить, если никогда её в жизни не видели? – Всё просто, сокровища императрицы Цы-си задолго до ихэтуаньского восстания, то есть, событий девятисотого года, были каталогизированы, и эта вещица там довольно подробно описана. Лично у нас сомнений не остаётся – это именно то, что я вам сказал. Представляет музейную редкость и стоит хороших денег, если знать, кому её предлагать. Скажу сразу, вы сами вряд ли сможете это сделать, а если поможете нам её найти, получите неплохие комиссионные. – Образец тибетского искусства, говорите, – с сомнением проговорил Алексей. – Именно, – энергично закивал Зиновьев, – для буддистов же слон – весьма почитаемое священное животное. Индийская царица Майя узнала о скором рождении у нее сына, собственно Будды, во сне, в котором очаровательный маленький белый слон покрыл, пардон, вошёл в неё. Наш с вами слонёнок – это буддистская реликвия, причём очень старая. Для буддистов она что-то вроде Рублёвских икон для православных. Неожиданно Алексей вспомнил, где он раньше видел своего собеседника – за рулём какой-то машины на парковке перед домом. Алексей тогда ещё обратил внимание на сплющенное несимпатичное личико. «Значит, они меня водили от дома до работы, – подумал он, отводя от собеседника взгляд, – и всё из-за какой-то статуэтки? Либо он врёт, как сивый мерин, либо, она и правда охренительно дорого стоит…» – А каким образом этот слонёнок попал к китайской императрице? К этой, как её, Цы-си? – спросил Алексей, чтобы потянуть время. Зиновьев пожал плечищами. – Сложно сказать. Ей дарили много всякого барахла, как Сталину, а она, понятное дело, ни от чего не отказывалась. Короче говоря, тащила в дом всё, что попадалось под руку. Может быть, она понимала, что представляет собой статуэтка, а, может, и нет. Скорее всего, понимала, а вот наши с вами знакомые, совершенно точно были не в курсе. Алексей молча кивнул. Сказать ему на это было нечего, да и не хотелось. Зиновьев приподнялся на стуле, чтобы поправить пиджак, а потом, навалившись пузом на край стола, со своей фирменной улыбочкой произнёс: – Ну, так что, Алексей Анатольевич, будете вы с нами сотрудничать или нет? – Что конкретно вы от меня хотите? – устало спросил Алексей. – Мы хотим, чтобы вы предоставили нам во временное пользование весь свой семейный архив в части, касаемый вашего прапрадеда и его ближайших родственников, и как можно скорее. Под семейным архивом я понимаю письма, фотографии, всевозможные документы, короче говоря, всё, что относится к этой ветке вашей семьи. Только не говорите, что ничего не сохранилось, так не бывает. Зиновьев немного помолчал. – Можете не волноваться, после досконального изучения материала всё будет возвращено в целости и сохранности. Мы работаем очень аккуратно. И, как я уже сказал, если дело выгорит, вы получите некоторую сумму в качестве оплаты услуг и компенсации неудобств. Если же нет, то, увы, ничего. – А что будет, если я этого не сделаю? – спросил Алексей, сжимая под столом кулаки. – Ничего особенного, Алексей Анатольевич. Ваша супруга узнает, что вы ей регулярно изменяете с молодыми сотрудницами вашей фирмы. Далее об этом неминуемо узнает ваш тесть, а уж что будет потом, думайте сами. Уверен, ничего хорошего. Алексей почувствовал, как по его спине двумя струйками стекает холодный пот. В следующий момент ему снова захотелось ударить собеседника, но на этот раз кулаком и в нос. Он уже даже отвёл правую руку немного назад, но вместо того, чтобы превратить мерзкую сплюснутую сверху и снизу прищуренную физиономию в мясо, спросил: – Вы знаете, как это называется? – Прекрасно знаю, – спокойно ответил Зиновьев, – но свидетелей у нас нет, и вы наверняка не включили диктофон. От понимания собственного бессилия у Алексея начало сводить челюсть. Свидетелей и правда не было, он действительно не включил диктофон, и, вообще, с ним уже лет двадцать, а, может, и больше никто в подобном тоне не разговаривал. Злость залила Алексею глаза так быстро, что он и сам не заметил, как взлетел со своего места и угрожающе навис над обидчиком. – Слушай ты, мудак косоглазый, – уже слабо себя контролируя зарычал он, – если ты… я тебя, гнида, в порошок сотру… ты хоть знаешь, на кого пипиську поднял? – Дурак ты, Ахабанин, – спокойно ответил Зиновьев, вытирая о салфетку руки и медленно поднимаясь, – был бы ты умнее, отдал бы всё по-хорошему и, глядишь, семью бы сохранил и карьеру. А драться со мной я тебе сильно не советую, я тебя так отделаю, что ты про девочек и думать забудешь. В целях самообороны, разумеется. И снова эта мерзкая ухмылочка с прищуром. Для Алексея это стало последней каплей. – Ах, ты говно собачье… – прорычал он и попёр на противника прямо через стол. Зиновьев был ниже Алексея, но плотнее и существенно шире в плечах. Если бы дело действительно дошло до рук, то шансы последнего на успех были бы невелики. Но в этот раз до рук не дошло. Алексей успел только заметить справа от себя большое белое пятно, как через мгновение между ним и Зиновьевым уже стоял здоровенный амбал в белой рубашке и алой бабочке. – Господа, у вас проблемы? – вежливо поинтересовался он. – Никаких проблем, – быстро ответил Зиновьев, выходя из-за стола, – просто у товарища сдали нервы. Алексей Анатольевич, если вы передумаете, на столе моя визитка. Ну, мне пора, до встречи! – Пшёл вон отсюда, король шантажа! – прорычал красный, как пожарная машина Алексей. – Ещё раз увижу около моего дома, в ментовку сдам! Зиновьев молча последовал к выходу. Полагая, что конфликт исчерпан, охранник удалился в сторону также тихо, как и появился, а Алексей так и остался стоять у столика, провожая взглядом медленно удаляющуюся широкую сутулую спину. Через несколько секунд созерцания у Алексея в голове вспыхнула лампочка Ватт, эдак, на сто. – Эй, Каменев [5]! – громко крикнул он. Зиновьев, который был уже в дверях, словно натолкнувшись на какое-то препятствие, остановился и резко повернул голову на оклик. На его лице мелькнула тень неуверенности и, даже, как показалось Алексею, страха. «Ну, наконец-то, – с облегчением подумал Алексей, – хоть чем-то я его зацепил…» – Тебя же так в школе звали, да, обсос? – ещё громче крикнул он. – Вали уже, куда шёл, чего замер! Зиновьев обдал Алексея таким взглядом, что тому стало одновременно страшно и до чёртиков приятно. Удовлетворённый, он уронил своё усталое тело в кресло, закинул ногу за ногу и шумно выдохнул. – Как будете платить? – поинтересовался нависший над столом официант. – Наличными, – ответил Алексей, – принесите мне, пожалуйста, ещё стакан холодной воды без газа и включите в счёт ваши неудобства. – Разумеется. Стакан воды без газа, неудобства и счёт, – и официант с поклоном удалился. 2. Дома Дома Алексей оказался поздно, приблизительно в десять вечера. Он не задержался на работе, поскольку его некому было задерживать, просто ему в этот день захотелось купить что-нибудь жене. Такие желания посещали Алексея нечасто, но если уж накатывали, то уклониться от них не представлялось возможным. Алексей много раз пытался себе логически объяснить причины подобного поведения, но в этот раз и думать было нечего – это чувство вины после похода в «Звёздную» запустило свою жёлтую лапу в его пока ещё тугой бумажник. Алексей обычно кормил этого зверя деньгами, когда оказывался виноват, сделал он это и сегодня. В торговом центре «Европейский» у Киевского вокзала он приобрёл браслет и серьги «Freywille» [6] из коллекции «Магический сфинкс», на которые Марина ему уже пару раз прозрачно намекала и, не удержавшись, запонки из той же коллекции себе. Потом выпил двойной капучино в «Старбакс», взял несколько кульков кофе с собой, немного погулял по торговому центру и только потом поехал домой. О послеобеденном приключении он старался не вспоминать. Ещё на работе он смог убедить себя, что Зиновьев и его «организация» не станут сразу сдавать его жене и тестю, а выйдут на него снова, раз уж им так важна эта статуэтка, будь она не ладна. И вот к этой встрече он уже подготовится, как надо… Марины дома не оказалось. Алексей проверил телефон, обнаружил там несколько не отвеченных звонков и СМС-ку, из которой следовало, что его благоверная сегодня отправилась в фитнес-центр со своей лучшей, естественно, ненавидимой им, подругой Леной. Алексей положил подарок на Маринин туалетный столик, быстро поел, плеснул в стакан на два пальца коньяку и пошёл в кабинет, где стоял абсолютно не вписывающийся в интерьер бабушкин книжный шкаф, в глубине которого хранилось то, чего от него сегодня добивался этот мерзкий человек с расстрельной фамилией. Вот она – третья полка сверху, где хранилось всё, что осталось от Георгия Андреевича Силаева, его прапрадеда, ветерана трёх войн – китайской, японской и гражданской – отца шестерых детей, из которых выжила и родила своих детей только одна, маленькая сильная женщина Антонина Георгиевна, Алексеева прабабка, царствие ей небесное… Алексей отхлебнул коньяку, поставил стакан на пол, а сам аккуратно вынул из шкафа сначала папку с письмами и документами, а затем самое дорогое – огромный, инкрустированный перламутром фотоальбом, купленный в Японии, видимо, ещё до китайских событий. Алексей нежно погладил ладонью обложку, по которой вот уже сотню лет среди облаков летела на одноглазом драконе знатная японская дама в компании служанки, обмахивающей её опахалом. У дракона не хватало одного глаза и уса, отсутствовала часть хвоста, вместо одного облака чернела тёмная выемка в полированной обложке, но в целом альбом сохранился неплохо. Именно в таком виде он попал к Алексею в руки в девяносто восьмом году, когда не стало прабабушки. Алексей очень ценил эту вещь, берёг и мало кому показывал. Ещё в детстве, когда ему уже разрешили брать этот альбом в руки, он ощущал исходящие от него мягкие и невидимые лучи старины, которые излучают далеко не все музейные экспонаты. Алексей раскрыл альбом и с удовлетворением отметил, что со временем чувства не притупились – он и теперь ощутил ясно различимый трепет, когда встретился глазами с молодым ещё мужчиной с открытым славянским лицом, одетым в старинную морскую форму. На его бескозырке Алексей без труда разобрал надпись славянской вязью: «ГИЛЯКЪ». Алексей бережно перевернул следующую страницу. Наклеенные сюда фотографии были до мельчайших кусочков знакомы ему с детства и, несомненно, представляли собой историческую ценность. С неподвластных времени отпечатков прошлого Алексееву взору предстали сначала снятые, видимо, с Электрического утёса виды Порт-Артурской гавани, её внутреннего и внешнего рейдов, затем городские пейзажи – фотографии узких, совсем деревенских улочек, дальше следовали бытовые зарисовки, вроде, развала китайских торговцев, а замыкало разворот одно, явно постановочное фото, на котором были запечатлены молодые офицеры с дамами и два китайца, с интересом наблюдавшие за процессом съемки из-за невысокой ограды. А вот и корабли первой тихоокеанской эскадры: эскадренный броненосец «Петропавловск», броненосный крейсер «Громобой», крейсер «Владимир Мономах», броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков» – сколько испытаний принесёт этим кораблям и людям на них следующий год… тут же, непонятно как попавший в дедов объектив французский крейсер «Паскаль», который чуть позже станет свидетелем боя «Варяга» и «Корейца» в Чемульпо… Нынешний хозяин бесценных реликвий не спешил отдавать их в какой-либо музей и вообще делиться с кем-либо фактом наличия оных. Не то, чтобы им руководила жадность, просто он не хотел, чтобы к этим фотографиям прикасался кто-то ещё. К одиннадцати Алексей ополовинил бутылку «Мартеля», которую ему ещё на новый год подарил кто-то из подрядчиков, вдоль и поперёк просмотрел дедов альбом и теперь читал его письма жене – Викторе Лазаревне. Алексей раньше этого не делал, в основном из-за того, что очень трудно было сходу разобрать летящий в завитках дедов почерк, но теперь, вооружившись восьмикратной лупой, он всматривался в каждое слово, иногда даже в каждую букву, чтобы понять смысл написанного. Сколько же нежности было там, сколько любви… Когда подошла очередь дневника, по обеим щекам Алексея покатились горячие пьяные слёзы. 1904 г.: 9го Января вѣнчался в г. Самарѣ у отца Петра. 11го Января взялъ в домъ молодую жену. 26го Октября, утромъ народилась дочь, имя Капитолина. Крещена 28го, имянины 27го Октября 1995 г.: 27го Апрѣля въ 1ом часу ночи померла дочь Капитолина, проживъ на свѣтѣ 6 мѣсяцевъ и 18 часовъ. 1096 г.: 3го Марта в 9 ½ часовъ вечера народилась 2я дочь, имя Антонина, крещена 5го марта (имянинница 1го марта). 1907 г.: 21го Марта стала ходить. 1908 г.: 27го Iюня в 7 часовъ утра (пятница) народилась 3-я дочь Ольга (имянинница 11го Iюня) крещена отц. Василiемъ 29 Iюня. 1909 г.: 8го Iюля въ 6½ часовъ вечера скончалась Ольга, прожив 1 годъ и 14 дней. 1910 г.: 11го января въ 10 часовъ 18 минутъ утра (понедѣльникъ) народился 1ый сынъ Михаилъ (имянинникъ 11го января) крещенъ в среду 13го Января отц. Василiемъ. 1911 г.: 30го Декабря въ 9 часовъ 28 минутъ утра (пятница) народилась 4я дочь Клавдiя, крестили 10го Января вечером (вторникъ). Имянины 24го Декабря, священник о. Василiй (молодой). 1912 г.: Iюля 29го дня в 2 часа 45 минутъ дня скончалась Клавдинька, проживъ 6 мес. 29 дней, 5 часовъ и 15 минут. Хворала дизентерiей. 1914 г.: 17го Января въ 12 часовъ дня (пятница) произошли преждевременныя роды (6 мес.) мертвымъ мальчикомъ. 1915 г.: 6го Января въ 6 ч. 30м. народился 2ой сынъ Антипiй (имянинникъ 11го Января). Крестил 10го Января о. Феодор. Алексей утёрся и перевернул несколько пустых страниц. Тут почерк поменялся, орфография стала привычной. Это в отцовом дневнике продолжила заносить скорбные даты единственная оставшаяся в живых из детей – вторая дочь автора, прабабушка Алексея, Антонина Георгиевна Лобачёва, в девичестве Силаева. И снова к горлу подступили слёзы. 1908 г.: 22го июня умер дедушка Лазарь Фёдорович Суворин. 1919 г.: Погиб на войне папа, Силаев Георгий Андреевич в возрасте 45 лет. 1922 г.: 10го февраля скончалась бабушка Силаева Екатерина Тимофеевна, мать папы. 9го мая скончалась бабушка Иустина Афанасьевна Суворина, мамочка мамы. 17го июля умер мой брат Антипий 1915 года рождения. 8го сентября умер брат Михаил 1910 года рождения… «Поволжская чума, – с грустью подумал Алексей, – сыпной тиф». Алексей много раз слышал от родственников рассказы о тифозных эпидемиях, которые по нескольку раз в столетие приносили горе и ужас на его историческую родину, но о том, что происходило в гражданскую и после, всегда говорили как о европейской чуме четырнадцатого века, знаменитой чёрной смерти. Со страхом в голосе. Не было тогда на поволжских просторах дома, из которого болезнь не забрала хотя бы одного человека, а случалось, что уходили целыми семьями и даже деревнями. Семья Алексея заплатила болезни страшную цену, но и у других дела обстояли не лучше – Алексей где-то вычитал, что население Хвалынска к двадцать второму году сократилось приблизительно наполовину. Представить жутко – каждый второй! Разумеется, всему этому способствовали голод и отвратительные условия жизни в поволжских городах и деревнях, по сути, в прифронтовой полосе, объятой негаснущим костром гражданской войны. Мальчишкой Алексей с ужасом представлял себе это время. Самым страшным ему казалась беспомощность близких ему людей перед болезнью, их незнание, как её вылечить или, хотя бы, как избежать заражения. Как было им несчастным понять, что переносчиком болезни была распространённая тогда повсеместно платяная и головная вошь? Алексею очень хотелось вернуться в то время и спасти бабушкиных братьев и ещё тысячи жизней, просто объяснив им, где прячется смерть. Он много раз представлял себе это в детских мечтах, глядя в чёрно-белые глаза на старинных фотографических карточках. А измученные голодом и войной люди боролись с болезнью, как могли. Конечно, средневековой дикости в этих попытках спасти себя и свою семью уже не было: никто не ходил голым с плугом вокруг своих жилищ, никто не пытался остановить болезнь подвигами во имя веры, никто не искал отравителей. Личной гигиеной, стрижками наголо, да изолированием больных пытались волжане оградить себя от заразы, но это далеко не всегда помогало. Болезнь косила всех подряд ещё долго. Вакцину против сыпного тифа, если Алексею не изменяла память, открыли в войну, году в сорок втором, сорок третьем, но болезнь и после этого не сдалась окончательно. Даже в шестидесятые годы – по сути дела, вчера – то там, то здесь вспыхивали очаги местных тифозных эпидемий, особенно в нижнем Поволжье. Алексей знал это, потому что его мама, которая в то время жила в Астрахани, школьницей переболела тифом. – Не дай бог пережить такое, – ещё раз, глянув в дедов дневник, сказал Алексей и пошёл на кухню курить. Приблизительно через час, уже основательно датый и утомлённый поисками Алексей был близок к тому, чтобы аккуратно сложить бесценные реликвии обратно на полку и пойти смотреть телевизор, как вдруг ему на глаза попалась лежавшая отдельно от альбома фотография. Это было групповое фото семейства Сувориных-Силаевых. Алексей взял карточку в руки и внимательно всмотрелся в изображенных. В центре за резным столиком с ножками в виде пузатых ангелочков, сидел хвалынский купец второй гильдии Лазарь Федорович Суворин – глава семьи. Не старик ещё, но уже в летах, по виду завзятый «Тит Титыч»: лицо, что блин на масленицу, взгляд с прищуром, борода веником. Справа от него – супруга, Иустина Афанасьевна, невысокая женщина со спокойным лицом, одетая в строгий тёмный платок «под булавочку», закрывающий плечи и часть спины. Вокруг родителей – дети с семьями: по правую руку – сыновья Григорий и Фёдор, их жёны и дети, а по левую – дочь Александра Лазаревна с мужем Георгием Андреевичем. Рядом с ними, опираясь на колени Александры Лазаревны, стояла девочка лет четырёх-пяти с по-детски открытым, немного полноватым лицом. На этого персонажа Алексей не мог смотреть без грустной улыбки – этой девочкой была его прабабушка – Антонина Георгиевна. – Ну, здравствуй, бабуля, – ласково сказал Алексей, – давно не виделись… Алексей поднёс фото поближе к своим близоруким глазам и испытал сначала ощутимый толчок в грудной клетке, а затем странный зуд приблизительно в том месте, где сходятся рёбра. По своему опыту Алексей знал, что подобный комплекс ощущений обычно предшествует близкой разгадке чего-то невероятно сложного или интересного, чего, может быть, не знает вообще никто, а если и знает, то никогда не расскажет (хотя, могло это быть также и следствием обильных возлияний). Словно укушенный в седалище неизвестным науке насекомым, Алексей вскочил и с порхающей в дрожащих его руках фотографией прискакал к своему рабочему столу. Настолько аккуратно, насколько смог, он положил фото под «третью руки» и, вытаращив глаза, навис над стеклом. Несколько секунд он не мог навестись, куда надо, пока наконец ему не стала видна многократно увеличенная фигура девочки, в руках у которой была какая-то игрушка. Вот в неё-то теперь и всматривался своими близорукими и вдобавок пьяными глазами Алексей. Ему сильно мешали трясущиеся от волнения ноги и, чтобы унять дрожь, пришлось допить оставшийся в стакане коньяк. Разумеется, Алексей обращал внимание на эту игрушку и раньше, но он всегда думал, что это какой-нибудь ослик или лошадка. Передняя её часть была закрыта рукой сидящей рядом Викторы Лазаревны, так что сказать точно, кто или что находилось в руках у прабабушки, глядя невооружённым глазом, было очень сложно. Теперь же Алексей, словно заворожённый, смотрел на фотографию через лупу, позволяющую разглядеть всё до зерна. Буквально через пару минут сомнений практически не осталось – такой задницы, брюха и ног не могло быть ни у осла, ни у лошади, кроме того, совпадали цвет и размер. Алексей запустил обе руки в волосы и, что есть силы, потянул вверх. Это помогло, правда, совсем ненадолго отрезветь. Алексей воспользовался передышкой – напряг зрение до болевого порога и сделал ещё одно открытие – из-за рукава Викторы Лазаревны высовывался совершено незаметный на фоне прабабушкиного платья кусок слоновьего уха! Это была победа. – Так вот ты какой, северный олень! – крикнул Алексей и забарабанил по столу ладонями мелодию из «Большой прогулки». – Наша взял-а-а-а-а! Вот таким – пьяным, в одних трусах и орущим чёрт знает что – его и застала вернувшаяся откуда-то Марина. На Марине был брючный костюм песочного цвета, который Алексей купил ей в Италии, кремовая блузка с воротником «стойка» оттуда же и замшевые бежевые туфли. Единственное, чего на Марине не было, так это лица. Остатки макияжа безжалостно стекали по щекам, сделав её похожей на героиню клипа незабвенной группы Take That «How Deep Is Your Love». В одной руке Марина держала маленькую сумочку-клатч, а в другой – вскрытый конверт крупного формата, из которого торчали какие-то фотографии. Алексей успел улыбнуться жене, прежде чем она крикнула: «Сволочь!» и со всей силы швырнула в него конверт. Пьяный мозг Алексея не смог быстро отреагировать на произошедшее. Какое-то время он тупо созерцал (разумеется, не мозг, а сам Алексей) как вылетевшие из конверта фотографии, исполняя дикие пируэты, опускаются вокруг него на пол, потом перевёл взгляд на дверной проём, в котором исчезла Марина и откуда теперь доносились обрывки её непечатной ругани, и только после этого потянулся за ближайшим снимком и поднёс его к глазам. Изучение этой фотографии оказалось почти таким же увлекательным, как и предыдущей, с той лишь разницей, что выкрикивать что-нибудь победное и, тем паче, барабанить руками по столу после просмотра оной, совершенно не хотелось. Ровно как и не хотелось верить собственным глазам. То, что лежало на столе у Алексея, была компоновка из снимков, сделанных камерой видеонаблюдения, установленной в коридоре гостиницы «Звёздная», прямо напротив номера, где сегодня в обед Алексей весело проводил время со своей подчинённой. Все кадры, каждый из которых был достаточно высокого разрешения, видимо, для пущей убедительности были снабжены указанием времени. Первый (12.17) – человек очень похожий на Алексея входит в номер; Второй (12.32) – в номер входит молодая девушка с хорошей фигурой (на фото видно, как человек, похожий на Алексея, открывает ей дверь изнутри); Третий (13.35) – молодая девушка покидает номер; И четвёртый (13.50) – из номера выходит человек, похожий на Алексея. Насмотревшись, Алексей отложил этот комикс подальше и взял следующий снимок. Здесь он был запечатлён крупным планом на фоне стойки регистрации. Несмотря на кошмарность ситуации, Алексей отметил про себя, что он очень неплохо получился на этом фото. Было в его образе что-то такое романтически-шпионское… «Мёртвый сезон», сумрачный Банионис, «меня ещё никогда так часто не фотографировали»… Алексей нехотя оторвал седалище от стула и полез под стол за последним снимком, который, как очень скоро выяснилось, играл роль контрольного выстрела в голову – это был скан журнала регистрации, где были ясно различимы фамилия, имя и отчество Алексея, а также его паспортные данные и время посещения гостиницы. «Трындец», – подумал Алексей, а потом для верности озвучил свою мысль. – Трындец, – повторил он уже вслух и почувствовал, что в кабинете ещё кто-то есть. Алексей повернулся и увидел стоящую в дверном проёме свою жену, успевшую умыться и переодеться в домашний халат. – Марин… – жалобно начал он, – давай всё спокойно обсудим… Алексей не мог смотреть Марине в глаза. Опрометчиво отведя взгляд в сторону, он не заметил момента броска, и в следующую секунду небольшая, но увесистая подарочная коробочка с браслетом и серьгами «Frey Wille» угодила ему прямо в левый глаз. – Что ж ты делаешь! – схватившись за лицо, заорал стремительно протрезвевший Алексей. – Больно же! – А мне не больно? – крикнула Марина, и Алексей почувствовал, что в него ещё что-то попало, на этот раз в область начинающейся лысины, с которой он безуспешно боролся вот уже года три. Разъярённый, он вскочил со стула с намерением сделать с женой что-нибудь нехорошее, но той уже и след простыл. Закрыв левый глаз ладонью, Алексей помчался в погоню, сшибая по пути все углы. Марина обнаружилась в ванной. Шум воды практически не заглушал её рыданий. Немного остывший и порядком запыхавшийся от беготни Алексей привалился к двери и вдруг понял, что безумно, фундаментально несчастен. Он опустился на прохладный ламинат и приложил голову к деревяшке, которая отделяла его от продолжавшей стенать Марина. Алексей закрыл глаза и увидел себя как будто со стороны. Его пьяное сознание заполнилось ненавистью к самому себе. Каким же жалким и мерзким показался ему в тот момент лысеющий мужик в халате, сидящий у запертой двери ванной, за которой плачет его обманутая жена! – Марин, прости меня, пожалуйста! – понимая, что сам вот-вот разрыдается, промычал он в щёлочку между дверью и косяком, – ну, пожалуйста! Я больше так не бу-ду! Ну, по-жа-луй-ста-а-а-а! Я был дурак, но я исправлюсь! Стоны за дверью неожиданно прекратились, вода стихла. Воодушевлённый первой маленькой победой, Алексей продолжил голосить: – Мариш, солнышко, давай, поговорим! Я всё осознал! Мне не нужен никто, кроме тебя! Послышался щелчок шпингалета, но Алексей не придал этому значения. – Я, правда, исправлюсь! Давай, спокойно поговорим! Проси, чего хочешь! Марина резко открыла дверь. Удар хромированной, похожей на турецкий ятаган ручки, пришелся Алексею точно под правый глаз. 3. Очки сними! – Очки сними! – сказал Виктор Степанович Головко – он же Степаныч, первый вице президент компании, где работал Алексей и, по совместительству, его тесть. Алексей нехотя снял очки Ray-Ban, купленные прошлым летом в Доминикане. Очки были огромные, как раз, чтобы полностью закрыть два фингала, которые за ночь украсили его похмельную физиономию. Степаныч расхохотался так, будто он был женщиной за пятьдесят, а перед ним юродствовал живой Петросян. Алексею стало мерзко, хотя минуту назад он думал, что хуже быть не может: голова его болела невыносимо, кроме того Алексея тошнило. А ехидный Степаныч продолжал заливаться. – Молодец, Маринка! Ай да девка, вся в меня! Жалко только, что яйца тебе не отбила! – С отбитыми яйцами, Виктор Степанович, я вам внуков никогда не сделаю, – не без язвы вставил Алексей. Степаныч моментально стал серьёзным. – Вот скажи, чего тебе не хватало? Тебе что, моя дочь не нравится, а? Уже не встаёт на неё, что ли? Чтобы его не вырвало, Алексей перевёл взгляд с рассерженного тестя на моложавого Путина, который неискренне улыбался с портрета на стене. – Думаю, как мужчина вы должны меня понять… – аккуратно произнёс Алексей, – все не без греха, вы ведь тоже иногда… и даже вот он… Степаныч упёрся взглядом в портрет и кардинально изменился в лице. Затем встал, быстрым шагом дошел до двери кабинета и ещё плотнее её закрыл. – Ты это брось! – тихо, но твёрдо произнёс он, усаживаясь обратно в своё кресло. – Мне можно, моей жене, слава богу, скоро на пенсию! И потом, я за тридцать с хером лет брака ещё ни разу не попался, тьфу три раза, дай по твоей голове постучу… А ты, козёл безрогий, на ровном месте засыпался. И где! И с кем! Мог бы уже научиться соблюдать культуру блядства, особенно на рабочем месте! Алексей обречённо кивнул. Спорить с этим ему не хотелось, тем более что его тесть был абсолютно прав. Степаныч резко повернулся на кресле и ткнул указательным пальцем портрет. – А его не нам с тобой судить! Понял? Тем более что ничего не доказано… фотоматериалов-то нету… а про тебя есть! Степаныч откинулся на кресле и улыбнулся собственной шутке. Алексей попытался улыбнуться в ответ, но у него не получилось. – Только вот не надо мне рожи корчить! – доставая из портсигара две сигареты, сообщил Степаныч. – Я и сам это не хуже тебя умею. Виноват, так и скажи: виноват, Виктор Степанович, не устоял перед соблазном, постараюсь исправиться в следующей пятилетке… – Виноват, исправлюсь, – выдал укороченную версию покаянной речи Алексей. Степаныч покачал головой, затем протянул ему сигарету, а другую закурил сам. – Знаешь, Лёш, – сказал он, выпуская дым прямо в закрытый полиэтиленовым пакетом пожарный датчик на потолке, – ты мне очень симпатичен, и у меня к тебе никогда никаких вопросов не было, но тут… как мужик я тебя понимаю прекрасно. Я с утра специально на седьмой этаж спустился, чтобы на эту Ерёмину посмотреть… ну, брат, губа у тебя не дура… Степаныч приложил кисти обеих рук к груди и покачал выставленными вперёд локтями, попеременно вскидывая брови. – Виктор Степанович, не надо… – взмолился Алексей. – Стыдно, да? – поинтересовался сияющий, как энергосберегающая лампочка, Степаныч. – Да, стыдно, – ответил Алексей, – а ещё, мне очень плохо, Виктор Степанович. – Пить надо меньше, дорогой друг, и на чужих баб в рабочее время не залазить! Алексей бессильно уронил голову на грудь и уставился на собственные колени. Ему было уже всё равно, что ещё скажет тесть, и что вообще будет дальше. Единственное, что ему хотелось – чтобы это всё поскорее закончилось. – Так, с морально-этической стороной проблемы покончили, – неожиданно заявил Степаныч, – переходим к стороне практической. Алексей поднял голову. – В смысле? – В прямом. Ты в курсе, кто тебя пожопил? Мысли? Подозрения? Версии? Алексей сделал вид, что задумался, потом ответил: – Без понятия. Степаныч уставился на зятя, словно детектив из американского кино. – А денег никто не вымогал? Звонки, может, какие были? – Нет, ничего такого не было… я вообще не понимаю, кому это, блин, было нужно! – Странно всё это… – Степаныч встал с кресла и принялся расхаживать по кабинету. – Если денег не просили, значит, просто хотели поднасрать, но зачем? И кому? Алексей в ответ нерешительно пожал плечами. Ему не хотелось посвящать тестя в мутную историю с Зиновьевым, пока он не разобрался в ней сам. – Сделано-то всё было профессионально, – продолжал рассуждать Степаныч, – на частных детективов похоже. Или на ментов. Но ни те, ни другие ничего просто так делать не будут, значит, их кто-то нанял… Лёш, а у тебя, вообще, враги есть? Вопрос застал Алексея врасплох. – Враги? Какие враги? – Какие, какие… нормальные такие враги. Может, ты у кого бабу увёл или денег, там, взял и не отдал, или ещё что-нибудь нехорошее сделал, а? Подумай. Алексей снова сделал вид, что думает. Тесть в это время встал у него за спиной. – Нет, Виктор Степанович, ничего такого, – сказал Алексей, пытаясь повернуться к тестю лицом, – я человек мирный, вы же знаете… – В том то и дело, что знаю… кстати, ты в курсе, что у тебя уже охренительная лысина на башке выросла? Дай-ка я её сейчас померю… От неожиданности Алексей резче, чем надо повернул голову, отчего у него в районе виска разорвался средних размеров фугас. – Спасибо, что напомнили, Виктор Степанович… – простонал он, непроизвольно ощупывая голову, – только воспитанные люди говорят: «зона поредения». Степаныч задорно хохотнул и похлопал Алексея по плечу. – Узнаю гусара по соплям! Алексею был приятен этот запанибратский жест, но, хорошо зная тестя, он понимал, что это, к сожалению, мало что значит. Степаныч был человеком сложным, непредсказуемым и временами опасным. – Ладно, – сказал сложный человек, приземляясь в своё кресло, – это всё лирика, а физика такова: Маринка не хочет тебя видеть, по крайней мере, пока. Это раз. Здесь ты мне тоже с такой рожей на фиг не нужен. Это два. Так что бери-ка отпуск недель на несколько и вали куда подальше, это три. – А потом, что? – аккуратно поинтересовался Алексей. – А потом посмотрим, – ответил Степаныч дымом, – я за свою дочь решать ничего не могу. Если она тебя простит, вернёшься домой, и будете жить, как раньше, а не простит, разведётесь, и будет у меня через какое-то время новый зять, а у тебя – новый тесть. Вот так вот я вижу наши перспективы. А с теми, кто с тобой так неудачно пошутили, я постараюсь сам разобраться – как-никак это и по мне удар тоже, значит надо ответить… правильно я рассуждаю, а? – Абсолютно правильно, Виктор Степанович, – согласился Алексей, – никакой удар, кроме солнечного, не должен оставаться без ответа. Степаныч сдвинул брови. – Кто сказал? – Мухаммед Али, – тихо ответил Алексей. – Молодец, Мухаммед Али, – одобрительно закивал Степаныч, – прямо, как я мыслит, хотя и черножо… Так, у тебя ко мне вопросы ещё есть? – Вы только Татьяну не увольняйте, ладно, – неожиданно для себя попросил Алексей. Степаныч насторожился. – Какую Татьяну? – Ерёмину, с которой я, ну… Степаныч снова выставил вперёд локти и задорно ими потряс. – Ну что ты, как можно! Я к ней присмотрюсь поближе, может и у меня с ней чего выгорит! Алексей понял, что дальше с тестем говорить бесполезно, встал со стула и протянул ему руку. – До свидания, Виктор Степанович. – Бывай, зятёк, – Степаныч крепко сжал Алексееву ладонь, – подумай на досуге о своём поведении. Алексей молча кивнул и побрёл к выходу. Спиной он явственно ощущал два нагретых глазами Степаныча пятна. До двери было не более семи – восьми шагов, но их преодоление показалось Алексею бесконечным. Каждое мгновенье он ожидал какого-нибудь подвоха сзади, от крупного седого мужчины, которому он был обязан карьерой, квартирой и много чем ещё… ну вот, наконец-то дверь. Только Алексей положил ладонь на дверную ручку, как сзади прилетело: – Стой, раз-два! Алексей непроизвольно втянул голову в плечи. – Что? – не оборачиваясь, спросил он. – Очки надень, людей испугаешь! Пока якобы легальное такси с сильно загорелым водителем тащилось по проспекту Вернадского в сторону центра, Алексей прокручивал в голове разговор с тестем. Он специально сел на заднее сиденье, чтобы не отвлекаться на гостя столицы и пресечь всякую возможность общения с ним. Глядя через затемнённое окно на пробку, Алексей пытался рассуждать логически. «С одной стороны, беседа прошла более чем успешно, – думал он, – ведь тесть мог запросто выпереть меня с работы и из квартиры, половиной которой владел, и ещё и говном вдогонку бросить. – Степаныч в гневе бывал страшен, это Алексей знал не понаслышке. – Но, с другой стороны, придётся добровольно собрать манатки и где-то болтаться целый месяц… и ведь не факт, что Маринка меня простит…» Воспоминание о Марине неприятно пошевелило что-то у Алексея за пазухой. «Сердце? – подумал он и положил руку себе на левую грудь. – Этого ещё не хватало… ко врачу, что ли сходить на старости лет?» Неприятное ощущение ушло. Алексей откинулся назад и облегчённо выдохнул. «Нервы это всё, – подумал он, – пьянка, бабы, курево… нездоровый, мать его, образ жизни…» Такси проехало мимо гостиницы «Звёздная», и Алексей стал смотреть в другое окно, за которым показалась зелень парка 50-летия Октября, в котором он почему-то сто лет как не был. – Останови, я здесь выйду! – крикнул он водителю, изрядно того испугав. – Зашем кричишь, э? – крутанув голову на сто восемьдесят градусов назад, выпалил гость столицы, – Спокойна не мог сказать, а? – Извини, дорогой, забыл кое-что. Вот тебе за неудобство, – и Алексей протянул пострадавшему тысячу. Увидев купюру, гость столицы мигом подобрел. – Канечна, канечна! Выходи, дарагой, с кем не бывает! С момента последнего посещения Алексеем этого парка место изменилось до неузнаваемости, и, что самое невероятное – в хорошую сторону. Дорожки, клумбы, газоны, детские площадки – всё было новое, чистенькое, ухоженное… немного портили вид странные фигуры в виде гигантских растопыренных ладоней, которые Алексей увидел на центральной площади, но во всём остальном парк производил крайне приятное впечатление. «Да, это вам не сраный Лужок! – удовлетворённо подумал Алексей, вспоминая хитрожопую рожу могильщика столицы нашей Родины. – До Европы, конечно, ещё далеко, но от совка уже основательно оторвались…» Алексей шёл по главной алле парка и наслаждался прогулкой. Он очень давно без нужды не гулял пешком, наверное, с тех времён, как перестал пользоваться общественным транспортом, то есть, когда всерьёз сел за руль. Наличие в семье двух машин, гаража и персонального парковочного места на работе сводило необходимость в пеших прогулках к нулю. Подобный образ жизни стоил ему былой стройности, но Алексей, как и многие его одногодки, спокойно смирился с потерей – в конце концов, серьёзного человека должно быть много. Через сорок минут моциона парк закончился, и немного устававший Алексей оказался на задворках Мичуринского проспекта. Остаток пути до своего дома, который находился в элитном квартале «Шуваловский», он проделал на бомбиле. В трёхкомнатной, недавно отремонтированной квартире Алексея никого не было. Он почему-то надеялся застать там Марину и попробовать ещё раз с ней объясниться, но предчувствие в который раз обмануло его. Немного улучшившееся за время прогулки настроение вновь стремительно испортилось, и Алексею захотелось выпить. Не раздеваясь, он прошел на кухню, по пути захватив стакан, привычно распахнул заветную дверцу, за которой всегда стояли две-три бутылки проверенного вискаря, и замер. Шкафчик был пуст. Не поверив своим глазам, Алексей пошарил внутри рукой, но нашел лишь пыль и старую этикетку от «Грантс». Поиски по другим шкафам и полкам ничего не дали. Алексей исследовал другие части квартиры, где хотя бы теоретически мог находиться алкоголь, но тщетно – квартира была чиста. В принципе, ничего страшного не произошло, Алексей мог спокойно спуститься вниз и купить виски или чего-нибудь ещё в круглосуточном супермаркете, который занимал весь первый этаж дома, но ему было лень. Он развязал галстук и устало плюхнулся на диван. Его и без того поганое настроение испортилось окончательно. Алексей закрыл глаза и посмотрел в пульсирующую чем-то жёлтым темноту. Ему вдруг показалось, что кто-то большой и грязный навалился на него сверху и не даёт встать и идти дальше. «Господи, во что я превратился, – с ненавистью к самому себе подумал он, – мне даже за бухлом идти лень…» Вслед за этим Алексей испытал небывалый по мощности приступ жалости к самому себе. Такие приступы случались с ним и раньше, но этот оказался настолько сильным, что Алесей заплакал. Волна скорби подкатила к горлу и через секунду Ниагарским водопадом вырвалась наружу. Алексей так горячо, так искренне лил слёзы по самому себе, что буквально через пару минут ему стало лучше. Сделав ещё пару ритуальных всхлипов, Алесей поднялся с дивана, разделся и, пройдя незамеченным самим собой мимо зеркала, устремился в ванную. Что ни говори, а душ – величайшее изобретение человечества. После унитаза, разумеется. Сколько чудесных открытий сделано, сколько судьбоносных решений принято и просто проведено спокойных минут наедине с самим собой именно там! Вот в этом самом волшебном месте и успокаивал свои расшатанные событиями последних дней нервы Алексей Анатольевич Ахабанин. Теплая вода и ни с чем несравнимое ощущение защищённости и комфорта постепенно привели обозначенного субъекта в норму. Из ванной Алексей вышел совершенно другим человеком. Каких-то пятнадцати-двадцати минут хватило, чтобы избавиться от последствий истерики, стряхнуть с себя дурное настроение и, главное, разработать план действий на ближайшее будущее. 4. Искра Искра, из которой в Алексеевой голове возгорелось пламя, прилетела от одного яркого воспоминания детства. Оно выпрыгнуло из неструктурированных глубин его памяти, словно дворняга из подворотни, внезапно. Это произошло, когда он стоял в своей душевой кабине «Luxus», купленной и установленной за бешеные деньги, пытаясь прийти в себя после безобразной истерики. Тогда ему отчётливо вспомнилось, как прабабушка показывала ему ту самую икону, которую её отец, Георгий Андреевич, заказал у своего брата по возвращении из большой китайской передряги. Икона хранилась в старом, запирающемся на огромный ключ сундуке, хотя в этом уже не было никакой необходимости – на дворе стояли восьмидесятые, и даже за целый иконостас в доме никаких неприятностей заработать было нельзя. Закрыв глаза и прислонившись к прохладной стенке кабины, Алексей увидел сухие прабабушкины руки, которые ласково, словно к живому прикоснулись сначала к лику, а потом также нежно прошлись по вышитому окладу. – Вот здесь везде были камушки, – сказала она, – красные, зелёные, синие… всё чертовки Карауловы выковыряли, поскудницы… Потом прабабушка пустилась в воспоминания, но Алексей слушал невнимательно. Он ждал, когда она достанет с полки заветный дедов альбом. Алексею тогда было лет одиннадцать, не больше, и его мало интересовала икона, другое дело – альбом с кораблями! Кроме того, он по малости лет не понимал, что значила для прабабушки эта потемневшая от времени икона в пыльном окладе, одна из немногих вещей, к которым прикасался её отец. К счастью, Алексей всё-таки кое-что запомнил из того прабабушкиного рассказа и, как выяснилось почти через тридцать лет, не зря. …Ещё до окончания гражданской то, что осталось от некогда большой семьи Сувориных-Силаевых – прабабушка и её мать Александра Лазаревна – переехали из Хвалынска в Петровск, небольшой город примерно в ста километрах от Саратова. Причины переезда были банальны – новой власти очень приглянулся их большой купеческий дом, в котором позже расположилось какое-то советское учреждение. Пока не было собственного жилья, две измотанные судьбой женщины жили у родственников по отцовской линии, неких Карауловых. Вот на этих людей и возлагались все надежды Алексея – он совершенно точно помнил прабабушкины слова о том, что ей пришлось отдать все свои игрушки «чертовкам», видимо, в качестве откупа, поскольку те ей очень досаждали. «Если статуэтка сохранилась, то она может быть только у них, – подумал Алексей. – Осталось только найти этих Карауловых, если они вообще живы, мать их за ногу». Ещё раз упорядочив свои воспоминания и поверив в то, что это не шутка его вздрюченного последними событиями мозга, Алексей решил, чем займётся во время своего вынужденного отпуска. Разумеется, шансы на успешное завершение предприятия были мизерные, но Алексея это не волновало совершенно. Ему хотелось устроить себе небольшое приключение, а поиски артефакта из прошлого а-ля Индиана Джонс подходили для этого как нельзя лучше. Но сначала нужно требовалось решить, где он будет жить ближайший месяц. Возвращаться к родителям Алексей не стал. Не потому, что у него с ними были плохие отношения, просто ему не хотелось лишних вопросов и дурацких советов. Месячное проживание в приличной московской гостинице, даже с его заработками, вышло бы слишком накладным, поэтому Алексей решил снять квартиру. Он позвонил бывшему коллеге, который давно занимался этим бизнесом и – о чудо! – у того оказалась свободной однушка на улице лётчика Бабушкина недалеко от железнодорожной станции «Лосиноостровская». Квартира располагалась в противоположном конце Москвы, относительно Алексеева прежнего жилища, но это было даже к лучшему. Алексей оперативно собрал вещи, взяв с собой только самое необходимое для холостой жизни. Домашний компьютер, игровую приставку и прочую дребедень он брать не стал. Из одежды в огромный отпускной чемодан полетели джинсы, футболки, кроссовки и свитера – костюмы и другую деловую одежду Алексей решил оставить. Когда он был уже в дверях и думал, влезет ли всё, что собрано, в такси, ему захотелось написать Марине письмо. Алексей выдернул из записной книжки листок, сел на одну из коробок и начал писать. Исписав листок с обеих сторон, он понял, что если сейчас же не прекратит, то с ним случится такая же истерика, как чуть ранее, а, может, даже и сильнее. Алексей встал, скотчем прикрепил послание к клавише выключателя, вышел из квартиры и уверенно захлопнул за собой дверь. Когда помогший ему уложить коробки и чемоданы в машину таксист завёл двигатель, у Алексея защемило сердце. Квартира в «Лосинке» оказалась обставлена как место для свиданий: единственную комнату почти полностью занимал фантастических размеров «сексодром», на стене перед которым висел огромный телевизор, должно быть, для просмотра порнухи. Ни шкафов, ни полок, ни какой-либо другой мебели в комнате не было… … |
0 комментариев