Описание
Увлекательный остросюжетный детектив с логическими головоломками и неразрешимыми загадками.Внешне жизнь главной героини романа Натальи Тимошиной выглядит очень даже благополучно. Удачная карьера, собственный бизнес в туристической компании, благополучная семья. Неожиданное и загадочное убийство богатого бизнесмена Руслана Гароева уничтожает этот благополучный мир – в убийстве бизнесмена подозревают Наталью. Ей придется бежать из тюрьмы и бороться за то, чтобы доказать свою невиновность.
Расследование заводит героиню в такие дебри, что захватывает дух – она сталкивается с изнанкой человеческих отношений. Но не все так мрачно: Наталья находит новую любовь. Вместе они пойдут до конца, закончат начатое расследование в Стамбуле, узнав поразительную вешь о том, что…
Приобрести книгу: www.litres.ru/irina-lobusova-9878773/plach-pod-dushem/
Характеристики
| Отрывок |
ПЛАЧ ПОД ДУШЕМ Я знала, что ухожу в никуда. Дверь открылась. Узкая полоска коридора была тёмной. Мне казалось: не дверь, тёмная бездна… — Прости, что я причинил тебе боль… Боль? Я обернулась. Электрический свет тусклой гостиничной лампы падал со спины, и лицо я не могла рассмотреть. Собственно, лица уже не было. Было лишь какое-то нелепо сказанное не к месту слово. Боль? Мне хотелось запрокинуть голову, смеяться, кричать, рвать кожу и вены, и толстый слой безнадёжности вместо кожи, волос, глаз… Разве на тысячную долю можно знать, что означает это слово? Знать и произносить его — просто так? Разве можно обозначить чем-то смерть при жизни, и отчаяние, и не наступивший рассвет? Воспалённые веки, глухую стену в распахнутых окнах, всё то, что никогда не обозначить унылым однообразием множества из существующих слов? Мне хотелось закричать, распахнув пошире руки, закричать или засмеяться — во весь голос… Я не сделала ни того, ни другого… Боль — это просто. Боль — это когда не хочется говорить. И тем не менее, я нашла в себе силы. Вернее, не пришлось находить, они были всегда. — Я знаю, что такое плакать под душем. Плач под душем — это когда слёзы никто не видит. Они есть, они существуют, в них больше не воды, а крови, но никто никогда не поймёт, что они текут по твоим щекам… Потому, что в душе нельзя плакать. Можно только платить. Что-то дрогнуло в воздухе, и тонкий лучик осветил чужие глаза, в которых застыло растерянное непонимание. Он никогда не понимал, что именно я хотела сказать. — Может, ты всё-таки меня простишь? Мы столько прожили вместе! Я не со зла… так получилось… ты же всё понимаешь… На место растерянности пришла щенячья тоска. Мне подумалось, что это так по-мужски — убить, растоптать, уничтожить, а потом сказать: «извини, так получилось… ты же всё можешь понять». Я открыла рот, чтобы сказать об этом, но не смогла. С чего вдруг говорить? Всего лишь день. Самый обыкновенный день в обыкновенной гостинице, когда так обыкновенно приходит начало конца. Или конец конца? Ничего не было. Я и тот, к кому я больше не смогла бы прикоснуться руками. Тот, кто с щенячьей тоской пытался заглянуть в мои глаза. — Значит, ты не простишь. Когда твой самолёт? Я усмехнулась. — Останься. Всё прошло. Больше так не будет. Может, ты останешься? — Разве ты не знаешь об этом лучше меня? — Я думал… Было много, я знаю… вместе мы… я так не хочу тебя терять! Я всё сделаю для тебя! — Ты никогда не сделаешь самого главного. Так же, как и всех женщин, меня привлекает любовь, а не война. — Когда ты прекратишь говорить загадками? — Я мечтала только об одном. О самом главном. Мечтала — но вокруг была не любовь, а война. И этой вечной войны было столько, что я разучилась думать о чем-то другом. А когда война закончилась, меня тоже не стало. Я умерла, и, открыв окно в чужой комнате, впервые в жизни связно подумала о том, что предпочитаю заниматься любовью, а не войной. — Со мной ты можешь быть такой, какой хочешь! Жёсткой, сильной. Убивай — если тебе хочется убивать! Я приму от тебя всё — разве ты не знаешь об этом? Я единственный в мире, способный принять тебя такой, какая ты есть! Каждое из этих слов я знала наизусть. Я их слышала слишком долго. Я читала каждую его мысль и знала о нем всё. Хитрые огоньки в рыжих глазах. Было время, и за эти огоньки я с радостью могла отдать половину жизни. Да что половину, всю жизнь: с наслаждением, с радостью, с глупостью — до конца. Он прекрасно об этом знал и это составляло большую половину его силы. Легче всего привыкают лошади, не менявшие долго галоп. Я мечтала о воздухе и одиночестве. Так мало, и так бесконечно много! Драгоценный дар, платить за который не существует цены. Я знала: через пять минут выйду из гостиницы, поеду в аэропорт, сяду в самолёт, и когда он оторвётся от полосы, рваные лоскутки далёкой, но такой родной земли с мягкой нежностью обнимут моё лицо, я смогу плакать: душа больше не будет. Сиюминутная трагедия всей его жизни заключалась в том, что он тоже об этом знал. Я видела, что делаю ему больно. Но меня совсем не трогала эта боль. — Я привык к тебе, но не к такой, как сейчас. Я никогда не видел тебя равнодушно-жестокой, холодной. Кто ты такая, чтобы читать мне обвинительный приговор?! Себе-то ты его прочитаешь?! — Уже прочитала. Мы с тобой — два ничтожества. Но какое это имеет значение? Мир большой! — И в этот мир ты сейчас уйдёшь. — Уйду. — И не вернёшься даже для того, чтобы завершить то, что так удачно начала? Своеобразное благородство? — Ты прекрасно знаешь: я не вернусь. Нет таких целей. Все видимые — слишком для меня просто. Как убийство, которого нет. — Я люблю тебя. Мне никогда не приходилось слышать, чтобы любовное признание звучало так глупо. Глупо и поздно — для того, чтобы слушать и верить. Но не для того, чтобы себя изменить. Я задохнулась от неистового, обжигающего желания поцеловать маленькую морщинку между его рыжих подлых глаз… Этого не произошло. В грязные окна гостиницы не могло светить яркое чужое солнце. Где-то хлопнула дверь. С мясом, с кровью вырвала из себя всё, и калекой пошла вдоль навсегда опустевшего коридора. Пошла не оглядываясь, не возвращаясь назад. Ад приходит из ниоткуда. Лица в темноте возникают не просто так. Иногда самый страшный на земле ад начинается со случайно брошенного слова, незначительного поступка или мелкого события, которому никто не придаёт никакого значения. Мелочь, ерунда, нелепость, которая вдруг за короткий период по необъяснимой случайности переворачивает всё в твоей судьбе. Счастье, если после сохраняется лёгкий остаток грусти (мимолётный привкус, утончённая приправа, придающая пикантность прежде окружающей пустоте). Но чаще не так. Чаще случается самое плохое потому, что ад и хаос — просто два слова, обозначающие одно и то же. И разгадка приходит в голову очень быстро. Посреди знакомой до нелепости комнаты или чужого гостиничного номера — так, что ты понимаешь: ты не сможешь ничего изменить. Лица в темноте приходят так же, как ад — из ниоткуда. Из самой пустой обыденности, которую ни за что не сможешь предугадать. Для меня ад начался погасшими фарами стоявшей перед домом машины. Мой муж сказал тогда: — Послушай, эта тачка застыла прямо под нашими окнами! Я удивилась: — Машина как машина! Ну и что тут такого? — Ничего, — ответил муж, — но она стоит прямо под нашими окнами уже два часа! Меня всегда немного раздражала его педантичность. — Ты что, — вспылила я — следил за ней по часам? — Нет, — резонно возразил муж, — просто интересно, к кому она могла приехать? Под нами бедная семья дворника соседнего дома, к ним никто не приезжает на шикарных машинах. А рядом — старуха с сыном-инвалидом. Вряд ли они общаются с такими богатыми друзьями. Интересно всё-таки, почему машина торчит тут уже два часа? Не только педантичность, но и ревность… — Ты на что намекаешь?! — Да так… ни на что… просто так… От болезненной ревности не существуют лекарства, особенно от той смеси глупости и ревности, с которой мой супруг подозрительно уставился на меня. — Я понятия не имею, кто это! Никогда в своей жизни я не видела эту машину! Она не принадлежит никому из моих друзей, деловых партнёров, коллег по работе или бывших любовников! Это может тебя успокоить? — Интересно, тогда почему в машине фотоаппарат? — Что? — заявления моей второй (и далеко не лучшей) половины способны поставить в тупик кого угодно. Я откинула тяжёлую портьеру с окна. Было около десяти вечера. Улица перед домом была безлюдной. На мостовой плясало яркое пятно света от уличного фонаря. Машина действительно стояла прямиком возле наших окон, которые находились на невысоком втором этаже. Тёмные стекла. Марка — что-то вроде «нисан-кашкай». Цвет нельзя разглядеть. Мне не показалось ничего подозрительного. Ну подумаешь, какая-то машина! Чушь, бессмысленная ерунда… Вечно мой псих с какими-то подозрениями… — Откуда ты знаешь про фотоаппарат? — Я несколько раз видел в затенённых стёклах фотовспышку. Причём направленную на наши окна. — Я думала, что ты готовишься к лекциям… — Я действительно готовился, но, как тебе известно, мой письменный стол находится возле окна. Иногда мой педагогический муж разговаривает со мной, как со студенткой. За время нашего брака от этой манеры я так и не смогла его отучить. Это достаточно противно и как зубная боль действует на нервы. Может, для этого человека необходим кто-то, чьи нервы намного крепче моих? В тот вечер у меня было плохое настроение. Мне не хотелось вступать в долгие, ничем не заканчивающиеся конфликты. Поэтому, буркнув себе под нос: — Тебе необходимо лечиться! — я, хлопнув дверью, вышла в другую комнату. Машина по-прежнему продолжала стоять. Я не вспоминала об этом достаточно долго. Вспомнила потом, много времени спустя, когда всё произошло. Да и то — как одну из многочисленных размолвок с мужем. Постоянных, в последнее время. Без которых невозможно прожить ни дня. Мой брак нельзя назвать удачным. И я понимала это с самого начала. Мы были слишком неподходящими личностями: академический муж и любительница приключений. Мы не сходились ни в чём, между нами не существовало ничего общего, и наш странный мезальянс был сплошной ошибкой, о которой я узнала только потом. Мудрый народ придумал по этому поводу пословицу: «не было бы счастья, да несчастье помогло». Собственно, мне следовало понять намного раньше (а потому, разумеется, я сама во всём виновата). Намного раньше, слушая в самом начале нашего знакомства постоянные истерики будущего мужа после каждой вечеринки с моим участием и каждой выкуренной мною пачки сигарет. Но через волны событий, которые я прошла с некоторым ощущением успеха, в моей памяти чётче остались две вещи: начало начала и начало конца. Я ушла в другую комнату, хлопнув дверью. Машина продолжала стоять. Так пошёл отсчёт времени, который означал для меня подсчитывание секунд, каждая из которых была длинной, словно вечность. Историю с машиной я забыла почти мгновенно — я абсолютно ничего не помнила уже к следующему утру. В моей чересчур перегруженной голове роем теснились другие заботы. Да и правда: у заместителя директора крупного туристического агентства может быть много забот. Особенно когда на носу презентация нового туристического маршрута на престижной годовой выставке. Нельзя сказать, чтобы я без ума любила свою работу, но я относилась к ней хорошо. Моя работа в туристическом агентстве приносила сразу две вещи: деньги и возможность чувствовать себя личностью. Для меня существовать в одиночестве, без людей, означало находиться без воздуха. Всю жизнь я обожала вечеринки, компании, всевозможные развлечения, рестораны, ночные клубы и дискотеки. Самым лучшим отдыхом для меня являлась сигарета, выкуренная в шумной компании где-то на дискотеке или в ночном клубе за бокалом вина. Будучи столь общественной и общительной личностью, я черпала вдохновение в работе. Мне постоянно приходилось общаться с огромным количеством людей, посещать презентации, вечеринки, много путешествовать и находиться в центре событий. Агентством, где я так вдохновенно трудилась, заправляла хитрая особа лет пятидесяти, с сестрой которой, Викой, я была хорошо знакома: мы вместе проворачивали несколько удачных дел, начиная от поездок в Турцию и торговлей шмотками на одном из местных базаров, и заканчивая продажей нескольких квартир, на которой нам удалось неплохо заработать. После столь бурной деятельности мне хотелось чего-то более постоянного и престижного, и, когда я узнала, что Викина сестра Ольга Павловна (сделавшая потрясающую карьеру от валютной проститутки до директора валютной гостиницы) собирается вложить деньги в своё дело и открыть туристическое агентство, я буквально достала Вику просьбами свести меня с ней. Вика и свела. Контакт получился хорошим. С бывалой, знающей жизнь до самой потайной корки Ольгой Павловной мы сошлись быстро. Я вложила в её агентство несколько тысяч долларов и нашла довольно крупных клиентов (бизнесменов средних лет с деньгами, из числа моих бывших любовников). За это Ольга Павловна сделала меня своим главным заместителем, мне также принадлежала часть агентства. Принадлежала тайно, о чём не догадывался никто. Мы раскрутились довольно быстро, и с нашими общими связями заняли хорошее место. Кое-что удавалось зарабатывать — разумеется, не совсем законным путём. Главная часть наших заработков вытекала из не официального бизнеса. Дело в том, что бывшая коллега Ольги Павловны держала модельное агентство. А мы занимались организацией специальных туров для одиноких богатых мужчин, желающих поразвлечься. Модельное агентство (которое на самом деле было хорошо организованным борделем) поставляло нам девушек для сопровождения. За это платили большие деньги. Мы зарабатывали неплохо. Несколько раз в такие «сопроводительные» поездки (только заграницу) ездила и я. Мне попадались солидные мужчины в возрасте, два американца и два грека, которые вели себя очень вежливо, дарили хорошие подарки и платили неплохие деньги. Я посетила с ними два раза Грецию, Италию и Кипр. Но это было до замужества. Муж перекрыл мне кислород. Будучи официально замужней дамой, я уже не могла ездить в такие поездки. О чём не раз пришлось пожалеть. Особенно я бесилась однажды, когда предстояло небольшое путешествие в Тунис с сорокатрёхлетним красавцем испанцем! Он был обворожителен и богат, и, что самое обидное, ему тоже приглянулась именно я! Но у меня был муж, и я дала себе слово, что с прошлым покончено. И в Тунис поехала внешне похожая на меня, восемнадцатилетняя опытная «модель». Но, даже не сопровождая клиентов, я всё равно зарабатывала неплохие деньги и общалась с великим множеством народа. А потому эта работа представляла для меня достаточно интереса, чтобы ею дорожить… Именно это было первой фразой, которую я сказала в кафе. В том кафе, в котором всё началось, и где впервые за столько бесконечных лет передо мной сидел человек, бывший для меня чем-то большим, чем очередным любовником. Человек, ради которого много лет назад я с радостью, не задумываясь, отдала бы жизнь… Мы сидели в кафе. Я задыхалась от возмущения и ненависти и проорала ему в лицо: — Прекрати! Слышишь меня? Прекрати немедленно! Я дорожу своей работой! Я очень дорожу своей работой! Хватит портить мне жизнь! — Да неужели? — его глаза издевались надо мной самым откровенным образом. — Говорят, ты стала солидной дамой? У тебя даже завёлся муж? — Представь себе, муж! Хотя тебя это не касается! — Говорят, твой муж очень серьёзный, преподаёт в университете. Профессор! — Допустим! — И университетский профессор женился на тебе?! Ему было достаточно одной фразы, чтобы довести меня до нервного припадка. Огромным, почти нечеловеческим усилием воли я сдержалась, чтобы ему в голову не полетело всё, что было перед нами на столе. — А почему тебя это удивляет? Разве для тебя новость, что я достойна восхищения? — А твой образованный муж вообще знает, чем вы занимаетесь, в этом своём агентстве? — Откуда можешь знать об этом ты? — Я был одним из ваших выгодных клиентов. Развлекательный тур в Египет с шестнадцатилетней рыженькой моделькой, кстати, просто великолепной в постели! — Ах ты, ничтожество! — Интересно, а соответствующие органы знают, что некоторым из ваших эскорт-моделей всего по шестнадцать лет? — Ты собираешься меня шантажировать? — Никоим образом! Я собираюсь ещё раз стать вашим клиентом. Ты ведь знаешь, я предпочитаю тех, кому ещё нет двадцати. — Хорошо, что наша встреча вновь напомнила мне, какой ты поддонок! — А ты успела об этом забыть? — К счастью, нет. Для меня ты всегда будешь олицетворять самое мерзкое ничтожество! — Тогда почему ты прибежала ко мне по первому зову? Как только я тебя позвал? — Ты знаешь! Я пришла, чтобы сказать: оставь меня в покое! Я хотела лично тебе это сказать! — Я ничего не понимаю! Мы с тобой давным-давно не поддерживали никаких отношений. С того момента, как мы расстались, прошло не меньше трёх лет. — И ты до сих пор продолжаешь меня преследовать! Оставь меня, наконец, в покое! — Я?! Преследовать тебя?! Но зачем?! — Откуда мне знать? Может, хочешь, чтобы я к тебе вернулась? — Ты? Ко мне? Но ты меня совершенно не интересуешь! Ты уже не такая красивая, как была прежде. За это время ты успела значительно постареть и подурнеть. — Вот и хорошо. Раз я старая и некрасивая, можешь наконец-то оставить меня в покое! — Да я тебя и не трогал! — Если не ты, то кто? — Может, расскажешь, что случилось? — Со мной происходят странные вещи! Если в них повинен не ты, тогда почему ты меня позвал? — Извини, но ты первая мне позвонила! Я просто откликнулся на твой призыв. — Когда я звонила, тебя не было дома, никто не брал трубку! — Твой номер высветился на определителе, и я сразу же тебе перезвонил! — Зачем? — Ну… не знаю… я подумал, тебе что-то от меня нужно… зная твою способность прицепиться к человеку, как пьявка, я решил себя оградить от попытки пережить прошлое. — Ты уже сделал эту попытку. Ещё до звонка. И тебе придётся за это платить. — Твоя манера говорить тупыми загадками раздражала меня и в прошлом. — Я знаю. Мы замолчали оба, разом. Может быть, из-за моей неудачной фразы «тебе придётся за это платить». Заплатить… Мы молча смотрели друг на друга. В его объятиях я переживала настоящую смерть. Это наваждение нахлынуло на меня волнами, я задыхалась от непонятного безумия обострившейся чувственности там, где прошлое было усыпано зазубренными осколками пережитых с ним разочарований, а будущее сулило лишь пустоту. Я доходила с ним до полной нирваны там, где тишина раскаляется в рвущие разум звуки, и огненное тело в лавине загоняет душу и мозг в потаённые пределы бесчувствия, в которых ничего нет… Полное бесчувствие на самом пике острого наслаждения, когда язык тела значит намного больше, чем речь и слова, где стираются грани и краски окружающего мира вместе со всеми его раздражителями и остаётся только наслаждение, и больше рядом ничего нет — эту специфическую отстранённость я называла простым словом «смерть» потому, что его лицо было для меня лицом целого мира… Он был больше, чем Бог. Был раньше… А потом… потом остался самый уродливый шрам… Он стал шрамом, уродующим моё тело и душу в тот самый момент, когда перестал быть Богом. Омертвевшим, изредка — очень болезненным шрамом (странный парадокс: два в одном), потому что такое наслаждение (от оргазма до полной тупости) я больше никогда не переживала ни с кем. Шрамы остаются после большой боли. С тех пор мне было больно на него смотреть. Я переживала физическую острую боль (загадка для психоаналитика) каждый раз, как только воскрешала в памяти нагловатую усмешку его рыжих глаз, всегда смотревших на меня с плохо скрытой насмешкой и (одновременно) потаённой, искренней болью… Глубоко спрятанной в том хаосе алчности и беспечности, который представляла из себя его жизнь. Он признавался в любви так, как будто просил в долг: униженно и немного заискивающе. И каждый раз признание в любви означало его твёрдую уверенность в том, что он никого не любил. Он лгал даже тогда, когда спал. Лгал самому себе в снах, и мне давно пора было к этому привыкнуть… И я привыкла бы, если, моя привычка биться о его острые углы не означала дополнительный, местный оргазм. Но я всегда болезненно реагировала на его ложь. И он, наверное, догадывался, что является для меня источником нестерпимой боли. Боли, которая длилась, как хроническая болезнь, столько незабываемых лет… И всё-таки… Всё-таки он был единственным мужчиной, в объятиях которого я умирала. Раздражающий фактор: смесь ненависти и сладостной пустоты… Прошло… Сколько прошло лет? Только местная анестезия немного возвращает способность думать, а никакой анестезии не было. Да и откуда она могла появиться, если я впервые столкнулась лицом к лицу с ним спустя такой отрезок времени. Он не изменился. Те же рыжие глаза, и лохматые пышные волосы ниже плеч, волосы, которым я всегда втайне завидовала. Та же кожаная куртка и потёртые джинсы, и единственное дополнение к прошлому облику: торчащий из кармана мобильный телефон. — Как ты живёшь? Я забыла спросить… — Разве ты позвала меня для этого? — Нет. Мне просто показалось, что мы готовы вцепиться друг другу в глотку, а есть слишком много тем, которые мы должны обсудить. — Хорошо, — он знакомо улыбнулся и мои внутренности свело очередной судорогой боли, — раньше, как ты знаешь, у меня был ресторан. Он остался по-прежнему. А теперь к нему прибавился компьютерный клуб. И кое-что ещё. — Ты увлекаешься компьютерами? — Надо жить по-современному. — Кто играет в твоём ресторане теперь? — Хорошие ребята. Жаль, ты их не слышала. Они молодцы. Он сделал блестящую карьеру из прошлого в будущее. Когда мы познакомились, я была нищей иногородней студенткой, приехавшей учиться, а он — бедным богемным музыкантом, играющим в рок- клубе. У него была целая группа таких же бездомных безработных бродяг. Мы стали жить вместе, и жили как два самых беззаботных в мире существа, от тусовки к тусовке, среди рок-музыкантов с нереализованными надеждами, которые так и не реализовались ни в каком будущем. Для того, чтобы зарабатывать деньги, он пел в ресторане, и получалось у него, в общем, неплохо. Потом началось новое время. Я стала мотаться по Польшам и Турциям, а он… купил ресторан. Его папаша в другом городе (том городе, откуда он был родом) был крупным партийным деятелем, и умер, оставив огромную сумму денег в иностранном банке ему, своему единственному и обожаемому сыну. И сын, вместо того, чтобы пустить деньги на раскрутку в Москве и стать эстрадной звездой, кумиром миллионов, купил тот самый ресторан, в котором пел. На удивление, он оказался удачным бизнесменом. Петь перестал, и завёл в ресторане некоторые изменения: китайскую кухню и стриптиз. Дела пошли очень успешно, и вскоре к этому ресторану он присоединил ещё один. А потом и ещё два. Он стал довольно успешным дельцом. Только облик остался прежним. Он так и не смог сменить на дорогой престижный костюм свою старую кожаную куртку и потёртые джинсы. И не остриг свои чудные длинные волосы цвета спелой пшеницы, волосы такой длины и густоты, что им нельзя было не завидовать. Его внешность, манера одеваться были словно протестом против нового времени. Дружки по рок-клубу и тусовочные музыканты не сделали такой блестящей карьеры: кто спился, кто умер от наркотиков, кто продолжал жить так же неудачливо и бестолково, как жил. Он всегда врал, говоря в единственном числе о своём ресторане. Когда мы расстались, у него их было четыре, а теперь стало наверняка больше. Он не мог не врать потому, что так жил. — Ну что, поинтересовалась? Дальше что? Напросишься ко мне домой на ужин? — Не напрошусь. Ты всю жизнь питался одними объедками и помоями. — Большое спасибо за комплимент. — Ладно. Мы поговорили, полюбезничали, теперь пора и за дело. Зачем я решила с тобой встретиться? Я хочу, чтобы ты вернул мне все фотографии и оставил меня в покое! Понимаешь? В полном покое! Совсем! — У тебя что, бред? Или ты выпила перед встречей? — Я не пью. Ты знаешь об этом. Оставь меня в покое по-хорошему. Убери всех этих людей! — Каких людей?! Я не понимаю, о чём ты говоришь? Что случилось?! — Которые за мной следят! Которые сделали те фотографии! Которые звонят по ночам и постоянно меня преследуют дурацкими угрозами! — Преследуют?! Солнышко, успокойся! Всё хорошо. Не нервничай! Может, тебе просто надо немного отдохнуть? Я подумала, как выгляжу со стороны. Сижу с человеком, с которым рассталась много лет назад, вся лохматая и взъерошенная, и говорю о том, что кто-то меня преследует! Нехорошие мысли так и лезут. Доказательства? Но у меня не было никаких доказательств, просто я убедила себя в этой мысли и пришла твёрдо к выводу, что всё, что со мной происходит — его проделки, больше некому. Только он, идиот, способен на такое! Только он! Но там, в кафе, я впервые подумала о том, как выгляжу со стороны, если всё, что происходит в последнее время со мной, делает не он, если он вообще невиновен… Кем я буду выглядеть в его глазах? Женщиной, по которой плачет сумасшедший дом? Картина малоутешительная! Я вдруг подумала о том, что у меня было полно и ненормальных клиентов, и оскорблённых бывших любовников. Мимолётно проскользнувшая мысль так явно читалась у меня в голове, что заставила замолчать. Мне даже показалось, что он встревожился. Этому не стоило придавать особенного значения: он всегда был очень хороший актёр. — Скажи, — теперь и в голосе, и на его лице были и нежность, и забота, то есть всё то, что я никогда не видела прежде, — пожалуйста, скажи, что с тобой происходит? Может, я сумею помочь? Его глаза смотрели ясно и прямо, и даже несколько встревоженно — так, как будто он видел перед собой сумасшедшую, только что сбежавшую из психдома. — Ты? Мне? Помочь? — У тебя неприятности? Будет лучше, если ты всё расскажешь. Мы вместе подумаем… — Где ты был, к примеру, прошлой ночью? — У себя дома, в постели. Как понимаешь, не один. С женщиной по имени Марина. Адрес дать? — Она может это подтвердить? Что ты всю ночь провёл дома? — А зачем? Что произошло? — Кто вообще такая эта Марина? — Женщина, с которой я сплю время от времени. А что? — Я всегда задыхалась от твоего цинизма! — Позволь напомнить: ты больше не моя любовница. А замужняя женщина, и тебя больше не должно волновать, с кем я сплю. Теперь его лицо было таким же, как всегда: беззаботным, нагловатым, уверенным… Я растерялась. Я не знала, что думать… Смогла лишь угрожающе прорычать: — Если ты мне врёшь… — Может, тебе лучше обратиться к специалисту? — Частному детективу? — Психиатру! То, что он обо мне думал, ясно читалось на его лице. А в моих мозгах пульсировала мысль: может, он не виновен… не он… Я не привыкла теряться. В состоянии растерянности всегда чувствовала себя, словно без кожи. И состояние такое было в моей жизни всего несколько раз — несколько случаев, когда я действительно теряла лицо. Это унижало. Это было очень болезненно. Пусть перед кем угодно. Но перед ним?! — Давай выпьем, и ты успокоишься. — Ублюдок! Как же я тебя ненавижу! — Облегчила душу? Теперь можешь рассказать? Вдруг в его кармане зазвонил телефон. Возникла пауза. Я вскочила, едва не опрокинув столик. Лихорадочно соображая, что делать, бросилась к выходу. Моё поведение было по меньшей мере нелепым. Даже не делая попытки удержать, он уставился мне вслед. Я сгорала от стыда всю обратную дорогу до дома. — Ну что, это скоро закончится? — злобно спросил муж. Буркнув что-то невразумительное, я бросилась в ванную, чтобы смыть остатки стыда и косметики. Я удивлённо уставилась в отражение: такого я не предполагала увидеть! Особенно когда поняла, что смеюсь… На следующий день после инцидента с машиной муж продолжал ворчать. Он никогда не успокаивался скоро. — Кто-то из придурков, с которыми ты общаешься, решил всю ночь торчать под твоими окнами! Вокруг тебя одни ненормальные! Я не понимаю, как можно находиться на подобной работе! В конце концов, здесь мой дом и я этого не потерплю! И как ни пыталась я ему объяснить, что нет абсолютно никакой связи между мной и стоящей на тротуаре машиной, и, кроме того, двухэтажный старинный особняк в центре города со множеством квартир вряд ли может ему принадлежать — увы, всё было бесполезно! Муж разорялся ещё больше, и, чем проще, умней и логичней были мои аргументы, тем более нелепей выглядели его доводы. Самым потрясающим по гениальности было: — Что ты так его защищаешь? А может, ты вообще завела себе любовника? На это мне просто нечего было сказать! Утром следующего дня я, как всегда, ушла на работу. Телефонный звонок раздался около десяти часов. Трубку снимала Вика, наша секретарша, главной обязанностью которой было отвечать на звонки. Надо сказать, телефон звонил беспрерывно, с периодичностью раз в три минуты, и этот вечный гомон (хлопающие двери, люди, бесконечные звонки) был основной принадлежностью нашего офиса. Около десяти утра Вика громко крикнула из другой комнаты: — Тебя к телефону, Натали! В тот момент я просматривала образцы реклам для телевидения, и мне было нужно решить, кому их подсунуть, какому из агентств. Поэтому я машинально схватила трубку и буркнула: — Я сейчас занята. Пожалуйста, перезвоните попозже. — Ты доиграешься, сука, — ответили мне. Я опешила. Голос был мужской, грубый и довольно уверенный. Так обычно разговаривают бригадные, особенно — мелкие шестёрки. Я неплохо различала по телефону голоса, но в тот момент я была твёрдо уверена: я никогда не слышала этого человека прежде. Я не знала, кто он такой! Но, тем не менее, я ошарашено пролепетала: _ Что? — Я уже сказал! Ты доиграешься, сука! Предупреждаем: ты играешь с огнём! Сука подлая с длинным носом… — Кто это? — Скоро узнаешь! — Одну минутку, подождите… — моих мозгов хватило на то, чтобы броситься в приёмную к Вике и быстро схватить трубку её аппарата, в котором был определитель номера. Сделав Вике быстрый знак замолчать. — Кто это говорит? — Скоро узнаешь, сука! Тебя предупреждают! Прекрати это делать! Если ещё раз ты покажешься в том доме, тебе быстро укоротят длинный нос! — В каком доме?! Я ничего не понимаю! — Все понимаешь! И если ты меня не послушаешь, останешься без хорошей мордочки! — Наверное, вы не туда попали! Кто вам нужен? — Ты! Мне нужна ты. Мне нужно, чтобы ты поскорей сдохла, сука! — Кто. Он уже повесил трубку. На определителе номера светилось одно слово: «таксофон». Я обернулась к Вике. — Кто это был? — А вы разве не знаете? — Кого он спросил? Как именно? — Он попросил позвать к телефону заместителя директора Наташу. Да, а перед этим спросил, попал ли он в агентство путешествий «Магнолия». Я говорю, что да. А он: мне нужна Наташа, заместитель директора. А у нас ведь только одна Наташа — это ты. Я что-то сделала не так? — Нет, всё в порядке. Просто звонил какой-то придурок. Наговорил кучу гадостей, и даже не представился. Наверное, какой-то недовольный нашим обслуживанием… Я постаралась и самой себе внушить эту мысль. Дело в том, что хоть мы и транслировали шикарную дорогую рекламу, но дело имели только с дешёвыми отелями. И многие из клиентов, привыкших к более шикарному сервису, выражали недовольство. Это был не первый хамский звонок. Многие звонили с претензиями, которые выражали отборным матом. Некоторые тоже не представлялись. Но этот звонок… Целый день он не выходил у меня из головы по одной простой причине: он был слишком не похож на остальные! Кто этот человек? Что он от меня хотел? О каком доме речь? Я не посещаю никакие дома, кроме квартиры мужа, где живу, и своей работы! В гости к подругам не хожу, предпочитаю встречаться в кафе, ресторанах. Я могла бы подумать, что это глупая выходка кого-то из моих любовников. Но как только я вышла замуж, я ликвидировала всех! Ничего подобного в моей жизни нет! И вообще я не понимала: что именно от меня можно требовать? Куда именно не ходить? Все дела валились из рук. Я чувствовала себя выжатой. Здравым смыслом пыталась себя успокоить: мало ли на свете придурков, мало ли кто может сюда звонить… Наташу из «Магнолии» знают по городу, наверное, несколько тысяч, даже те, с кем я не была лично знакома. Слава о нас катится по городу, как танк. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он спросил именно так. Утешает одно: придурок не знает моей фамилии. Значит, мы знакомы совсем не так близко. Уже хоть что-то утешительное. Уже хорошо. Я никому не сказала об этом звонке. Загруженная делами Вика через пять минут забыла о нём. В тот день всё валилось из рук, но больше подобных звонков не было. К сожалению, с детства я страдала тяжелейшим расстройством памяти: никогда и ничего мне не удавалось забыть. Я не умела забывать, и это было своего рода патологией. Очень мешающей жить. В тот день я задержалась на работе до шести часов. Мне пришлось долго провозиться с телевизионной рекламой. В шесть было уже темно. Офис нашей фирмы находился во дворе большого многоэтажного дома. Двор в форме колодца был окружён множеством высоких домов. На улицу вёл длинный тёмный подъезд, выходящий прямо на автомобильную стоянку. Подъезд был совсем темным, хотя и улица, и стоянка были достаточно хорошо освещены. Когда я уходила домой, в офисе оставалось несколько человек. Наш художник Вадик и его помощница, компьютерный графист Света. Охранник. Кто-то из менеджеров. И даже секретарша Вика. Попрощавшись со всеми, я собрала вещи и направилась к выходу, думая заскочить за продуктами в гастроном. На улице было темно и холодно. Накрапывал дождь. В домах тускло светились окна. Во дворе никого не было. Я быстро вошла в подъезд. Было слышно, как стучат мои каблуки по асфальту. Как всегда, в подъезде не было ни одной лампочки. Я ничего не могла разглядеть. Всё произошло очень быстро. Вдруг меня толкнули к стене. Я чуть не упала, больно стукнувшись спиной о почтовые ящики. Прямо ко мне метнулась тёмная тень. Судя по всему, это был мужчина достаточно высокого роста. Я истерически закричала и схватилась за сумку, но он не сделала никакой попытки её забрать. Вместо этого поднял вверх руки… и я чуть не ослепла, ошарашенная яркой вспышкой фотоаппарата… Это была какая-то особенно яркая вспышка (наверное, профессиональная), слепя которой, он сфотографировал моё лицо несколько раз. Совсем обалдев, я даже не думала сопротивляться. После этого мужчина быстро побежал к выходу на улицу, зажав фотоаппарат в руке. Был слышен шум отъехавшей машины. у меня подогнулись ноги и я ничком повалилась на землю. У меня не было сил кричать. Тем не менее мои крики привлекли внимание. Очень скоро я увидела рядом с собой художника Вадика, охранника и Вику, которая с ужасом вытирала моё зарёванное лицо. В три голоса они кричали, спрашивая, что случилось и всё ли в порядке… Охранник светил на меня фонариком, пытаясь понять, нет ли повреждений. Я ревела и не могла говорить. Кое-как меня подняли на ноги и заволокли обратно в офис. Я по-прежнему истерически сжимала сумку в руке. Зубы громко стучали о стакан воды, поднесённой Викой. Вокруг меня толпились все, кто только там был. В тепле и ярком свете привычного помещения я быстро пришла в себя. Ко мне даже вернулась речь. — Он был в подъезде… мужчина… высокого роста… В чем-то тёмном… Кажется, в тёмном костюме… он на меня набросился, толкнул к стене… Я больно ударилась спиной о почтовые ящики. Сначала я думала, что он хочет забрать сумку, но он… он… — тут я снова разрыдалась. Все сильно обеспокоились. Кто-то деликатно осведомился: — Он вас тронул? — Он… сфотографировал моё лицо! Все обомлели. Кто-то не выдержал: — Что сделал?! — Поднял фотоаппарат с яркой вспышкой и стал фотографировать! Он сфотографировал меня несколько раз, а потом смылся! Изумление окружающих не проходило. Наконец охранник, как самый деловой, сказал: — Позвонили в милицию и вашему мужу. Они уже едут. Милиция приехала через двадцать минут. Муж, как всегда, опоздал. Четверо молодых людей в форме, высокого роста и почему-то с автоматами. Один из них (лет тридцати, с симпатичным лицом) был главный. Он внимательно выслушал мою историю и всё записал. Потом отложил бумагу и ручку. — Вы меня, конечно, извините… Я работаю достаточно долго, и у меня большой опыт. Я видел и слышал практически всё, много раз. Но психа, который нападает на женщину, чтобы сфотографировать, мне не приходилось видеть! Вы уверенны, что он вас не изнасиловал? Может, вы просто не хотите сказать? — Да он не притронулся ко мне, даже пальцем! Только толкнул! А потом сфотографировал! Подряд несколько раз! А после этого убежал на улицу, откуда уехал на машине! — Откуда вы знаете, что на машине? — Слышала, как она завелась. — Может, это был кто-то другой? Машин много! — Откуда я знаю? Я за ним не бегала! — А сумка? Он что, не тронул вашу сумку? — Он даже на неё не смотрел! — А вы разглядели его лицо? — Конечно, нет! В подъезде было очень темно. А потом он буквально ослепил меня своей яркой вспышкой! — Вы уверены, что у вас нет повреждений? Может, всё-таки обратитесь к врачу? Я твёрдо сказала довольно бодрым голосом, что не нуждаюсь ни в каком враче. Это тот псих нуждается, который меня фотографировал, а искать его дело милиции. Пусть ищут и объясняют, что фотографировать людей против воли нельзя. Когда приехал муж, ко мне вернулось обычное состояние природной весёлости. Милиция ещё немного потопталась и уехала, записав мой телефон и домашний адрес. Начальник оставил карточку с номером телефона: «если что вспомните, звоните». Я засунула её на самое дно сумки. Супруг раскудахтался, как обиженная курица. Работа в таком месте не приведёт к добру, он всегда меня об этом предупреждал. И мне надо следить за своим поведением, и получше выбирать знакомых, и думать, куда и с кем иду, и т.д. Он довёл меня до состояния белого каления. И я довольно грубо заявила, что слушать его идиотские нотации не хочу. Всё, что хочу в данный момент — это хорошо потрахаться (разумеется, не с ним) и выпить стакан крепкого коньяка или водки. Но так как он не может мне предоставить ни первого, ни второго, то пусть заткнётся и молчит. Полностью шокированный, замолчавший муж забился в угол, откуда наблюдал за мной с чрезвычайно возмущённым видом. Но мне и без него хватало забот. Пришлось объясняться с приехавшей Ольгой Павловной, которой кто-то позвонил на мобильный и с людьми из расположенных поблизости офисов. Начальница проявила сочувствие и сообщила, что завтра я могу на работу не выходить. По дороге в машине мы с мужем хранили ледяное молчание, что в общем-то было мне на руку. — Я не понимаю, почему ты так ко мне относишься, — в квартире заявил он, — сказать такое было и глупо, и грубо. — Это правда. — Да? А кто знает, может, ты с тем придурком и потрахалась там, в подъезде, а потом выдумала эту идиотскую историю с фотографированием? Я всегда знал, что ты плохо закончишь! Я рассмеялась и отправилась в ванную — срочно смывать с себя всю грязь. И только когда залезла в горячую воду, пытаясь подольше удержать первый всплеск наслаждения, вдруг вспомнила: я никому не сказала о телефонном звонке. Утром я проснулась именно с этой мыслью. Никому: ни милиции, ни мужу, ни в офисе я не сказала о телефонном звонке. Да, но почему я решила, что существует какая-то связь между этими двумя событиями? Может, никакой связи здесь нет… Но что-то подсказывало мне, что это не так., связь существует, только мне не удаётся её увидеть. Два чрезвычайных, выходящих из ряда вон события — вряд ли это может быть простым совпадением. Чтобы беспрепятственно думать об этом, в моем распоряжении был целый день… Я начала с самого простого: пересмотра тех дел, которыми занималась в данный момент. Это было несколько простых контрактов: отправка бизнесменов на отдых (без эскорта, официально, с жёнами), группа школьников (туристическая поездка в Карпаты — в целях рекламной благотворительности её оплачивал один занимающийся политикой бизнесмен), тексты телевизионных реклам, встречи с представителями дешёвых отелей в Чехии и Болгарии (такие поездки были выгодны и очень хорошо расходились летом). Подготовка к будущей выставке в шикарном выставочном центре. Официальные, ничем не примечательные дела. При всём этом не было никаких домов, которые я могла бы посещать. Тайный бизнес? На предстоящие три недели у нас было всего два заказа. Осень не очень-то пользовалась успехом. Мои доходы в этом месяце насчитывались полностью из официальных источников. Итак, двое. Первым был директор приватизированного ликёро-водочного завода, чрезвычайно противный дедушка шестидесяти пяти лет. Внешность у него была чисто советская: квадратный череп и железобетонная челюсть настоящего бюрократа, казалось, что у него совсем нет пола. Тем не менее, это было не так. Для поездки на курорты Швейцарии он заказал восемнадцатилетнюю блондинку с длинными ногами, и обязательно не старше. Ну, мы и подсунули ему… одну. Для таких случаев у нас была потрясающая штучка: двадцативосьмилетняя Лиля, которая при умелом использовании косметики могла сойти за восемнадцатилетнюю. Это была чрезвычайно хитрая бестия, специализирующаяся на выколачивании капитала из таких вот сластолюбивых дедушек (надо ли говорить, что с каждого дедушки, поставленного ей, мы получали процент). Страдая всевозможными венерическими заболеваниями, она занималась и выколачиванием денег, и шантажом. И (особое качество, за которое мы её ценили) она умела избегать неприятностей, как никто другой. Из-за Лили у нас никогда не было неприятных историй. Поэтому мы и отправили её в Швейцарию — таким был первый заказ. Вторым был некий Руслан Гароев, владеющий строительной фирмой. Его фирма занималась тем, что строила дома. Потом он продавал квартиры и зарабатывал очень неплохо. Конечно, я не знала в точности, чем он занимался, но официально он представлял всё именно так. Это был довольно импозантный мужчина тридцати трёх лет. Одевался чрезвычайно дорого, на руках носил золотые перстни и часы, и все буквально обожали, когда он появлялся в офисе: он задаривал женщин цветами и конфетами. Стоит ли говорить, что он уже несколько раз был нашим клиентом. Со мной у него были особые отношения: так как я занималась его контрактом, мне он преподносил не только цветы и конфеты, но и шампанское, и дорогие духи. Я в первый раз вела его контракт. Я прекрасно запомнила, как он объявился в офисе, и, развалившись возле моего стола, заявил: — Я хочу, чтобы в эту поездку меня сопровождали вы. — Сожалею, но это невозможно. — Почему? Я заплачу любые деньги! Ольга Павловна сказала, что вы предоставляете все услуги! — Разумеется. Но сотрудники нашего агентства не вступают в интимные отношения с клиентами. — А я слышал о вас другое. Вспыхнув до корней волос (я терпеть не могла, когда так нагло и откровенно в лицо меня называли проституткой) я встала из-за стола с самым решительным лицом. — Вот и обращайтесь к тем, от кого слышали! Работать с вами я не буду. Кому вы хотите, чтобы я отдала ваш контракт? — Только себе! Извините, я погорячился. Но вы сами виноваты! Вы произвели на меня сногсшибательное впечатление, и я влюбился в вас с первого взгляда! — Зато во мне вы с первого взгляда вызвали отвращение! — Виноват, заслужил. Как я могу заслужить ваше прощение? Молчите, не отвечайте! Я заплачу вам вдвойне, и вы получите двойной процент! Так как это была довольно значительная сумма, то я смилостивилась и даже выдавила из себя улыбку. Он тоже улыбнулся и сказал: — Ну что, мир? — Временный. Я не отказываюсь от вашего контракта, но не позволю так с собой разговаривать! — А вы позволите пригласить вас на ужин, или, на худой конец, преподнести вам цветы? Я рассмеялась, ничего не ответив… Я не собиралась встречаться с ним никогда. О цели своей поездки он заявил так: — Это деловая поездка. Девушка мне нужна только для того, чтобы произвести должное впечатление. С женой я поехать не могу: она похожа на разжиревшего бегемота, к тому же у нас двое детей. Я спросила его о том, какой должна быть девушка. — Мне абсолютно всё равно. Я не собираюсь с ней спать. Я ведь сказал, что это сугубо деловая поездка. Но мне бы хотелось, чтобы она была по возможности красивой. И обязательно похожей на вас. На следующую встречу он преподнёс мне роскошный букет роз и духи. Разумеется, это вызвало колоссальные сплетни у окружающих. Но я всегда наслаждалась сплетнями! Гароев появлялся в офисе достаточно часто. Иногда по предварительному звонку, иногда без. Мы выбрали ему в сопровождающие некую Катю: начинающую модель, восемнадцать лет, за деньги готовую спать с кем угодно. Она немного смахивала на меня. Но Гароев по непонятным причинам откладывал поездку. Прошло уже пару недель, а он всё не определился с датой и страной. Но платил за всё, в том числе и за ожидание. Это ничего мне не стоило, не забирало сил. Но и не существовало никакого дома! Абсолютно никакого, куда я могла бы ходить! Несмотря на все попытки заигрывания Гароева, я никогда не была у него в квартире и не собиралась там быть. А контракт совкового директора вообще вела не я! После размышлений выходило, что я была белой овечкой. Но ведь кто-то же сфотографировал меня в подъезде! И кто-то звонил, угрожал. Я не могла найти разумных объяснений, и это меня бесило! Прошлое? Но всё, что там было, я давно похоронила. Видя меня в бесплодных размышлениях, муж ходил кругами вокруг и ехидничал: — Боже, что сегодня за день! Неужели мир лопнул? Мы напрягаем свои мозговые извилины, впервые за столько лет! Мы думаем впервые со дня нашего рождения, и весьма озадачены, ведь думать-то нечем! Какая досада! И как такая неприятность могла произойти! — Без извилин, как ты говоришь, я зарабатываю в три раза больше, чем ты! — Именно потому, что ты без извилин! Если бы была хоть одна, ты бы поняла, что не стоит зарабатывать таким способом! Лучше честно голодать! И тогда с тобой ничего бы не случилось! — Что ты за человек? Со мной такое произошло, а ты… — А я не знаю, что с тобою произошло! И поэтому не собираюсь тебя жалеть. В том обществе, в котором ты вращаешься, с тобой может произойти всё, что угодно! Я не удивлюсь, если завтра тебя зарежут! — Ради бога, заткнись! Такие разговоры не способствовали душевному спокойствию. Но кратковременная семейная жизнь научила меня главному: умению пропускать сквозь пальцы, иначе не выжить. И я пропускала изо всех сил. Я даже не заметила, как пролетел день, отпущенный на отдых. Вечером приплелись с соболезнованиями какие-то бесконечные друзья. Дом наполнился шумом, гамом и кутерьмою. За двумя бутылками хорошего коньяка время летит незаметно. Муж где-то потерялся на этом разноцветном фоне. Сначала его фигура маячила по углам. Потом я совсем потеряла его из виду. Когда друзья разошлись, было три часа ночи. Муж заперся в спальне и крепко спал. Я проснулась на рассвете, от сна. Я не запомнила его в точности, только наволочка на подушке была мокрой. Я плакала во сне. Мне снилось чьё-то плечо. Рядом действительно было плечо — сухое, жёсткое плечо мужа, то, которое я меньше всего хотела бы видеть. Это было главной темой сна: мне хотелось видеть рядом совершенно другого человека. Мечта, осуществить которую я не могла. После окончания рабочего дня несколько сотрудников вызвались меня проводить, но я мягко отвергла все попытки. Я решила взять себя в руки и возвращаться самой. В конце концов, я не могу прятаться до бесконечности, рано или поздно мне придётся выйти на улицу. Нужно сделать попытку — тем более, что моему супругу даже в голову не пришла мысль вечером заехать за мной. Не без содрогания сердца я вошла в тёмный подъезд. Там было тихо, спокойно, ни души. Я старалась идти медленно, но ноги сами несли к выходу, и я буквально бежала к ярким огням стоянки, видневшимся впереди. Я выскочила на улицу и перевела дух. Именно в тот момент я вдруг отчётливо сформулировала мысль, вертевшуюся в голове с вечера, мысль, которую я всё не могла ухватить. Что я слышала вчера, после необъяснимого нападения? Что показалось особенно подозрительным, что не давало спать? Шум. Я слышала шум отъехавшей машины. Нападавший носил ботинки на каблуках, каблуки громко стучали по асфальту. Я слышала топот ног всё время, что он бежал. Как только замерли шаги, сразу раздался шум включённого мотора, и это не могло быть простым совпадением. Маньяк, который ездит на машине? Большей нелепости я не могла изобрести! Значит, он приезжал специально, чтобы встретиться со мной. Господи, какая нелепость… Но если я додумалась до этого, почему бы не проверить прямо сейчас? В моей сумки были кое-какие деньги. Я нашла мелочь, спрятала несколько купюр в кулаке. Потом уверенным шагом направилась к стоянке. Будка сторожа была почти рядом со входом в подъезд. Я постучала в зарешёченное окошко. Выглянул молодой парень, лет восемнадцати, наверное, студент. Стараясь улыбаться как можно приветливей, я поманила его пальцем: — Эй, можно поговорить? Он вышел. По его физиономии я поняла, что этот тип давным-давно прошёл огонь и воду. Уж очень хитрыми были бегающие глаза. Я решила говорить прямо: — Слушай, парень, ты здесь дежуришь? — Допустим. — И вчера вечером дежурил? — А что? — Поговорить надо… — Вы насчёт машины? С ней что-то не в порядке? Ведь он сказал, что сразу поедет в ремонтную мастерскую! Да и чинить-то там всего ерунда — подумаешь, фара. Непонятно, почему ваш муж вчера устроил такой шум! Да и виноват был, ясно, тот мужик, он валил отсюда сломя голову. Я ещё милицию хотел вызвать, но потом подумал, что лишняя морока мне не нужна… Так что ещё случилось? — Это я и хочу спросить. Понимаешь, мы с мужем разводимся, а он не сказал, при каких обстоятельствах повредил машину. А это очень важно. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, что произошло вчера вечером. — Ну… дамочка, я вообще ничего не помню! Всё поняла и протянула ему деньги. Парень ехидно осклабился: — За это я и не вспомню вообще ничего! — Сколько? — Добавьте ещё столько же! Я добавила. — Ну ладно, слушайте. Было около шести часов. Ваш муж на красной «тойоте» пытался въехать на стоянку, когда из подворотни напротив выскочил этот мужик и завалился в свою машину. Мужик показался мне странным потому, что сжимал в руке фотоаппарат. И не маленький «кодак», даже не обычную мыльницу, а профессиональную камеру с настоящей подсветкой. Я на неё особое внимание обратил потому, что у меня брат фотографией увлекается. Короче, бросился к машине. Его «мерс» тут давно стоял. Честно говоря, я не обратил внимания, когда он его ставил, я квитанции выписываю чисто автоматически, у меня от машин уже рябит в глазах. Он уселся в свою машину — старый мерс-двухсотка серого, какого-то грязного цвета, и как рванёт с места, даже не закрыв дверь! Ну и срезал по боковой «тойоту» вашего супруга, фара вдребезги. И сделали оба пробку- не съехаться, не разъехаться. Ваш муж вылез из «тойоты» и ну орать! Мужик вылез из машины, стал к нему вполоборота, и смотрит. Нехорошо так смотрел! Потом сунул свою визитку, что-то сказал. Ваш муж быстро замолчал и отъехал. Серый «мерс» мужика опять рванул с места. И, собственно, все. Но это точно мужик виноват! Он должен был смотреть в зеркало. — Ты хорошо рассмотрел мужика? — Высокий, под метр девяносто. Лет тридцати, тридцати пяти. Не коренастый, скорей, худой. Волосы тёмные, какие-то прилизанные, длинные. Глаза навыкате. Он был в темных джинсах, чёрной куртке. Да, ещё сапоги у него были такие… С подковами на каблуках. Когда бежал, подковы по асфальту цокали. — Крутой по виду? — Нет. Совсем нет. И одет не очень. И машина старая. Крутые ездят не на таких. — Ты не запомнил номер? — Это будет стоить дороже, — парень хитро прищурился и назвал сумму. Пришлось уплатить. — Если хотите, в качестве презента могу сказать про вашего мужа — в какую поехал мастерскую, я сам его туда отправил. На пятом километре возле вокзала есть СТО. Вот туда. Там самые классные мастера работают, и совсем недалеко. Если хотите подробностей, езжайте туда! Итак, это было кое-что. Случайная автомобильная авария с человеком, которому мой псих торжественно вручил визитку. Маньяк с визиткой! Ничего себе! Я дала себе слово при первой же возможности поехать в это СТО. Кроме того, у меня был номер машины психа. Вещь довольно ценная, хотя и совершенно бесполезная в моих руках. У меня не было машины — я смертельно боялась водить и так и не смогла преодолеть панический ужас. Я боялась даже тогда, когда ехала в машине как пассажир. Так как я не причисляла себя к категории водителей, то никаких связей в ГАИ у меня не было. Я дала себе слово узнать, кто из знакомых имеет связи в ГАИ — при первой же возможности (моя любимая клятва). Прошло несколько дней. Я не смогла вырваться в СТО, потому что была завалена работой. До выставки в торговом комплексе оставались считанные дни. Так как вместо начальницы я занималась основной подготовкой, то буквально тонула в делах. Кроме того, начались неполадки с телевизионными счетами: кто-то что-то напутал, пришлось распутывать и эту историю. К концу недели я почти забыла о том, что со мною произошло. Правда, информация, почерпнутая мной на стоянке, была тщательно записана в подобие делового блокнота, который я всегда носила в сумке. И ждала, когда наступит её черед. Тот день ничем не отличался от остальных. Так же, как и всегда, я ползком вернулась домой с работы. День был самым обычным — не лучше и не хуже, чем остальные. Поэтому я безумно удивилась, когда ещё в прихожей муж протянул мне пакет. — Что это? — я не совсем отошла от работы, поэтому не сразу врубилась, что муж держит в руке. — Это пришло сегодня днём на твоё имя. Почтальонша принесла. Ты же знаешь, как сейчас выслуживаются за каждый рубль. Вот и принесла домой. — Но что это? — Бандероль. Обычная почтовая бандероль. Довольно лёгкая по весу. — От кого? — А вот это, я надеюсь, скажешь мне ты. Я взяла в руки пакет. Он был совсем небольшой. Завёрнут в коричневую бумагу, с кучей штемпелей. Заклеен. Адрес написан кривыми печатными буквами, чёрной ручкой. Правильно указаны индекс, город, улица, номер дома, квартира. И моя фамилия: Тимошиной Наталье лично. Адрес отправителя был следующим: индекс и название нашего города, улица Морская, дом 10, Гароев Р.В. Сначала я не могла прийти в себя от шока, но потом машинально воскликнула: — Но ведь у Гароева совершенно другой адрес! — Как, ты знаешь, кто это? — насторожился муж. — Конечно. Это один из наших главных клиентов. Я веду его контракт и прекрасно знаю его адрес. Он живёт на бульваре Мира! Ни про какую Морскую улицу я и не слышала! К тому же, с чего вдруг ему посылать мне по почте какую-то бандероль? Это чушь, нелепость! У нас не настолько близкие отношения! — Неужели? — усмехнулся муж. — И ты прекрасно запомнила его адрес? Адрес своего клиента, одного из многих? Ты помнишь в таких подробностях, где он живёт? — Разумеется! Именно сегодня я занималась его контрактом. И потом, в нашем городе никакой Морской улицы нет! В нашем городе нет моря! Откуда же взяться морской улице? — Разумно, — согласился муж, — да, я совсем забыл сказать. Бандероль была с уведомлением о вручении. Ты должна была расписаться. Я сделал это вместо тебя. Твою подпись может подделать кто угодно. Это было правдой. Я расписывалась легко. Распечатала пакет. Под бумагой оказалась белая картонная коробка. Я раскрыла её… — Так… — жутким тоном произнёс мой муж. В коробке лежал запечатанный в фирменную упаковку флакон моих любимых духов «Пойзен». Я застыла с флаконом в руке… — И ты хочешь сказать, что с этим типом ты не в настолько близких отношениях? — продолжал шипеть муж, — не в таких близких, чтобы он посылал тебе по почте флакон духов стоимостью в пятьдесят долларов? — Послушай… — дар речи возвращался очень медленно, — я не понимаю, что происходит! Здесь какая-то ошибка. Гароев не мог послать мне эти духи! Я не знаю, кто… какая-то глупая шутка! Нелепость! — Хороша шутка! Великолепный розыгрыш! Ни одна женщина не отказалась бы от такой нелепости! — Духи предназначены не мне! Я не знаю, кто их послал! — Но ведь на коробке прямо написано — Гароев. Это был достаточно большой флакон, стоящий не меньше пятидесяти долларов. По виду духи не походили на подделку. Я распечатала их- натуральный аромат, настоящие духи высокого качества, совсем новые. Неужели Гароев действительно мог их послать? Мысль мелькнула внезапно, и я предпочла высказать её вслух: — Послушай, но если я действительно была с Гароевым в каких-то отношениях, он бы передал мне духи при встрече! Зачем посылать по почте? Тем более вот так, бандеролью, которая может пропасть? Где ты такое видел? — Честно говоря, нигде! Я нигде не встречал такой грязной, отталкивающей лжи! Ты просто дешёвая необразованная шлюха, которую я вытащил с панели! — Не смей! У тебя нет повода так меня оскорблять! — Нет повода? Да за такое большинство мужчин уже выкинули бы тебя вон за дверь вместе с твоими дешёвыми турецкими шмотками с базара! Твои вещи такие же дешёвые, как и ты сама! Шлюха, дура без капли мозгов! — Я же ничего не сделала! Из-за чего ты взбесился? Из-за какого-то дурацкого флакона? — Я и так относился к тебе слишком по-доброму! Пора это изменить! — Да, действительно! Только менять буду я, потому, что до сих пор жалею, что вышла замуж за такого урода! — А кому ты вообще была нужна? Я вылетела из комнаты, не способная больше продолжать разговор, по-прежнему сжимая в руке злополучный флакон. Я не давала ни малейшего повода для ревности! С Гароевым у меня не было никаких отношений! Он не был моим любовником, я никогда не думала об этом! Кто мог послать мне флакон духов? Я схватила телефон и набрала номер Гароева. Трубку сняла женщина, очевидно, его жена. Он подошёл к телефону буквально через пару секунд, и был очень удивлён звонком. Мы говорили недолго. Он клялся, что не посылал никаких духов. Кроме того, он не знал моего домашнего адреса и не знал о моих парфюмерных пристрастиях. Тон его был сначала удивлённым, потом уверенным. У меня не было повода заподозрить его во лжи. Я закончила разговор в полной рассеяности. Если не Гароев, то кто? Но, кто бы там ни был, я решила оставить у себя странный подарок. Ответ пришёл ночью, совершенно неожиданным образом. Мне приснился тот самый сон. Человек, который был для меня больше, чем Богом. Тот, кто даже в снах уходил далеко. А ведь действительно — такие розыгрыши были вполне в его характере! Поссорить меня с мужем, ни для чего, просто так. Пятьдесят долларов для него не деньги. несколько месяцев назад он был клиентом нашего агентства, правда, вела контракт не я. Но ему ничего не стоило узнать мой домашний адрес. И он был единственным человеком, который знал, что я люблю именно эти духи. Последняя мысль была самой верной. О моих любимых духах не знал даже муж. Привыкнув жить не бедно, я собрала целую коллекцию духов, настоящая армия флаконов на туалетном столике — и дешёвых, и дорогих. У меня были любые духи, кроме этих. Я прекратила ими пользоваться сразу после разрыва с ним. Потому, что слишком напоминал о нем запах. Он подсмеивался над моим пристрастием: «ты сама ядовитая, поэтому душишься ядом...» Ядом. Господи, как же всё было давно… Я села на постели с горящими глазами. Он! Больше некому! Это он! Не откладывая дела в долгий ящик, в три часа ночи я бросилась к телефону. Его не было, я оставила сообщение на автоответчике: «как можно скорее ты должен мне позвонить». Потом была встреча в кафе. И прошло время. У меня не было никаких доказательств, и не в чем было его винить. Он делал вид, что совершенно не причастен к тому, что со мной происходит. Даже к тому, что накануне нашего свидания в три часа ночи раздался телефонный звонок. Мой муж схватил трубку. Мужской голос попросил к телефону Наташу. Я ответила сонным голосом — я ещё крепко спала. Но слова меня разбудили. — Ты сука, — сказал голос, — ты, сука, за всё ответишь! Очень скоро ответишь! Поняла? Это был тот же самый голос, что звонил на работу. Я узнала сразу. — Кто вы такой? — Какая тебе разница, сука? Тот, кто звонит сказать: скоро ты за всё ответишь, за всё сразу! — За что? — За то, что ты сделала! — Что же я сделала? — Ты грязная сука! Я тебя предупреждал: оставь всё в покое! Ничего не делай, а ты… Я тебя убью, гадина! Очень скоро! И швырнул трубку. Я разревелась. Муж встревожился. — Он сказал, что меня убьёт… убьёт… на этот раз… — Ничего страшного, — муж пытался меня успокоить, — тот, кто так говорит, никогда этого не сделает! Это ерунда, пустые слова! Но если очень хочешь, позвони следователю — может, это тебя успокоит? Я пообещала позвонить, зная, что не позвоню никогда. Следующей ночью раздался новый телефонный звонок. Ровно в три часа ночи. Прежде чем схватить трубку, я посмотрела на электрические часы. Проснулись оба, и с каким-то недоуменным недоверием уставились друг на друга. Потом я протянула руку к телефону. Тот же самый голос: — Это ты, сука? Я тебя убью! Мои нервы не выдержали. Может, этого не стоило делать, но я вышла из себя… Меня бесило до неприличной степени всё: тусклый свет ночной лампы, белый пододеяльник, вынужденная бессонница и ненормальное желание спать, от которого слипались глаза, жёлтое злобное лицо мужа с выпученными глазами, по которым я читала предстоящий скандал… Всё вокруг было невыносимым, и я уже не могла себя контролировать… Я заорала истерически, с надрывом: — Это я тебя убью, придурок! Найду и убью сама! Голос на том конце провода был так же спокоен: — Что ты сказала, сука? Повтори! — Я убью тебя, придурок! Убью за это! Ты не понимаешь, что делаешь! Ты играешь с огнём! Смех, сытый довольный смех, который я никак не могла объяснить — и щелчок, когда урод бросил трубку. Следующим этапом был мой муж, сказавший: — По-моему, ты сходишь с ума. — Что ещё я могла сделать? — зло огрызнулась. — Ты звонила в милицию? Обещала же позвонить! — Нет! Никуда звонить я не буду! Я сама найду этого придурка и никого не хочу вмешивать! — Всё это похоже на дурацкий розыгрыш, инициаторами которого были ты и твой любовник. — Ты прекрасно знаешь, что у меня нет никакого любовника! — Тот, прежний… А ты прекрасно знаешь, о ком именно я говорю. — Почему? — Только он способен на такое! Ты с ним виделась? — Нет! — Опять ложь! Тебе не кажется, что мы совершенно разные люди? — Кажется! Мне звонят по телефону и угрожают убить, а ты не делаешь ничего, чтобы меня успокоить и морально поддержать! — Ты сама виновата во всём, что с тобой происходит! Только ты и больше никто! Ты одна! Я одна… Больше я не спала, несмотря на то, что существовать без сна было мучительно. Но ещё больнее было тихонько лежать в темноте и прислушиваться к мирному дыханию спящего рядом врага. С тех пор прошло несколько дней. Я немного успокоилась. Звонков больше не было, и жизнь вошла в привычную колею. Никто не присылал духов по почте, но я подозревала, что муж долго не сможет прийти в себя. Как ни странно, я не видела и Гароева: он не появлялся в офисе, хотя давным-давно вышли все сроки его поездки. Дошло до того, что начальница вызвала меня в кабинет и в категорической форме заставила разобраться с этим вопросом. После чего я принялась истерически звонить Гароеву домой. Мне не везло. Я не попала на него ни разу. Несколько раз трубку брала жена и отвечала, что его нет дома. Однажды я представилась и попросила передать, чтобы он поскорее решил вопрос с поездкой. На что жена удивлённо заявила, что никуда ехать он не собирается, и что его не интересуют никакие рекламные проспекты. Очевидно, она приняла меня за рекламного агента. Было ясно, что о своих поездках Гароев молчал. А несколько раз вообще никто не брал трубку. И я отложила в сторону его контракт. Было обидно. Ведь именно на этом контракте я могла неплохо заработать. Прошли дни, и я почти восстановила спокойствие. Я не виделась также с прежним любовником. Удивляясь немного, что спустя столько лет остался прежним его номер телефона, хотя за эти годы он мог поменять сотни квартир. Я тосковала о нём, как тоскуют о привычном лёгком дискомфорте, в котором ни одна из вашей не находится на положенных местах. Когда-то давно он был болью, но боль преломляется в наслаждение всякий раз, как ты её хочешь. Он больше не был моей болью, но я по-прежнему хотела только его. Может, именно поэтому я с трудом могла смотреть на мужа: в нём яснее всяких слов я видела то, чего лишилась. Ни одно из сравнений не было в его пользу, и от этого в душе моей постоянно присутствовала тоска. В то утро Ольга Павловна влетела, как фурия, в мой кабинет. — Ты наконец-то разговаривала с Гароевым? — Нет, мне не удалось ему дозвониться. — Безобразие! За что я только тебе плачу! Мне нужно знать в точности, что делать с его контрактом! Кроме того, я должна урегулировать счета с модельным агентством на следующий месяц! А как я могу это сделать, если в воздухе висит наш лучший контракт! — Прекратите истерику! К концу дня я постараюсь что-то выяснить. — Уж будь добра! У вас ведь близкие отношения! Неужели ты не знаешь, где его найти? — Близкие отношения? — я обомлела. — С чего вы взяли? — А разве нет? Ведь он посылает тебе духи! — Откуда вы знаете? И при чём здесь вы? — Ну, знаешь, дорогая! На прошлой неделе у меня был твой муж! — Муж?! — новость дала словно обухом по голове. — Конечно! Приехал как-то днём, когда ты смоталась на какую-то встречу и сидел у меня в кабинете целый час. Всё пытался выяснить, кто такой этот Гароев и что тебя с ним связывает. И рассказал, как он прислал по почте духи. А твой муж ничего! Представительный мужчина! Только немного занудный. Честно говоря, его невозможно долго терпеть. Всё пытался узнать, чем мы точно занимаемся и даже хотел потребовать какие-то документы. Конечно, я его выпроводила, но подумала, что у тебя с этим Гароевым что-то есть, и он взял след. — Ничего у меня нет с Гароевым! — Будешь сказки рассказывать! Если уж твой муж забегал, как придурок… — Как он смел! За моей спиной… — Мне бы тоже хотелось это знать! У меня своих проблем по горло, а тут ещё разбирать, с кем спит каждый из сотрудников! Будь добра, передай ему, чтобы он визиты сюда прекратил. В конце концов, я могу в любой момент отдать тебе твою часть и иди ищи другое место работы! Твои деньги больше не представляют для меня интереса! Это была слишком реальная угроза, чтобы я могла её пропустить. Я вся горела! Сам того не ведая, этот подлец оказал мне жуткую медвежью услугу. Моя начальница терпеть не могла лишних проблем. И ещё она не переносила, чтобы так ярко светились личные связи сотрудников с клиентами. Тут была не связь, лишь громкое подозрение, но… А одного подозрения для неё было достаточно, чтобы вышвырнуть меня вон! Ведь официально мы считались почтенным, чуть ли не семейным агентством! А тут такое… Да ещё муж… Мне было жутко обидно, хотелось разорвать обоих: и Гароева, и недоделанного супруга! Но руки мои были связаны боязнью вызвать ещё более громкий скандал, поэтому всё, что я сделала — снова позвонила Гароеву домой. В конце концов, я даже задумалась: а не вступить ли с ним в связь на самом деле, ведь Гароев довольно привлекательный мужчина? В квартире никто не брал телефон. Я в бессчётный раз нажимала на кнопки, когда на пороге возникла секретарша. — Наташа, тут тебе довольно странная посылка! Иди, посмотри. — Какая ещё посылка? — этого было достаточно, чтобы совсем обалдеть. — Длинная, тонкая… Иди, посмотри! Лежит в приёмной. — От кого? — Обратного адреса не написано. Что долго рассказывать? Иди, посмотри! Я пошла. На столе у секретарши лежала длинная белая коробка, чуть побольше той, в которой прислали духи. Я взяла её в руки. на грязноватом картоне не было никаких пометок. — Она пришла не по почте? Секретарша с огромным интересом следила за мной. И словно ждала вопрос: — Нет. Её принёс парень. Молодой парень в синей джинсовой куртке. Похож на студента. Спросил: Тимошина Наталья здесь работает? Я говорю: здесь. Он: передайте, тут ей пакет. И протягивает коробку. А я: от кого? А он говорит: сама узнает. Там внутри написано. Ты посмотри. Коробка не была заклеена. Я быстро открыла. В белый листок бумаги (стандартной офисной бумаги, стандарт А4) был завернут… мужской галстук в красную и чёрную полоску. Старый, завязывающийся галстук! Почему старый? На сгибах завязки он был потёрт в нескольких местах. Кроме того, он лоснился от жира, а на лицевой стороне виднелось несколько жирных пятен. Онемев от неожиданности, я застыла с самым идиотским видом, сжимая галстук в руках… … |
0 комментариев