Описание
Первая книга цикла «Абсолютная альтернатива».Только империя, единое планетарное правительство, спасёт человечество от бесконечных распрей, в эпоху высоких технологий ведущих к гибели цивилизации. Об этом знает Каин – странное существо в обличии робота, оживившее последнего чудом сохранившегося жителя Земли. Каин видел много миров, где жители упустили возможность создать планетарную империю до вступления в технологическую эру – и потому погибли в пожарах термоядерных войн. Каин умеет открывать двери в прошлое. И с его помощью последний землянин Ники получает второй шанс для своей планеты. Он сможет попытаться ещё раз сделать то, что не смогли его предки – объединить планету и сохранить цивилизацию. Мощной рукой императора… Всея Земли.
Приобрести книгу можно, послав заявку на адрес: writer@k66.ru
Характеристики
| Отрывок |
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ НИКИ (ЧАСТЬ ПЕРВАЯ) Алексею Сафонову – за идею. Роману Злотникову – за «Русские Сказки» УТРЕНЯ Богу и Творцу моему, вручаю душу и тело! (Иоанн Кронштадтский) Далекое будущее. Умирающая Земля. Черная дверь, к которой несли меня ноги, не сильно поражала воображение. Впрочем, то же можно было сказать обо всех механизмах Каина, которые мне довелось наблюдать за последние восемь месяцев. Массивным насыщенно-черным прямоугольником дверь вызывающе зияла на фоне бескрайних снежных просторов, и ослепительно яркий воздух, простирающиеся от мертвой земли до самых вершин налитых синевой, почти бирюзовых небес, ничуть не смущал эту всепоглощающую бездонность, лишенную даже отблесков и теней. За время, минувшее с момента реинкарнации, я успел привыкнуть к удивительным краскам этого яркого места. Иногда они ослепляли и пугали меня, но сейчас, в последний день моей второй жизни, а может быть, в первый день третьей, сомнений в голове не оставалось, и ноги, казалось, несли меня к цели сами. Опустив взгляд, я посмотрел на металлические конечности, похожие на манипуляторы роботов из старинных фильмов, затем на грудь, закрытую алюминиевым нагрудником и, наконец, на место схождения ног. Пах украшала пластина с клепками, гладкая как колено. Восемь месяцев назад новое тело сводило с ума, однако ныне, зрелище казалось привычным и не вызывало ничего кроме сдержанного раздражения. То, что Каин являлся моим двойником, – металлическим гротескным роботом, – немного успокаивало. Господь-механик, как говорится, сотворил человека по собственному подобию. Впрочем, внешностью наше сходство ограничивалось. Возраст «цельнометаллического» воскресителя, насколько я понимал, составлял многие тысячи, если не десятки тысяч лет, хотя в нашем почти покинутом жизнью мире Каин появился недавно. Если принимать во внимание прямой счет времени, я, безусловно, был значительно старше своего механического создателя… Согласно беседам, что мы вели перед костром, разжигаемым каждую ночь и весьма необычным для двух существ из металла, человеческая цивилизация канула в лету очень давно. Слушая Каина, я смотрел на голубоватый огонь, с трудом полыхавший низкими языками в разряженной атмосфере, и грел на убогом пламени нечеловеческие руки, каждый раз забывая, что тепло не ласкает алюминиевых ладоней. Я с отвращением одергивал пальцы от потрескивающих углей, неизвестно откуда добывавшимся Каином посреди ледяной пустыни, и продолжал смотреть на костер, задумчиво возложив металлическую голову на колени. В те дни, глядя кварцевыми глазами на завораживающие полупрозрачные языки, я с легкостью верил в слова своего спасителя, ведь снежные ветры, насквозь продувающие место, которое когда-то было Европейской равниной, и где сейчас стоял наш лагерь гробокопателей, свидетельствовали о правде красноречиво и громогласно. За прошедшее время всю поверхность планеты сковали льды и засыпали снега, в которые превратились воды множества рек, озёр и океанов. Даже многие горы Земли за это время обратились в холмы, ныне, впрочем, скрытые под холодным белым панцирем – ведь с момента моей первой смерти до моего воскрешения прошло более двух миллионов лет. Человечество и весь животный и растительный мир вымерли, не пережив ядерной зимы, которая привела к последствиям куда более страшным, чем предполагали многочисленные теоретики возможного постапокалипсического развития событий. А поскольку единственным, кто мог бы принести семена жизни в иные миры, был человек, жизнь земная исчезла безвозвратно. Жизнь на Земле осталась в виде бактерий и одноклеточных водорослей, сохранившихся в остатках озёр под коркой льдов у отдельных выходов вулканических газов с редкими выбросами магмы, которые не могли согреть сколько-нибудь обширные территории. Земля, потерявшая значительную часть атмосферы, позволила испариться большому количеству воду, а остальная превратилась в снег и лёд, тоже, впрочем, постепенно сублимирующий в мировое пространство. Мировой океан исчез вместе с прочими открытыми водами, когда-то покрывавшими планету. Гигантские водоемы, служившие приютом для жизни в течение целых эонов, оставили после себя только соляные следы, да скелеты миллионов существ, населявших призрачные глубины – всё, впрочем, тоже под коркой льда и снега. Мысль, высказанная Каином относительно взаимосвязи существования человека и дальнейшего прогресса земной жизни, казалась тогда очень странной. Но она, в то же время, она была необычайно проста. Нередко в давние времена высказывались мысли, что исчезни человек с лица Земли, жизнь этого не заметит и продолжит своё бурное развитие. Но, как ни смешно (а Каин, не смотря на свою суровую внешность, умел весело и задорно смеяться, имитируя человеческий смех мембранами звуковых динамиков), уничтожив себя, человек положил конец и все остальной земной жизни. Дальнейшую судьбу биосферы решило само течение времени и суровые условия, порождённые Апокалипсисом. Процесс вымирания основных видом живых существ занял очень короткий период по меркам эволюции. Дело было даже не в радиоактивном заражении местности, разрушении озонового слоя и техногенных катастрофах, безусловно, имевших грандиозные масштабы – растениям радиация и ультрафиолет, например, не так страшна, как человеку и большинству видов животных. Но большую часть высшей флоры почти сразу погубило общее похолодание, вызванное ядерной зимой. Травоядные животные, лишённые пищи, исчезли вслед за исчезновением корма, хищники – вслед за травоядными. Похолодание погубило планктон в океанах, как следствие – погибли те, кто питался планктоном, и исчезновение жизни на Земле приняло лавинообразный характер. Я не вполне понял объяснения Каина, каким образом ядерная зима и расширяющееся обледенение оказались связаны со снижением плотности земной атмосферы, но это «осложнение» общей «болезни» практически добило жизнь на планете. Сейчас Земля не была мёртвой в абсолютном смысле слова, но уже лучше бы она являлась таковой: знать, что от всего буйства жизни остались лишь бактерии, плесень и водоросли, было нестерпимо обидно. В стеклянных колбах, мимо которых Каин проводил меня в первый день после реинкарнации, лежали удивительные вещицы. Из прошлой жизни я помню, что видел в музеях черепа динозавров, скелеты доисторических рыб и раковины древних моллюсков – тогда они не вызывали чувства ностальгии, ведь это были всего лишь наши предки. Но видеть те же «образцы» современной мне жизни, скелеты кошек и собак, аистов и оленей было неизъяснимо больно. Оружие и предметы, которыми пользовалось человечество в последние годы своего существования, так же производили неизгладимое впечатление. Нет, слезы не катились из моих линз, и дышать мне не было никакой необходимости, но казалось, что вид знакомых вещей впивается в горло неумолимой рукой душителя, сбивая дыхание и затуманивая взор, влажной пеленой застилая глаза. Мы вымерли, твердили мне эти вещи, все вымерли. Я стал последним из всех… В определенном смысле мой случай был уникален. Я умер где-то в Европе, когда там уже властвовала стужа, и оказался погребённом в ледяном саркофаге. Находка моего идеально сохранившегося тела, по словам Каина, явилась большой удачей – до этого момента ему попадались в лучшем случае лишь изуродованные, впаянные в лёд фрагменты тел. И ни разу – сохранившийся мозг. Разумеется, плоть моя, да и мозг, оставались мертвы, и мой спаситель не был Христом, чтобы суметь его воскресить. Однако доступная ему техника просканировала замерзший мозг и, прогнав через анализатор все нейронные цепочки, смогла восстановить мне некоторое подобие памяти. Поскольку человеческих тел в распоряжении Каина не имелось, он сохранил меня в одном из собственных запасных корпусов. Подкрутил, перезарядил батареи, и вот – стальных существ стало двое, на одной мертвой Земле! Назвал он меня незамысловато – Ники. Слово имело греческие или славянские корни, и, возможно, являлось моим подлинным именем. Моё личное прошлое до воскрешения я помнил смутно, к тому же сейчас, спустя толщу лет, оно мало для меня значило. Судя по всему, технология воссоздания воспоминаний, применённая моим Спасителем, оказалась не до конца совершенной, хотя, возможно, что он поступил так целенаправленно. Так или иначе, что-то я помнил, а что-то обречённо ускользало, пугая тенями во снах и являясь отрывками и кусками во время долгих размышлений. А размышлений было много. Восемь месяцев я оставался предоставлен сам себе, и Каин почти не общался со мной, стараясь не отрываться от загадочной, но непонятной работы. Раскопки вокруг лагеря закончились задолго до моего появления, а потому глубокие ямы ледяных шурфов, окружающие куполообразные павильоны, воздвигнутые Каином (я называл их словом «палатки»), выглядели заброшенными и пустыми. Иногда я задумывался над тем, как Каин копал эти карьеры в одиночку – на тысячи миль вокруг не имелось ни одного рабочего, роботехники, экскаваторов, даже лопат или кирок. Но сомневаться в словах Каина не приходилось – он был последним существом на планете, которое я мог бы назвать «живым», и более полувека бродил в одиночестве по империи льда, праха и смерти, в разряженной атмосфере. Он возродил меня из небытия, и это значило, что возможность рыть ямы неизвестным мне способом является, вероятно, самым ничтожным из его мистических умений. В моей новой жизни запоминать было нечего, а подробности старой жизни я вспомнить не мог и лишь сопоставлял отрывочные картины прошлого с ассоциациями, всплывавшими в голове вместе с каждым добытым Каином артефактом,. Дни тянулись за днями и оставались похожи один на другой как крысиные близнецы. Ежедневно Каин садился в небольшое транспортное средство, странно похожее на земной арктический вездеходик на широких резинометаллических гусеницах, и удалялся из лагеря на раскопки, где проводил целый день. Глубоко за полночь он возвращался, залазил в палатку и сидел несколько часов, перезагружая батареи или изучая добытые артефакты. Чем именно он занимался, я не знал, поскольку Каин просил не беспокоить его в это время. Наконец, робот-господь выходил, и оставшееся до утра время уделялось мне и беседам. Он разжигал костер, хотя ни он, ни я не нуждались в обогреве таким способом, и над потрескивающими углями плыли наши долгие разговоры. Существенно отличалась от прочих только последняя ночь. – Мы говорили с вами о прошлом, Ники, – сказал в тот вечер металлический бог, обратившись ко мне по имени, что делал неописуемо редко. – Сегодня я расскажу вам о вашем будущем. Прямота сказанного стальным воскресителем, обескуражила меня, ведь решительные разговоры были не в духе склонного к неспешным беседам Каина. Когда он обратился ко мне, я стоял, а потому, лишь хлопнул металлическими манипуляторами по бедрам, и сдержанно поклонился, ожидая монолога как приговора. Каин не был моим хозяином, отцом или властелином, однако, являлся моим Спасителем, и этот факт впечатлял меня больше, чем что-либо другое. – Вы считаете меня археологом, однако это не верно, – начал Каин свой странный рассказ. – Такие как я живут вдалеке от населенных миров нашей расы и выискивают Точки Фокуса, поворотные моменты в истории погибших цивилизаций. Иногда меня называют хронокорректором, что в целом довольно точно определяет мою специализацию. Отыскав в космосе вымерший мир, я веду раскопки и волновые замеры рассеянной информации, составляю хронологию прошлого мертвой планеты и определяю даты, в которых слабое воздействие могло быть достаточным для сохранения на ней жизни. Совершенно по-человечески Каин вздохнул, или, по крайней мере, сымитировал вздох динамиком и движением грудной клетки. Склонность к человеческим жестам, чуждым инопланетному организму поражала меня в Каине. Сначала я не придавал им значения, пребывая под впечатлением от гибели целого мира и личного воскрешения, однако сейчас, вздох меня удивил. Я слушал Каина чуть напрягшись, не отрывая взгляд кварцевых глаз. Должно быть, это выглядело нелепо – два робота, говорящие друг с другом посредством человеческой речи. Иногда я спрашивал себя, почему мы не используем волны, инфракрасные порты, световые сигналы, в конце концов? Спаситель мой тем временем продолжал: – Нужную Точку Фокуса для вашего мира я отыскал всего пару часов назад. Завтра утром я уйду вниз по линии времени, и это, – он многозначительно поднял палец, – приводит меня к простейшему выбору. Я могу оставить вас здесь, на мертвой планете, или могу взять с собой. В далеком прошлом я произведу несколько незаметных уколов, которых, надеюсь, хватит, чтобы ваш мир смог выжить. Если хотите, вы сможете разделить со мной этот труд. Очень внимательно, Каин посмотрел на меня. – Что скажете, Ники? Вы понимаете мой вопрос? Я вздрогнул как от удара. Восемь месяцев спокойствия и тишины вдруг закружились вокруг меня, слившись в мелькающий хоровод. Идея перемещений во времени, высказанная столь прямо и столь внезапно, ужасно шокировала меня, ведь после моего воскрешения об этом не говорилось ни слова. Тем не менее, ответил я твердо. – Выбор действительно прост, мой господин, – сказал я без всяких раздумий, – разумеется, я иду вместе с вами! Каин кивнул, и его стальной подбородок глухо стукнул о грудную пластину. Но эмоций не отразилось на железном лице, и он ушел, ни слова не говоря. Я же остался сидеть, рисуя линии на песке. Миллионы вопросов вдруг затолпились в моей голове, однако Каин удалился в палатку, и беспокоить спасителя там, в те далекие времена я не смел. Предложение воскресителя казалось мне странным и незаконченным. Что стало бы, если бы я сказал «нет»? Каин оставил бы меня доживать век на мертвой прародине? Но разве его перемещение в прошлое, не уничтожило бы меня в настоящем? То был выбор при отсутствии выбора, и я был рад, что ответил согласием на предложение железного бога. Утром, к моему удивлению, все случилось до отвращения просто. На вершине обледенелого холма, высившегося примерно в километре от лагеря, Каин собрал металлический куб, одну грань которого занимала черная дверь. Он усадил меня в свой вездеход, и мы подъехали к этой конструкции. Выбрались, хлопнули дверцами, остановились на миг – два тонких стальных человека рядом с грубой стальной машиной –перед бездонным квадратом, зовущим нас в никуда. Меня несколько удивило, что Каин, казалось, печально посмотрел на окружающие нас холодные равнины, словно прощался с чем-то немыслимо дорогим. Затем кивнул мне и тихо скользнул в проем. Что-то скрывалось в этом последнем взгляде, почувствовал я, гораздо большее, чем тяга гробокопателя к черепкам… На короткое время после ухода Каина, я остался на планете один. Портал манил меня, звал, будто притягивая магнитом. Точки Фокуса, линия времени, хронокорректировка – новых слов было слишком много для короткого дня и ледяной, наполненной лишь светом костра ночи. Отбросив мысли, я прыгнул в черный портал. В тот же миг меня проглотила тьма, скользнув по лицу скользким, отвратительным языком. Псалом 1 Ты ли тот, который должен прийти? (Евангелие от Матфея, 11:2) ___________________________________________________________________________________________ Точка Фокуса. 22 февраля 1917 года. Петроград. День этот начался на удивление рано. Как и в печальные дни после кончины Царя-Миротворца, увеселения были запрещены, и благотворительный бал, устроенный накануне матушкой Марией Федоровной напоминал скорее помпезные старческие посиделки, нежели торжественный прием самого роскошного двора Европы. День этот простоял серенький и теплый, никчемный и незаметный, затерявшийся в бесчисленной череде таких же незначительных и печальных дней, которыми наполнена любая другая зима российской Ингерманландии. Покрытые инеем стекла придворных экипажей, снующие через парадный вход потоки сановников и дворян, свита и дипломаты, дамы в роскошных уборах – все было как всегда. И все же, в воздухе, словно насыщенном электричеством, именно в этот совсем незаметный день, будто бы зрело волнение, уколами страха пугающее чуткие натуры, способные уловить флюиды странных энергий, наполняющих воздух противоестественным напряжением. Заговоры зрели повсюду в Санкт-Петербурге – в роскошных квартирах дворян-демократов, в столичных особняках фабрикантов-социалистов, даже в апартаментах Великих Князей. И, конечно же, в царских Дворцах. О, Зимний в этот убогий, забытый Господом жалкий день, воистину блистал мистическим великолепием. Сверкая миллионами ламп, украшающих роскошные анфилады, он поражал гостей и проезжающих мимо жителей Русской столицы гордыней своих фасадов, прелестью их убранства и… мертвым холодом света, истекающего из окон в грязный, безликий день и в ужасную, леденящую душу ночь. У Юсуповых и Долгоруких рекою лилось вино, в особняках бесчисленных аристократов горели не гаснущие электрические свечи. Князья похищали танцовщиц, в салонах обсуждали революцию и романы, а в Александрийском для жителей великого города давали блистательный «Маскарад». Не пьесу, нет – настоящую фантасмагорию шика, с полудрагоценными декорациями, с гигантскими зеркалами и огромными картинами в золоте, как гимн безумной неге богатых российских сословий! Где-то в Лондоне в это время стрелялись биржевые брокеры и содержатели магазинов, где-то в Штатах бастовали взбешенные локаутом металлурги, падали акции парижских банков и в недалеком Стокгольме на экстренное заседание собиралуправляющих нефтяной магнат Альфред Нобель. Экономический кризис и чудовищная Мировая война шагали по Творению Божьему вместе, будто взявшись за руки, тяжелой поступью сотрясая основы колониальных держав, собирая печальную дань в виде рухнувших трестов и остановленных производств, миллионов убитых солдат, покалеченных, раненных, вдов и сирот, изломанных жизней и потерянных состояний. Однако здесь в Петербурге, столице одной шестой части света, пирующей во время чумы, никому не было до этого дела. Хоть потоп! И да здравствует революция! Революция, впрочем, пока воспалялась опухолью только в мозгах социалистов, а также, как ни странно, в роскошных салонах аристократов. Она не выплескивалась на улицы потоками митингующих и плотинами баррикад. Ночные проспекты, освященные зябкою русской стужей, оставались полны покоя и тишины. Пока еще – оставались. От мистических огней Зимнего Дворца, по тонкому снегу, выпавшему вчера и едва припорошившему землю свежим, нетронутым еще сверкающим полотном, на каменную брусчатку Эрмитажа и Набережной через ворота, украшенные латунными вензелями, выехала одинокая карета. В окружающем царстве кладбищенского покоя и почти звенящей ночной тишины, это скрипящее рессорами творение инженерной мысли выглядело нелепо и неуместно. Лошади шумно сопели паром, и Николай Второй, сидя за задернутыми шторами своей повозки, самой убогой, которую удалось найти во дворце, чуть одернув край ткани и едва отворив стекло, мог созерцать свою умиротворенную (с виду) и украшенную снегом столицу. Императорский моторный экипаж, машины сопровождения, а также конный эскорт из полуроты казаков лейб-конвоя в темных бешметах вопреки обыкновению сегодня остался в Зимнем Дворце. Рядом с Николаем сидело сейчас только два человека. Один – высокий, надменный мужчина, с немного безумным взглядом, звался графом Владимиром Борисовичем Фредериксом, второй – узкоплечий, худой, но при этом крепкий, – Володей Воейковым, флигель-адъютантом Его Величества. Воейков дремал. Измученный минувшей бессонной ночью, я отвернулся от обоих спутников и чуть прикрыл воспаленные от трудов глаза. Тело царя все еще стискивало меня неудобством и непривычкой, однако, учитывая, что прошли уже сутки от вторичного перерождения, я начал к нему медленно привыкать. Его Императорское Величество, Божьей Милостью Николай Вторый, Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский, Государь Туркестанский и прочая и прочая и прочая, вопреки моим ожиданиям оказался вовсе не субтильным бородатым доходягой, каким я его представлял по отрывочным сведениям, а вполне крепким, пусть не высоким, но физически сильным мужчиной. В Санкт-Петербург, вернее в благоприятную Точку Фокуса, призванную изменить движение истории человечества, мы с Каином прибыли вчера вечером, если, разумеется, подобное определение времени подходит для описания темпоральных перемещений. Весь прошлый день был занят аудиенциями, а также никчемной дипломатической болтовней, и сейчас истекал примерно двенадцатый час нашего здесь пребывания. Высадку в прошлое я вспоминал со страхом и содроганием. Шагнув в портал, мы с Каином погрузились во тьму, затем окружающее заполнили всплески пламени и невероятная боль. Как пояснил мой полубожественный спутник, его машина не могла перемещать во времени материальные предметы и переносила в прошлое только чистую информацию, – некий сгусток сигналов, способных вместить в себя матрицу памяти человека. Принцип подобного переноса остался для меня непонятен, однако объяснение я принял с легкостью, поскольку оно согласовывалось с моими ущербными познаниями в физике. Материя сквозь время не транспортируется, но вот душа человеческая – вполне. Как бы там ни было, с телом-роботом, я попрощался. Было странно, но индивидуальная память моя с одинаковой легкостью могла размещаться как в электронном мозге раскрашенного андроида, так и в человеке из прошлого. Я не вполне понимал, что именно произошло с личностью Николая Второго после «подселения», однако на данный момент это меня совершенно не беспокоило, ибо иных впечатлений хватало с переизбытком. Темный куб Каина являл собой соединение нейронного сканера, передатчика информации и крематория. Куб снял с нас матрицы личности, а сами тела – уничтожил, обратив в пепел и капли оплавленного металла. На долю секунды меня захлестнула адская боль, а мир заслонили всплески яркого пламени. Затем, машинаперебросила наши матрицы в заранее выбранные тела. Я не знал, копировалась ли моя личность полностью, или же просто набор воспоминаний, позволяющий ныне Николаю Романову отождествлять себя с Ники из Антарктиды, но одно уловил хорошо: хотя техника Каина не позволяла перебрасывать через время материю, линия времени при этом изменялась реально. По крайней мере, в этом заверял Каин. Пусть в прошлое, вещал он, переносилась только матрица памяти хронокорретора, но с момента ее появления в голове «местного» реципиента, нить истории безвозвратно обрезалась. Таким образом, место, куда мы прибыли, не являлось «альтернативой», ответвлением на древе времени или же параллельным миром. Мы с Каином находились сейчас в одна тысяча девятьсот семнадцатом году единственно возможной Земной истории. Мы были в прошлом моей планеты – на самом деле. И будущего, из которого мы явились, ныне попросту не существовало! * * * Как это было возможно, и каким образом теория временных перемещений в прошлое, стыковалась с наличием в будущем родных миров Каина, где обитали его могучие соплеменники, никто не объяснял. Каин разглагольствовал об энергетических сферах, что защищали миры хронокорректоров от темпоральных изменений на других планетах, а также о Теории Изоляции, когда каждая звездная система, имеет собственную «локальную нить», которая, до выхода местной цивилизации в дальний космос совершенно не влияет на развитие прочих звездных систем. В подобном урезанном объяснении оставалась уйма не понятного, но переспрашивать я не стал, поскольку после перемещения, меня поглотили более насущные и непосредственные вопросы. Было интересно, как Каин планировал оставить меня в покинутом будущем, ведь по его собственным словам, после перемещения матриц, это будущее исчезало. Останься я там – меня бы просто не стало! Подобные размышления бросали тень на искренность моего воскресителя, а эта искренность, между тем, оставалась единственным фундаментом в окружающем мире, на который я мог полагаться, чтобы сохранить уверенность и надежду. Еще более меня беспокоила связь между Точкой Фокуса в которую мы прибыли и идеей Каина на счет сохранения жизни на планете Земля. На первый взгляд между ожидаемой здесь революцией и вымиранием биологических видов через миллионы лет не существовало никакой взаимосвязи, выводы Каина казались абсурдом, однако хронокорректор не спеша объяснил мне все. Оказалось, наш мир не был единственным, в котором металлический бог, выискивал кости и черепки для археологического собрания. Каин занимался своим ремеслом долго, и мертвых планет изрыл множество. По большей части, погибшие миры являлись могилами цивилизаций, не сумевших выбраться в космос. Не все из таких народов гибли в междуусобной войне как мы, очень многие вымирали от нехватки ресурсов и загрязнения экосферы, но повсюду результат был один – непригодный для дыхания воздух, исчезнувшие или отравленные моря… Сохранение биосферы и возможное распространение образцов жизни за пределы планеты зависит исключительно от сохранения цивилизации – как сохранение огорода зависит от существования фермера. А жизнеспособность цивилизации в свою очередь была однозначно завязана на выход в космическое пространство. Шагнувшие к звездам выжили, все прочие погибали. Рывок в дальний космос был труден необычайно. Он являлся титаническим, почти невозможным усилием, требовавшим напряжения всех сил и ресурсов планетарной цивилизации. Помимо промышленного и научного потенциала, важнейшим условием такого «напряжения» являлось наличие общей планетарной власти. Формула выживания, таким образом, была довольно проста: перед дорогой к звездам цивилизация нуждалась в объединении! Консолидация мира могла идти разными путями. Редко – путем добровольного слияния государств, и значительно чаще – кровавыми войнами и бушующими всплесками миграций. Соль заключалась в том, что такое «объединение кровью» могло иметь место только в достаточно ранний период развития, пока уровень технологий не позволял создать оружие, способное уничтожить саму цивилизацию – как ни смешно – в той самой войне за объединение. Пустынный пейзаж в покинутом будущем наглядно свидетельствовал, что человеческий род не преуспел в этой гонке. Обрывки памяти подсказывали, что в истории планеты Земля, было несколько разных эпох, когда одна или другая могучая нация могли объединить наш мир силой оружия или культуры, однако… этого не произошло. С течением веков население росло и места становилось все меньше. При этом мы не смогли выйти в космос, но умудрились создать чудо-оружие. Результат катился под моими ногами мириадами льдинок, гоняемых ветром по бескрайним равнинам планеты-кладбища от экватора к полюсам. – Время гибели вашей расы я датирую примерно 2060м годом человеческого летоисчисления, – объяснял по этому поводу Каин, – соперничество восточной и западной культур, перенаселенность и недостаток ресурсов породили ряд мелких конфликтов, мгновенно переросших в схватку на выживание. Не успев объединить всю планету, не вырвавшись к звездам, но создав при этом оружие массового поражения, вы обрекли себя на скоропостижную кончину. В условиях перенаселения и развитых военных технологий, только единое правительство могло предотвратить катастрофу. Учитывая земную географию, а также геополитику развитых государств, Мировая Держава вполне могла стать реальностью, если бы не фактор случайности, во многом определяющий, как это ни странно, прогресс цивилизаций. Фокальная Точка, в которую мы переместились, находится на рубеже двух веков примерно за сто пятьдесят лет до гибели человеческой расы и за пятьдесят лет до создания ОМП. В этот краткий период, который я называю Экстремальным Отрезком, хронокорректор обязан объединить всю планету в единое государство, чтобы консолидировать усилия вашей расы для выхода в космос. События, происходящие сейчас вокруг нас, имеют к задаче непосредственное отношение! Мне оставалось только кивать. Я не выспрашивал у металлического спасителя подробностей того, как именно произошла катастрофа, и какое из местных государств стало зачинщиком бойни, – не поворачивался язык. В музее Каина хранились остатки штурмовых винтовок, изглоданных временем и коррозией, осколки бомб и гранат, оплавленные жаром монеты, изуродованные взрывами останки автомобилей и даже посудные черепки. Все эти предметы были слишком знакомы мне по картинам из прошлой жизни, сохранившимися в памяти в виде коротких отрывков, призрачных лиц и световых пятен, чтобы задавать дополнительные вопросы. Каин меня – убедил. Кроме причин и следствий предстоящей работы, с каждым часом меня все сильнее беспокоила собственная память. Она и раньше давала сбои, и видит Бог, пока я бродил по ледяным пустыням мертвой Земли будущего, воспоминания прошлой жизни крутились в черепе калейдоскопом картинок, переплетением обрывков и бликов, услышанных откуда-то фраз, искаженных лиц и видений. Сейчас же, эта память чудовищно преобразилась. Нет, я не вспомнил минувшего детства, работу и сослуживцев, первую девушку и первого друга, однако нечто, возникшее в голове, вдруг превратило страдающего амнезией бездельника в настоящее хранилище данных! Данные помещались в маленькой компьютерной папке, которая висела передо мной прямо в воздухе, точно перед глазами. Именно так – в пустоте. Мысленно дотронувшись до нее микроскопическим манипулятором – «лапкой», также зависшей в воздухе, но подчинявшейся мне как собственная рука, – я мог сдвинуть папку, переместить её в сторону, дотронувшись дважды – раскрыть, и тогда, передо мнойразворачивался широкий лист с «содержанием». Развернутый лист оставался полупрозрачен. Читая его, я одновременно видел все то, что происходило вокруг, то есть, лист был виртуальным, являлся образом в мозгу, чем-то вроде галлюцинации или «внутренней голограммы», а не предметом из атомов и молекул. Работая воображаемым манипулятором, избрав в содержании нужный пункт, я мог развернуть его в форму отдельной страницы. Страницы эти содержали тексты и фотографии, в основном, касающиеся различных исторических деятелей и событий. Передо мной находилось нечто вроде «энциклопедии», со статьями на самые различные темы. Однако технической информации, схем или чертежей, описания конструкций или инженерной документации виртуальный «справочник» не содержал, что показалось мне странным для снаряжения хронокорректоров. Логика подсказывала, что главным достоинством визитера в прошлое должна являться если не техника будущего, то хотя бы знания о ней, – знания, способные обеспечить сугубо техническое превосходство над далекими предками. Ничего этого не присутствовало в виртуальной шпаргалке, однако там имелась масса другого! Пунктом, который возглавлял содержание призрачной энциклопедии, значилось «Введение в корректировку». Кликнув на нём «лапкой», я узрел виртуальный листок, заполненный текстом на одну четверть. Ей богу, это был самое краткое чтиво из всех, что я открывал до этого в «энциклопедии». «Введение» содержало короткий перечень – не пунктов, не лиц, а неизвестных мне дат. Каждой дате соответствовало несколько предложений, описывающих события, произошедшие в тот или иной день текущего одна тысяча девятьсот семнадцатого года. События описывались довольно сумбурно и рвано, а даты, насколько я мог судить, объединялись вместе некой внутренней логикой и вели к единому, пугающему результату. Дословно, список оглашал следующее: «23. февраля, четверг. Император покидает столицу и отправляется в Ставку. Начало инициации беспорядков в СПб». «24 февраля, пятница. Император прибывает в Ставку. Инициация беспорядков в СПб достигает результата. Забастовка пекарей. Одновременно, произведен локаут Путиловского завода». «25 февраля, суббота. Для усиления эффекта от беспорядков, провоцируется измена столичного гарнизона, – среди солдат распространяются слухи о немедленной отправке на фронт». «26 февраля, воскресенье. Запланированное расширение беспорядков. Количество бастующих, которым известно о заведомой пассивности войск, неуклонно растет». «27 февраля, понедельник. Взрывообразное расширение беспорядков. Число бастующих достигает 200 тысяч. Заговорщики теряют контроль над массой. Солдаты гарнизона присоединяются к демонстрантам». «28 февраля, вторник. Активизация Совета рабочих и солдатских депутатов. Контроль заговорщиков над беспорядками утрачен. Массовые погромы. Учащаются случаи поджогов домов. Убийства офицеров гарнизона, травля жандармов и полицейских». «1 марта, среда. Разрешение ситуации. Император возвращается в столицу с войсками для подавления бунта. Среди мятежников паника. Восставший гарнизон выражает готовность сдаться. Массовые демонстрации рабочих прекращены». «2 марта, четверг. Падение Империи». Внимательно, я еще раз перечитал. Список дат описывал одну неделю. Всего одну! Однако смысл, что прятался в этих коротких строчках, содержался огромный. И в то же время, он ускользал от меня. Я почти догадался, к какому именно периоду человеческой истории решил приложить руку Каин, однако отсутствие внутренней логики в списке событий поразило бы даже несведущего человека. Согласно перечня, монарх некой державы отправился для победоносного подавления бунта. Но на следующий день империя рухнула, не имея на то причин или оснований! Перечитав в третий раз, я с досадой помотал головой. Все это было выше моих способностей к логическому анализу. Хмыкнув, я свернул информационную папку, чуть отодвинул шторку в окне кареты и впился взглядом в скользящие мимо кварталы спящего города. Энциклопедия содержала виртуальную карту местной столицы, поэтому с географией Петрограда, а также его достопримечательностями я был заочно знаком. Уже въехали на Аничков мост, и бричка, стуча колесом, переползала через Фонтанку. – Я вижу, Ники, вы познакомились с моим виртуальным подарком, – обратился ко мне Каин, голосом Министра Двора графа Фредерикса, тело которого, сидящее прямо передо мной, он сейчас занимал, – это прекрасно, ибо сегодняшний день один из немногих, что я смогу вам уделить. Оказавшись в прошлом, Каин по-прежнему общался со мной на «вы» подстраиваясь под исторический антураж, однако жестикуляция его стала живее, чем в мире-кладбище будущего. Возможно, сказывалась смена тела: превратившись в существо из плоти, он стал активней, да и мимика, которая отсутствовала у механического носителя, тут добавилась. Возможно, личные пристрастия занимаемой оболочки, ведь граф Фредерикс, как следовало из той же «энциклопедии», отличался весьма крутым нравом, едким юмором и бесстрашным самообладанием, свойственным опытным и удачливым царедворцам. – Прежде всего, у меня не будет для вас инструкций или советов, – продолжил мой повелитель, – принимать решения и действовать вы будете сами, по собственному усмотрению. Реципиент, тело которого вы занимаете, является монархом одной из крупнейших держав, но его функцию я считаю второстепенной. Ваша задача – выжить. Просто выжить без всяких комментариев и усложнений. Действуя так, как я предполагаю, вы поможете мне самим фактом своего существования! В обстановке, надеюсь, вы разобрались, а если нет, Ники, – сделайте это побыстрее. Выход из сложившейся ситуации достаточно элементарен, однако сама ситуация все же крайне критическая, и времени на поиск решения у вас почти не осталось. – Боже правый, – воскликнул я, – но в чем именно заключено это решение? Как именно я должен действовать? Каин улыбнулся губами Фредерикса: – Пустое, Ники. Вы разберетесь. Информационная программа, подключенная к вашей матрице, поможет вам в этом. В каком-то смысле, можете считать перемещение в новое тело началом службы. Отныне вы служите мне, и ваша жизнь есть награда и, одновременно, тот результат, который я от вас жду. Просто останьтесь жить, Ники. Если нет, остальное теряет смысл. – Впрочем, – Каин помедлил, – одну услугу я вам окажу. Назовем ее, скажем, жертвоприношением. В вашей ситуации это небольшое кровавое воздаяние окажется очень кстати. Закончим на этом. Удачи и… сделайте правильный выбор! – Постойте, – воскликнул я совершенно растерянно, схватив своего спутника за рукав, – у меня много вопросов. Хотя бы минуту. Куда же!.. Но Фредерикс в этот момент уже трагически закатил глаза и несколько раз спазматически дернулся. Затем обмяк на спинке сиденья, пустив слюну изо рта. Сначала я испугался, что мой (вернее царя Николая) Министр Двора запросто отдал Богу душу, однако, приложив пальцы к шейной артерии, почувствовал под ними живую пульсацию. Вероятно, информационная матрица Каина могла свободно перемещаться не только сквозь бездну времени, но и из одного человека в другого. Подобная способность показалась мне весьма полезным умением для хронокорректора. Впрочем, думать сейчас мне следовало о другом. Отвернувшись от Фредерикса, валявшегося на диване безвольной тушкой, я озадаченно потер подбородок, покрытый императорской бородой. В словах Каина крылся подвох, какая-то дилемма, загадка. Закрыв глаза, я принялся размышлять. Ситуация крайне критическая, – так сказал мой Спаситель. И что же? Не открывая глаз, я снова сунулся в виртуальную «энциклопедию», полистал файлы, затем, не в силах вчитываться в сухие строки дареного справочника, закрыл папку и откинулся на спинку дивана. Граф Фредерикс храпел. Флигель-адъютант Воейков, валяющийся радом с ним в противоположном углу кареты, лежал словно мертвый, не издавая ни звука. Беседовали мы с графом громко и беспробудный сон Воейкова, святой, как у младенца, наводил на мысль о еще одной способности моего фантастического подельника – гипнозе. В карете императора, царский адъютант не мог спать настолько глубоко! А впрочем, остановил себя я, все это ерунда. Гипноз, как рытье ям и долбёж льда без кирки и лопаты, можно считать скромнейшим проявлением всемогущества. Не надо думать, надо действовать так, как сказано, решил я. Вопрос лишь в том, что не сказано почти ничего! Произошедшее казалось безумным бредом, и тогда, сбитый с толку, я попытался подключить логику. Министр Двора граф Фредерикс, вернее, хронокорректор Каин, перенес меня на «рубеж двух веков». В первые минуты после высадки, едва оглядевшись по сторонам, я понял, что имелся в виду стык двадцатого и двадцать первого века. Определить это было легко – по одежде, каретам, одиноким чадящим автомобилям, оружию офицеров, внешнему виду домов. По словам Каина, он забросил меня сюда из альтруистических побуждений, – дабы не оставлять в мертвом будущем. Я буду использован здесь в качестве помощника хронокорректора. К чему тогда недомолвки и недосказанности в нашем последнем с ним разговоре? Чем собирается заниматься тут лично Каин? В чем заключается суть производимых нами именно в России и Петербурге исправлений? В конце, концов, почему меня разместили на постой именно в тело русского царя, слабовольного, но все же самодержавного монарха, абсолютного повелителя огромной, могучей страны? Совершенно очевидно, что Каин многое не досказывал, и вовсе не отводил мне роль пассивного наблюдателя в задуманном им проекте корректировки. По меньшей мере, он ждал от меня решения сложившихся «критических» обстоятельств – ведь как минимум, мне приказали выжить! Отбросив сомнения, я решил приять этот постулат за ближайший и единственный пока план. Крайне неважно разбираясь в обстоятельствах давней земной политики, лишенный подробных инструкций, я мог опираться лишь на подарок своего бывшего «железного» властелина – виртуальную энциклопедию, висящую в пустоте в виде полупрозрачной папки. Забыв про лень и усталость, я раскрыл ее, и фразы потекли ко мне в мозг. Чтобы исполнить замысел моего божественного Спасителя, мне нужна была информация! Псалом 2 «Я завещаю тебе любить все, что служит России. Охраняй самодержавие, помни, что ты отвечаешь за своих подданных перед престолом Всевышнего. Вера в Бога и царский твой долг да будут основою твоей жизни! (Из завещания Николаю IIего отца, Александра III Миротворца). _______________________________________________________________________________________________________ 23 февраля 1917 года. Полночь. Пока конный экипаж, сквозь затянутую морозным холодом ночь, тащил меня в неизвестность, события, захлестнувшие Европу кровавым потоком, продолжали безудержно развиваться, стремясь к угрожающему финалу. Мировая война уже третий год гудела над миром тревожным, голодным набатом. Для всех сражающихся сторон, эти три чудовищных года стали по-настоящему Великой Войной. Именно так – «Великой»! Было непонятно и удивительно, но совершенно одинаково называли ее и в дипломатических кулуарах, и в королевских дворцах, и в столичных французских борделях, и в дешевых немецких пивных, и в тесных бункерах Вердена, и в грязных окопах Перемышля, и в душных колониальных портах, и, конечно же, на кладбищах и на братских могилах, переполненных человеческим мясом. Война была одноликой – для всех народов и наций. И облик этот, был обликом мясобойни… Начавшись с ничтожного выстрела проклятого Гаврилы Принципа, Великая бойня всколыхнула, взметнула ввысь и обрушила фундаменты государств. Никто из тех, кто поставил на пламя этот мгновенно вскипевший котел из крови и человеческой муки, даже понятия не имел, насколько жестоким окажется урок противостояния. Причины и поводы для войны казались теперь не стоящими даже тысячной доли потерь, понесенных сражающимися державами. Как многоглавое чудовище, великая война пожирала детей человеческих в Атлантике и на Кавказе, в джунглях Тангаиньки и в Намибийской пустыне, в австрийской Галиции и во французском Эльзасе, в песчаной Месопотамии и в продуваемой ветрами Элладе, и даже в желтых водах Циндао, – война вгрызалась в людскую плоть. Никто не знал три года назад, в немыслимо далеком сейчас одна тысяча девятьсот четырнадцатом, неприметном за вуалью всеобщего процветания и окутанным столь сладким ныне, дурманящим ароматом мира, что война сгрызет десять миллионов человеческих жизней и двадцать два миллиона – оставит изломанными инвалидами. Неужели стоила Лотарингия этих жизней? Неужели стоила этих жизней австрийская гегемония на Балканах? Или лавры Англии как мастерской мира и хозяйки морей? Или наивная помощь русских своим братьям-славянам? Нет. Разумеется, нет! Однако не это стало самым отвратительным результатом. Громыхающему пироксилином чудовищу служили пищей не только людские жизни. Война пожирала больше – сами основы Цивилизации. Именно мировая война, а вовсе не «призрак революции» знаменовал собой крушение старого Европейского миропорядка – его лидерства и его превосходства. Крушения, от которого великий континент не оправится уже никогда. Европа рыцарей и древней аристократии, где, несмотря на лживое «свободомыслие» и «распущенность нравов», оставались живы представления о верности и чести, канул в небытие. После Великой Войны стало возможным то, что до нее считалось немыслимым: политические чистки и пропаганда, всесилие тайных служб и концентрационные лагеря, массовые казни и этнический геноцид. Скоро – все это станет нормой. Ну а пока… Пока никто не знал и другого: к ногам великого противостояния рухнут четыре великих империи, доставшиеся Европе от ее славного прошлого – Оттоманская и Австрийская, Германия и Россия. Цвет и слава минувших столетий! Я с ужасом перечитывал строки, перелистывая одну виртуальную страницу за другой. Энциклопедия Каина подтверждала – Россия станет только первой из падших Империй. Всего через семь дней огромная страна, с которой могли сравниться по территории не все континенты, будет почти физически уничтожена. Миг этого грандиозного краха приближался ко мне с каждым скрипом колёс моей кареты. Я читал, вспоминал то, что мне было известно о России и революции раньше, до воскрешения. Запоминал, уточнял, все более и более погружаясь в мрачную атмосферу окружающего меня зловещего мироздания… Наш путь от ворот Эрмитажа через заснеженный город, без конвоя сопровождения и без сановников свиты, как оказалось, влек экипаж к простой цели. Два дня назад, совершенно неожиданно из отпуска вернулся руководитель русского Генерального штаба генерал Алексеев, и сообщил, что я (вернее царь Николай, разумеется) необходим ему в Ставке, дабы переговорить «по совершенно неотложным вопросам». Ох уж эти вопросы, которые невозможно решить без монарха и нет возможности отложить! Война есть война. Алексеев, будучи начальником Штаба и фактическим Верховным Главнокомандующим – не по должности, но по факту, имел право требовать от царя почти чего угодно. Его телеграмма, собственно, была первой, которую я прочитал в новом мире. Первый вечер после «высадки» промчался стремительно и сумбурно. Очнувшись в императорской спальне, я встретил за дверью Каина в теле Министра Двора. Лже-Фредерикс коротко посвятил меня в курс, объяснив, что наше перемещение удалось, и мы немедленно приступаем к осуществлению задуманных им исправлений. Дата прибытия поразила меня, ведь я искренне полагал, что мы попали на самый стык двух столетий – где-то в год 1899-й, 1900-й или в 1901й. При чем тут февраль семнадцатого, я решительно не понимал. Неспешно Каин пояснил мне, что именно этот год, а вовсе не придуманная людьми глупая календарная дата является истинным рубежом, на котором завершился век девятнадцатый с его отголосками благородного средневековья и начался изуродованный полит- и просто технологиями двадцатый. Далее Каин-Фредерикс помог мне одеться, незаметно ознакомил с прочими, снующими вокруг царедворцами, и удалился по своим «божественным» нуждам. Следующие четыре часа прошли в одиночестве – словно во сне. Я привыкал к своему новому телу и состоянию, ежеминутно пытаясь избежать разоблачительных ситуаций. Один час ушел на шапочное знакомство с Семьей. К моему удивлению, у императора Николая оказалось четыре прелестных дочери, маленький сын и любящая жена. Они беседовали и шалили, что-то шептали мне на ухо, о чем-то просили, хвалили и укоряли, обнимали меня, называя глупым словом «Папа». Пытаясь ускользнуть от нелепостей, почти неизбежных в подобной удивительной ситуации, я постарался сбежать из личных покоев как можно быстрей. И действительно – от конфузов с Семьей защитили государственные дела. Сменив персидский халат на строгую военную форму, я прошел в кабинет в другой половине Дворца, где принял текущие доклады русских министров. Слушать отчеты оказалось не сложно – достаточно было состроить суровую мину и что-то коротко спрашивать или мудро кивать. Как ни странно на лицах министров я не увидел при этом ни тени сомнения, было видно, что подобное поведение государя – как совершенно несведущего в делах страны человека – являлось для них привычным. Докладов на первый вечер было назначено два. Первым явился некто Беляев, как оказалось, мой военный министр. Он сообщил, что начальник генерального Штаба генерал-адъютант Алексеев, срочно вызывает меня в Могилев. Мне в руки передали ту самую первую телеграмму. В спешке или растерянности, я не обратил на нее внимание. Первый министр правительства, которого я опять же впервые увидел в новой императорской ипостаси, интересовал меня больше принесенной им непонятной бумаги. Министр производил печальное впечатление. Беляев совершенно не походил на руководителя могучего военного ведомства во время жестокой войны. Скорее, он напоминал повадками хорошего секретаря, толкового, но не способного принимать самостоятельных решений. Спустя минут десять не дождавшись от меня интереса, Беляев откланялся и ушел. Вторым явился более занятный субъект – некий господин Протопопов, мой министр внутренних дел. Высокий импозантный мужчина, со щегольскими усами и несколько нервной манерой ведения разговора, этот розовощекий хлыщ произвел на меня впечатление совершенно обратное «беляевскому». Если первый казался образцом исполнительности при полном отсутствии ума и инициативы, то второй являлся весьма деятельным и грамотным малым, вот только качеством преданности совершенно не обладал. Протопопов почти не слушал меня (меня, Императора!), подобострастно кивал, бросался велеречивыми верноподданнейшими оборотами, однако полностью игнорировал задаваемые вопросы. Вглядываясь в черты его лица, довольно пухлого, несмотря на стройную фигуру, я спрашивал себя, обращаясь одновременно и к своему носителю Николаю: неужели это действительно министр внутренних дел в стране, балансирующей на самом краю революции? Работа с кадрами, очевидно, была поставлена Николаем Вторым ни к черту. Все же, в отличие от Беляева, Протопопов хотя бы владел информацией о текущей обстановке в Империи. Когда я сообщил ему о телеграмме Генерального Штаба, переданной военным министром десять минут назад, Протопопов взорвался словесным потоком. По словам министра внутренних дел, в Петербурге в ближайшее время не следовало ожидать чего-то особенного. Социалисты вроде Ульянова-Ленина или Троцкого были разогнаны жандармерией и прятались либо за границей, либо слишком далеко от столицы, и угрозы для государственных устоев не представляли. С терроризмом покончено решительными мерами военно-полевых судов еще при Столыпине и о страшном времени, имевшем место несколько лет назад, когда бомбы взрывались в подъездах жилых домов, а министров правительства стреляли в театрах из револьвера, никто не вспоминал. В подобной «расслабленной» обстановке, по мнению Протопопова, главное, что надлежало делать царю, как Верховному Главнокомандующему вооруженными силами – отдать внимание фронту. Война, и только война является главной точкой приложения сил и деятельности Государя! – Алексеев требует, чтобы я прибыл в Ставку немедля, – сообщил я в заключение своему главному «полицейскому», – Ваше мнение, насколько я понимаю, – надо ехать. Вы уверены, что в столице все спокойно и мой отъезд не является несвоевременным? – Если вы отправитесь сейчас, то будете в Ставке уже следующим утром, Ваше Величество, – ответил Протопопов. – А по поводу столицы не беспокойтесь. Все обстоит прекрасно, и нет решительно никаких поводов для волнений. Если что-то изменится, Вы будете немедленно извещены! Каков молодец, подумал я, прекрасно зная, что в ближайшие дни город вздрогнет от революционного взрыва. Мне только казалось или царя действительно выпихивали из столицы? С другой стороны, оставаясь в Зимнем Дворце, прямо в центре густонаселенного города, я не знал на кого могу положиться: Беляев и Протопопов, по крайней мере, положительных эмоций не вызывали. Из этих соображений путь в Ставку Верховного главнокомандования, казался логичным решением. В обстановке я не разбирался, людей, на которых мог бы рассчитывать не знал. Мне было приказано выжить, и значит, нужно скорей бежать из столицы, пока события, описанные в каиновском «подарке» не накрыли меня с головой. Прибыть в Ставку, неспешно и обстоятельно изучить ситуацию, разработать последовательность действий, определится с противниками и друзьями, расставить приоритеты. И только затем – отвечать. Зимний – это сердце России, однако Могилев – сердце армии. Если окружить себя лесом штыков, то как бы не развернулись события в Петрограде, двух преданных батальонов мне хватит, чтобы раздавить… Вот только что раздавить? Толпы бастующих и демонстрантов? Российскую Думу? Заговор царских родственников? Я не знал даже этого. Путь в Могилев казался лучшим решением, хотя бы для того, чтобы определиться с врагами. Армия ждет меня там. Армия, которая никогда не подводила Русских Царей. Надеюсь, не подведет и сейчас! Решив воспользоваться приглашением генерала Алексеева, я отпустил министра внутренних дел, и вызвал к себе Воейкова, царского адьтанта. – В Могилев? – удивился офицер. – Но сборы государыни и детей займут не менее суток. Свита не извещена, а спешное отбытие автомобильного кортежа и двух рот конного конвоя по ночному Питеру произведет много шума. – Тогда отыщите мне неприметный конный экипаж, – сказал я, – отправимся без помпы. Протопопов заверял, что я могу быть в Могилеве уже следующим утром. Значит – я должен быть там в это время. – Будет исполнено, Ваше Величество, – Воейков браво щелкнул каблуками. Видя, что он собирается убежать, я задал вопрос, который не успел прояснить у Протопопова, и который меня живо интересовал: – Скажите, Владимир, до Могилева, наверное, тысяча километров. Мы отправимся туда на аэроплане? – Бог с Вами, Государь, – адъютант взглянул на меня удивленно. – На Царскосельском вокзале вас ожидает личный бронесостав. Ровно через час, наскоро попрощавшись с Семьей, отказавшись от конвоя и Свиты для ускорения своего движения, в неприметной карете я выскользнул из Дворца в холодную февральскую ночь. Императрица закатила скандал по поводу столь скорого и столь необычного способа путешествия, но помня о том, что она жена Николая Второго, а вовсе не моя, я с легкостью отбил все упреки. Мягким нравом царица Александра Федоровна не отличалась, и, насколько подсказывали мне весьма скудные знания по европейской истории, именно склонность Царя к исполнению ее истерической воли во многом способствовала разложению русского государства. Впрочем, в последнемутверждении я не был уверен доподлинно, поскольку не мог судить об Александре по нашему поверхностному знакомству. Женой, как мне казалось, царица была отменной. Она родила Николаю пятерых прекрасных детей, бросила ради него родину и родителей, друзей и даже родную речь. Уже одно это могло сделать ей честь как матери и супруге. Так что подверженность Николая Второго ее влиянию я искренне оправдывал и понимал, – подарив мужу всю свою жизнь, она вполне заслуживала подобного отношения. Впрочем, все это не было сейчас важным. Важным для меня был – только бунт… … |
0 комментариев