Описание
Главный герой смертельно болен. Чтобы семья не видела его предсмертных страданий, он уходит на съёмную квартиру, где начинает слышать пение несуществующей женщины. Изучив архивы, он узнаёт, что в этой квартире семьдесят лет назад жила певица. Теперь он не только слышит её, но и видит. Но этого мало. Его тело умирает, и он хочет увидеть мир певицы перед смертью. Комната меняется, словно мир переносит его в прошлое.Он выходит за дверь и оказывается в тридцатых годах двадцатого века, где болезнь отступает и, пока он не вернётся назад, он может жить. Но певице нужна помощь, нужны ответы, получить которые можно только в будущем – настоящем главного героя, где его поджидает смертельная болезнь…
Приобрести книгу: www.litres.ru/vitaliy-vavikin/eta-korotkaya-schastlivaya-zhizn/
Характеристики
| Отрывок |
Эта короткая счастливая жизнь Горе тому, кто отдаёт своё сердце иллюзии – этой единственной реальности на земле, но горе и тому, кто этого не делает. Одного ждут разочарования и боль, другого запоздалые сожаления. Теодор Драйзер «Титан» Глава первая Неудачный это был год. Тридцать второй и самый странный из всех предыдущих лет. – Уверены, что ничего нельзя сделать? – спросил Майк Лаверн, вглядываясь в глаза седоволосого доктора. – Химия, облучение, операция наконец? – выслушал лекцию о мелкоклеточном раке лёгких, отдалённых метастазах в печени и костях. – Значит, совсем ничего? – получил брошюру о паллиативном лечении и вышел в тёплое июньское утро. Город ветров проснулся, загудел, словно выброшенный на берег левиафан. Лаверн втиснулся в городской автобус транспортной администрации Чикаго, которая только начинала собирать свою ежедневную жатву миллиона перевезённых пассажиров. Кажется, сегодня играли «Блэк Хоукс». По крайней мере свитеров с индейцем мелькало достаточно много. Дождавшись очередной остановки, Лаверн вышел из автобуса. Купил пачку красного «Пэлл Мэлла» и долго сидел на скамейке в парке Ирвинга, не решаясь закурить… – А какого теперь черта?! – он сорвал слюду и достал сигарету. Густой дым приятно защекотал лёгкие. На третьей сигарете он позвонил Дански и сказал, что сегодня не придёт на работу. Добрался на метро до станции Дамен-Браун и дальше, пешком, до своего дома на Север-Уолкотт-авеню. Простоял четверть часа, вглядываясь в окна второго этажа, но так и не решился войти. Купил «Чикаго Требьюн» и выкурил ещё пару сигарет, читая колонку сдающегося в аренду жилья. Позвонил хозяину и договорился о встрече. Синтас протянул ему наманикюренную руку и спросил, что он думает о гомосексуалистах. – Ничего не думаю, – Лаврен прошёл в комнату, осмотрел ванную и кухню. – Надеюсь, вы опрятный, – сказал Синтас и долго говорил что-то о чистоте и порядке. Потом о бутиках и местных барах. О цветах и искусстве. Даже спросил у Лаверна, какой у него знак зодиака. – Я всего лишь хочу снять комнату, а не взять тебя в жены, – улыбнулся Лаверн, заплатил за три месяца вперёд и закрылся в своей комнате. Позвонил домой и попросил жену позвать к телефону Кипа. – Ну, как ты чемпион? – Сегодня хоккей, – обиженно напомнил сын. – Как-нибудь в другой раз. – Через год? – недовольно буркнул Кип. Джесс забрала у него трубку. – Это и твой ребёнок! Помнишь?! Не заставляй меня искать ему нового отца, – она ещё что-то говорила, но Лаверн уже вешал трубку. Как это называется? Пытался он вспомнить. Кажется интервенционная терапия. Когда люди, которым ты дорог, пытаются встряхнуть тебя угрозами и критикой. – Как насчёт бокала вина? – предложил через дверь Синтас. Они сели на кухне. – Так, значит, ты фотограф? Лаврен кивнул. Синтас наградил его внимательным взглядом и подметил, что если и фотограф, то явно не детский. Лаврен закурил. Синтас принёс кипу эротических журналов и попросил показать фотографии, которые он делал. – Ненавижу порнографию, – говорил Синтас, разглядывая обнажённых брюнеток. – Настоящее уродство, но вот эротика – это искусство, – он отобрал пару фотографий и спросил, не может ли Лаверн сфотографировать и его. – Обещаю, если снимки получатся, то не возьму плату за первый месяц. Лаверн посчитал оставшиеся деньги. Добрался на метро до студии в Даун-Тауне и сказал Дански, что забирает свои фотоаппараты. Почувствовал, как заболела грудь, и проглотил таблетку кодеина. – Бросай ты это, – посоветовал Дански. – Уже бросил, – Лаверн закурил и сообщил, что увольняется. Глава вторая – Ты никому не давал этот адрес? – спросил утром Синтас. Лаверн поднялся с кровати и открыл дверь. Ухоженные руки с наманикюренными пальцами протянули ему пожелтевшее письмо. – Это не моё, – буркнул Лаверн, прочитав адрес. – И не моё, – Синтас пожал плечами и вскрыл конверт. Листы были старыми, с ровным аккуратным почерком. Девушка писала матери, рассказывая о карьере певицы. – Посмотри, – Синтас достал фотографию. Такую же старую и пожелтевшую. Блондинка, с причёской похожей на пуделя, лучезарно улыбалась, сверкая ярко-зелёными глазами. Синтас наградил Лаверна вопросительным взглядом. – Наверно, на почте ошиблись. – Наверно, – Лаверн умылся, налил себе кофе, но не сделал ни одного глотка. – Пойду, заберу твои фотографии, – сказал он Синтасу. Девушка в ателье прищурилась и сказала, что фотографии не получились. – Как это? – Не знаю, – она поджала губы и выложила на стол пакет. – Сами посмотрите. – Этого не может быть, – заверил её Лаверн, пролистав фотографии. – По крайней мере не моя вина. – Ваша, – девушка подбоченилась. Опустила глаза на фотографию в руках Лаверна. Толстый и розовощёкий Синтас посылал кому-то воздушный поцелуй. – Это просто работа, – буркнул Лаверн. – Тогда ещё хуже, – она брезгливо взяла деньги. Лаверн вернулся домой и осмотрел фотоаппарат. Сделал пару пробных снимков. Сел на кровать и открыл конверт с фотографиями Синтаса, надеясь найти хоть пару удачных. Ничего. Он перекладывал их, вглядываясь в мутные пятна, которые, подобно тесту Роршаха, складывались в воображении в причудливые лица. Или же не в воображении? Лаверн остановился. Сквозь мутное пятно фотографии на него смотрели женские ярко-зелёные глаза. Белые кудрявые волосы были рассыпаны по плечам. Пухлые губы сложены бантиком. Лаверн перевернул мусорное ведро. Отыскал письмо, которое пришло утром. Отыскал фотографию. Прочитал имя. Фанни Вудс. Певичка. Как она попала на его фотографии? Он протёр глаза, пытаясь вспомнить, сколько таблеток кодеина принял с утра. Ни одной. Вернулся в свою комнату. Сравнил девушку со старой фотографии и девушку на своих снимках. Снова протёр глаза. Закурил. Нет. Ошибки не было. Он вышел на улицу и сделал пару фотографий резвящихся на площадке детей. Отнёс в студию. Сделал срочный заказ на проявление. Просмотрел и выбросил в урну. Пятен не было. Фотоаппарат работал исправно. Вернувшись домой, Лаверн сфотографировал всю квартиру. – Сегодня проявить не успеем, – сказала ему девушка, наградив подозрительным взглядом. – Тогда завтра, – Лаверн попытался улыбнуться, но она демонстративно отвернулась. Он вышел из ателье и бездумно бродил по улицам до позднего вечера, стараясь не думать о болящей груди. Глава третья Письма стали приходить каждую неделю. Письма девушке, проявлявшейся на всех фотографиях, которые Лаверн делал в своей новой квартире. Старые и пожелтевшие. Лаверн просыпался рано утром и забирал их, не желая ничего объяснять Синтасу. Затем ходил по квартире и бездумно делал фотографии. Кто-то жил здесь. Жил, словно в другом измерении. Лаверн начертил схему квартиры. Обозначил, где стоит стол, где кровать. Белье менялось. Посуда мылась. На столе появлялась еда. Но девушку сфотографировать удавалось крайне редко. «Может быть, она ходит на работу?» – подумал Лаверн и сам испугался своих мыслей. Что это? Он спятил? Ходит на работу! Да вы только послушайте его! Он дождался ночи и, отключив вспышку, сделал несколько десятков фотографий. Ничего. На следующий день он повторил это, но на час раньше. Ничего. Значит, она возвращалась позднее. Лаверн снова рассмеялся, но остановиться не смог. Он фотографировал и фотографировал, дожидаясь, когда придёт новое письмо. Одинокая. Усталая. Приходившие ей письма, были другими. Десятки людей, которые писали ей, словно никогда не знали её. Для них она была обворожительная и желанная. – Ещё не устали? – спросила его девушка в ателье. Лаверн улыбнулся и пожал плечами. Забрал фотографии и закрывшись в своей комнате, открыл конверт. Сердце бешено забилось в груди, когда он увидел знакомое лицо. Усталое и заплаканное. Лаверн прикоснулся к нему пальцами. Не к женщине. Нет. Он прикасался к тайне, которая пришла к нему, сделав своим рабом. На какое-то мгновение ему показалось, что он слышит тихие всхлипы. Вышел из комнаты. На кухне никого не было, но всхлипы не прекратились. Кто-то сидел за столом. Лаверн взял фотоаппарат и сделал дюжину снимков. Проявил утром и увидел Фанни. Она сидела за столом, положив голову на сложенные руки. Белые волосы были растрёпаны. Платье на плече разорвано. Лаверн смотрел на стол, смотрел на фотографию и не мог поверить, что это происходит с ним. Но теперь он знал её голос. Даже не голос, а тихие всхлипы. Взяв фотоаппарат, он устроился на кухне и стал ждать. В начале двенадцатого хлопнула входная дверь. Лаверн сделал несколько фотографий. Прислушался. Каблуки простучали где-то совсем рядом. Он снова нажал на спуск. Услышал, как в ванной включили воду. Постоял, не решаясь войти, но под итог открыл дверь и сделал несколько снимков. Где-то за спиной зашуршала одежда. Лаверн подошёл, сфотографировал. Почувствовал запах пудры и крема. Почувствовал запах поджариваемых яиц. Навёл объектив на плиту. Услышал звон посуды. Почувствовал запах сигарет. Прошёл вслед за шагами в спальню. Отключил вспышку и сфотографировал кровать, молясь, чтобы Синтас не проснулся. – Вы что, больной? – спросила его девушка в ателье. Он не ответил. Забрал конверт с фотографиями и, купив две пачки сигарет, пошёл в парк. Выбрав скамейку под старым вязом, он закурил. Конверт лежал у него на коленях. Жизнь, которую он вчера слышал. Жизнь, запахи которой он вчера вдыхал. Лаверн достал фотографии. И жизнь, которую он сегодня может увидеть. Глава четвертая Сон. А в том, что это сон, Лаверн не сомневался ни на секунду. Фанни пела на сцене. Пела без слов. Мужчины за столиками курили. Синий дым окутывал бар, затягивал его пеленой. – Ещё пива? – спросила официантка. Лаврен кивнул. Сделал глоток и сплюнул обратно в кружку. Никакого вкуса. Никакого запаха. Он достал сигарету без фильтра и закурил. Светловолосый пианист сфальшивил, сжал в зубах сигарету и закрыл глаза. Фанни поклонилась. Среднего роста, в красном платье с глубоким декольте и открытой спиной, вырез на которой доходил до копчика. Она ещё раз поклонилась. На этот раз вместе с пианистом. Толпа загудела. Под овации они спустились со сцены. Лаверн поднялся на ноги. Пошёл следом. – Эй! – остановил его высокий негр. Лаверн посмотрел снизу вверх. Попытался оттолкнуть. – Эй! – негр толкнул его в грудь. Лаверн увидел, как обернулась Фанни. На какое-то мгновение их взгляды встретились. Сон распался. Лаверн поднялся с кровати и закурил. Где-то далеко тихо плакала Фанни. Он взял фотоаппарат и вышел на кухню. Услышал стук в дверь. Вздрогнул. Пошёл открывать. На пороге никого не было. Лаверн вернулся на кухню. Прислушался. В ванной спустили воду. Хлопнула дверь. Босые ноги прошлёпали к выходу. Звякнули ключи. – Что ты здесь делаешь? – Ничего. – Ты не должен приходить. Лаверн нажал на спуск. – Я соскучился, – голос был детским. Лаверн сделал ещё одну фотографию. – Я говорила тебе не приходить сюда? – Но… – Говорила? Лаверн снова нажал на спуск. Услышал, как шуршит одежда. – Ты не можешь остаться. Кто-то вынул из двери ключи. – Я отвезу тебя назад. Хлопнула дверь. Лаверн прислушался. Нет. Ничего. Только тишина. Он вернулся в свою комнату, но не смог заснуть. Проверил утром почту и пошёл в ателье. – Любите её? – спросила девушка, возвращая фотографии. – Люблю? – Лаверн покачал головой. – Скорее пытаюсь понять. Он разорвал конверт и посмотрел на сделанные ночью снимки. Спазмы в животе напомнили о том, что пора принять кодеин, но Лаверн хотел оставаться в здравом рассудке. Он смотрел на фотографии и пытался вспомнить прочитанные письма. Чернокожий мальчишка лет шести смотрел на него живыми тёмными, как ночь, глазами. Почему ни в одном из писем он не читал о нём? Почему, если он её сын, то не живёт вместе с ней? Лаверн снова поймал себя на мысли, что считает эту жизнь такой же реальной, как и ту, что окружает его сейчас. – Выглядишь ты сегодня неважно, – подметил Синтас, зажаривая на кухне омлет. Лаверн кивнул и посмотрел на дверь. – Я, пожалуй, посплю, – сказал он. Завёл будильник на одиннадцать и заставил себя не обращать внимания на непрекращающиеся спазмы. Лёг в кровать и вспомнил сон. Может быть, он повторится? Но снов не было. Глава пятая Ночь. Лаверн сидел на кухне, прислушиваясь к шорохам. Время перешагнуло за полночь, но он ничего не слышал. «Может, она осталась на ночь в другом месте? – думал он. – Может, придёт завтра?» Но и на следующий день ничего не изменилось. Лаверн взял фотоаппарат и сделал пару снимков. Дождался утра и побежал в ателье. Нет. Ничего не изменилось. Другая жизнь была здесь, рядом с ним. Стол, стулья, раковина, кровать. Не было только Фанни. Лаверн дождался вечера. Он фотографировал квартиру каждые четверть часа, делая по несколько фотографий. Но Фанни на них так и не оказалось. Она ушла, забрав с собой очарование, помогающее ему отвлечься от своей жизни. Не было даже снов. Лаверн сидел ночами на кухне и смотрел на входную дверь. Может быть, она переехала? Кровавый кашель напомнил ему, что он умирает. Грудь заболела так сильно, что перед глазами поплыли чёрные круги. Лаверн лёг в кровать и попытался заснуть. Закрыл глаза. Услышал, как хлопнула входная дверь. Вскочил на ноги. Увидел вернувшегося с ночного свидания Синтаса. Закурил. Взял стопку сделанных фотографий. Тайна рассыпалась, как сон. Он сделал, наудачу, несколько снимков. Проявил. Ничего не увидел. Вернулся домой и позвонил Джесс. Услышал её голос. Почувствовал запах бекона. Бросил трубку и побежал на кухню. Никого. Лишь запах. И тихий голос. Чудный, льющийся, тихо напевавший какую-то песню. Лаверн взял в дрожащие руки фотоаппарат и сделал несколько снимков. Оделся. Почти бегом добрался до ателье. Выкурил пачку сигарет, дожидаясь, когда фотографии будут готовы. – С вами всё в порядке? – спросила его девушка. Он разорвал пакет. Увидел Фанни. – Она вернулась! – Кто? – Неважно, – он качнул головой и попытался улыбнуться. Вернулся домой. Вернулся, зная, что туда вернулась жизнь. Вернулась вместе с хозяйкой. – Я всего лишь навестила мать! – голос Фанни был тихим и подавленным. Лаверн вздрогнул, услышав звук пощёчины. – Я не твоя собственность. Ещё одна пощёчина. – Не твоя. Ещё одна. И уже сломленно: – Не надо. – Смазливая юбка, – мужской голос был тихий и свистящий. – Хочешь потерять всё, что у нас есть? – Но я же вернулась. – Надо было предупредить. – Ты бы не отпустил меня. – Верно… Лаверн услышал, как звякнула пряжка ремня. – Ну почему ты понимаешь только это? – Послушай, Брюстер… – Встань на колени и подними подол. – Я больше не уеду. – Я знаю. Лаверн вздрогнул, услышав свист ветра и хлопок. – Не надо, – ещё один хлопок. – Кому ты принадлежишь? Лаверн вздрагивал снова и снова. – Кому ты принадлежишь? – Тебе. Удары не прекратились. – Тебе! Тебе! Тебе! – Фанни заревела. – Пожалуйста! Хватит! Не надо больше. Глава шестая – Что с тобой? – спросил Синтас. Он подошёл к Лаверну и тронул его за плечо. – Эй? – Мне нужно в библиотеку. – Что? – Книги, интернет, – Лаверн двигался в какой-то прострации. Собирал письма, которые пришли за последние два месяца, одевался. Он ввёл в поисковике имя Фанни Вудс. Ничего. Вошёл в архив «Чикаго Требьюн» и повторил попытку. Нашлись шесть заметок. С 1930 по 1932 год. Три из них принадлежали рекламе бара Гарри Дювейна с вечерней программой воскресного дня и перечнем приглашённых гостей, одной из которых была Фанни. Ещё одна статья рассказывала о популярных певицах. Лаверн открыл чёрно-белую фотографию и долго вглядывался в знакомое лицо. Оставались ещё две статьи. Первая из них была короткой: «Пропала местная певица Фанни Вудс». Вторая ещё короче: «Поиски певицы продолжаются». Лаверн попытался просмотреть некрологи, начиная с 1932 года, но их было слишком много и терпения у него хватило только на полгода. Он распечатал найденные заметки, сходил в ателье и вернулся домой. – В следующий раз я вызову полицию, – пообещала ему девушка, отдав фотографии. Лаверн закрылся в своей комнате и открыл конверт. Ремень Брюстера оставил широкие красные полосы на бледных ягодицах. Его лицо было покрыто шрамами от оспы. Волосы светлые. Губы поджаты. В голубых глазах пустота. «Кому ты принадлежишь?» «Тебе!» «Почему она не уйдёт от него?» – подумал Лаверн, вглядываясь в зелёные глаза Фанни. Оживился, рассыпал на полу сотни сделанных фотографий. Отыскал ту, на которой был стол. Посмотрел на газету. 18 июня 1932 года. Перечитал сделанные в библиотеке распечатки. Фанни пропала 7 января 1933. Сейчас начинался август, значит, осталось пять месяцев. Лаверн лёг на кровать. Закурил. Закрыл глаза. Она умрёт вместе с ним. Фанни Вудс. Его тайна. Его жизнь. Умрёт, и он ничего не сможет сделать. Лаверн вспомнил Брюстера. «Я не твоя собственность!» Что это, любовь? «Смазливая юбка. Хочешь потерять всё, что у нас есть?» Нет. Лаверн грустно улыбнулся. Вспомнил чернокожего мальчишку. «Ты не должен был приходить». «Я соскучился». Лаверн позвонил Чипу, но, услышав голос Джесс, повесил трубку. Голова закружилась. Дыхание перехватило. Боль в груди стала невыносимой. Лаверн повернулся на бок и попытался заснуть, настырно отказываясь принимать обезболивающие. Тьма затопила сознание. Ненавистная, но спасительная тьма. Лаверн зашёлся кашлем. Открыл глаза. Посмотрел на часы. Была почти полночь. Он поднялся на ноги и взял фотоаппарат. Сон вернул силы, но боль осталась. Лаверн сидел на кухне и прислушивался к тишине. Ничего. Никто не приходил. Никто не напевал, готовя себе ужин. Лаверн смотрел на дверь, вспоминая, как она выглядит на фотографиях. Дверь в прошлое. Дверь в мир Фанни Вудс. Дверь… Боль выдавила из глаз слёзы. На какое-то мгновение Лаверну показалось, что очертания двери изменились. Нет. Ему нужно принять таблетки, пока боль не свела его с ума. Лаверн прошёл в ванную и умылся. Запах сырости врезался в ноздри. «Нужно будет завтра сказать Синтасу, чтобы вызвал сантехника», – подумал он. Вернулся на кухню. Запах сырости не исчез, но теперь к нему добавился запах бекона. Тонкий, едва уловимый. И запах духов. Что-то сладкое и цветочное. И запах пудры. Лаверн заглянул в комнату Синтаса. Хозяина не было. Подошёл к тумбочке возле зеркала. Взял флакон одеколона. Нет. Запах был другим. Лаверн вернулся на кухню и снова посмотрел на входную дверь. Она изменилась. Постарела. Лаверн повернул ручку. Заперто. Толкнул дверь плечом. Затрещали замки. Слабость снова начала подчинять себе тело. Лаверн собрал все оставшиеся силы и повторил попытку. Дверь распахнулась. Старая дверь. Дверь в мир Фанни Вудс. Глава седьмая Боль отступает. Растворяется. Остаются лишь саднящие ладони. Лаврен поднимается на ноги. Отряхивается. Смотрит по сторонам. Чёрный «Паккард» тарахтит по улице. Пузатое такси с надписью «Еллоу кэб кор» на жёлтой двери стоит под фонарным столбом. – Эй, шеф! – Лаверн вглядывается в лицо водителя. Хочет спросить, какой сейчас год, но не спрашивает. Он и так это знает. Не понимает, как такое могло случиться, но знает, что стал частью этого. – Бар Гарри Дювейна, – говорит он, забираясь в машину. Смотрит на мелькающие за окном улицы, по которым он ходил каждый день, но сейчас почти не узнаёт. – Приехали, – ворчит водитель. Лаверн протягивает ему десятку. Десятку из своего времени. Нервничает. Дёргает ручку, пытаясь открыть дверь. Смотрит, как уезжает такси, стучит в обитую железом дверь под вывеской «Бар Дювейна». Видит, как открывается окошко. Голубые глаза окидывают его внимательным взглядом. – Проваливай! – окошко закрывается. Лаверн стоит, пытаясь собраться с мыслями. Что дальше? Он закуривает. Ждёт, прижавшись к холодной стене. Сигареты кончаются. Фанни выходит спустя час. Та самая Фанни, которую он видел на своих снимках, но совсем не грустная. Наоборот. Она улыбается. Кокетничает. Мужчина с чёрными сальными волосами открывает ей дверь «Линкольна». Лаверн смотрит, как они уезжают. Пытается поймать такси, но такси нет. Идёт назад. Пытается вспомнить дорогу до дома Фанни Вудс. Пытается вспомнить дорогу до дома, где живёт он сам, но спустя шестьдесят пять лет. Останавливается. Видит чёрный «Линкольн», на котором уехала Фанни. Взбирается по пожарной лестнице к единственному освещённому окну. Слышит голос Фанни. Видит её обнажённое тело. Она лежит на кровати, протягивая руки к прыщавому подростку лет шестнадцати. – Ну, же, – говорит она. – Не бойся. Её ноги призывно раздвинуты, обнажая треугольник светлых волос. – Я же нравлюсь тебе? Подросток кивает. – Так обними меня. Лаверн отворачивается. Тёмное небо нависает над городом. Укрывает его. За незакрытым окном слышно, как шуршит одежда. – Как ты быстро, – говорит Фанни. Подросток шепчет бессвязные извинения. – Всё хорошо, – уверяет она. Хлопает дверь. Фанни одевается. – Ну, как тебе мой сын? – спрашивает мужской голос. – Научится. Звук пощёчины заставляет Лаверна вздрогнуть. – Я имею в виду… – ещё одна пощёчина. – Он был хорош. Фанни стоит на коленях, опустив голову. – И никак иначе, – мужчина с чёрными сальными волосами помогает ей подняться. Бледные женские щеки горят, но слёз нет. Лаверн смотрит на неё, чувствуя, как какая-то странная немота сковывает все мысли. – Эй! Эй, ты! – кричит ему мужчина. Сильные руки хватают его за отворот рубашки. Втаскивают в открытое окно. Мир вздрагивает. Из разбитого носа течёт кровь. Ещё один удар, и действительность ускользает, оставляя Лаверна в кромешной темноте. Глава восьмая – Кто ты? – спрашивает Дювейн, вглядываясь в серые глаза Лаверна. Оборачивается к Фанни. – Ты его знаешь? Она качает головой. Лаверн пробует освободить связанные за спинкой стула руки. – Тебя послал Анхел? – Анхел? – Лаверн встряхивает головой, пытаясь вспомнить. – Я не знаю никакого Анхела. – Значит, Вольферт? – Дювейн закуривает. – Как твоё имя? – Майк. Майк Лаврен. – И где же твоё оружие, Лаврен? Как ты хотел убить меня? – Я не хотел убивать тебя. – Вот как? – Я пришёл к ней, – Лаверн взглядом показывает на Фанни. – К ней? – Дювейн снова оборачивается. – Ты же сказала, что не знаешь его. – Не знаю, – Фанни решительно качает головой. – Значит, Вольферт, – задумчиво говорит Дювейн. Смотрит на Лаверна. – Кто ещё был с тобой? – Да не знаю я никакого Вольферта! – Лаверн чувствует, как чьи-то руки ложатся ему на плечи. – Фанни! Пустота уступает место панике. Удавка сжимается на шее. – Я видел твоего ребёнка! Видел, что сделал Брюстер! – он хрипит, отчаянно подбирая слова. Кровавая пелена застилает глаза. – И я знаю, что ты не доживёшь до следующего лета, если не уедешь отсюда! – Что? – Пожалуйста! – И ты всё ещё говоришь, что не знаешь его? – спрашивает Дювейн Фанни. – Я… – Скажи ему! – Лаверн задыхается. – Фанни? – Он… – Так ты его знаешь? – Да, Гарри. – Чёрт. Отпусти его, Чэт! Глава девятая Они едут молча. Лишь Чэт за рулём чёрного «Линкольна» изредка поглядывает на них в зеркало заднего вида. – Теперь скажи мне, кто ты? – спрашивает Фанни, когда они выходят из машины. – Долгая история, – Лаверн потирает болящее горло. – Спасибо, что спасла меня. – Откуда ты столько знаешь обо мне? – Видел. – Видел? – она презрительно поджимает губы. – Ты что следишь за мной? – Не совсем, – Лаверн смотрит на выбитую дверь. – А о моем ребёнке кто тебе рассказал? – Никто. – Ты знал Персибала? – Это отец? – Чёрт! Парень, да кто ты такой? – Фанни нервно роется в своей сумке. Достаёт ключи. Смотрит на дверь. – Это ты сделал? – Что? – Выбил эту чёртову дверь! – Я не хотел. – Не хотел?! – Фанни настороженно оглядывается по сторонам. – Знаешь, что? Зря я соврала Гарри, – она спешно открывает дверь, пытаясь закрыться изнутри. – Подожди! – Лаверн проскальзывает следом за ней. Хватает за руку, но чувствует, как пальцы сжимают пустоту. – Какого… – слышит он голос Фанни, но вокруг лишь знакомая квартира Синтаса. – Куда ты делся? – Я здесь. – Эй! Лаверн слышит, как Фанни снова выходит на улицу. Оборачивается. Старая дверь всё ещё ждёт. Дверь в его тайну, внезапно утратившую очарование. – Майк? Тебя, кажется, так зовут? Боль в груди снова напоминает о себе. Спазмы скручивают живот. Кашель наполняет рот кровью. Ноги подгибаются. Лаверн падает, упираясь руками в незакрытую дверь. – Как ты это сделал?! – Фанни смотрит на него сверху вниз. Боли нет. Лишь немного першит в горле после удавки Чэта. Лаверн поднимается. Смотрит на дверь, сквозь которую только что прошёл. – Эй! – Фанни трогает его за плечо. – Да кто ты такой, чёрт возьми?! Глава десятая Они идут вниз по улице, под рядом не горящих фонарей. Фанни молчит. Тёплый ветер взбивает её сливочные волосы. «Ты странный, Майк. Очень странный», – думает она, искоса поглядывая на нового знакомого. Серый мир становится более сочным. Более красочным. Мир притворства и лжи. Мир вечного праздника и вечных слез. – Боишься меня? – спрашивает Лаверн. Фанни пожимает плечами. – Не бойся. – Я видела вещи и похуже, – она вглядывается вдаль. – Расскажи мне о том, как здесь всё будет. – Зачем тебе? – Просто. – Всё изменится. – А бар Дювейна? – Его не станет. Майк смотрит на неё, ожидая ещё вопросов, но вопросов нет. «Почему она не спрашивает о себе?» – думает он. Вспоминает мальчика в квартире Дювейна. Вспоминает Брюстера. – Майра странная женщина, – предупреждает его Фанни. – Необычная. – Твой сын жил у неё? – Нет, – напряжённая маска скрывает лицо Фанни. – Могу я спросить? – Нет, – Фанни награждает его гневным взглядом. Образ отца проступает в памяти сквозь пелену лет. Высокий, чернокожий. Он приехал из Нового Орлеана, чтобы играть в Чикаго джаз. – Мне было восемнадцать, – говорит Фанни… Где-то в глубине сознания играет пианино. Чёрные пальцы Персибала порхают над клавишами. Он выступает в одном из тихих баров. Фанни убирает со столов. Даже не Фанни. Ещё не Фанни. Фелиция Раймонд. Невысокая. Без косметики и шарма. В переднике и сальными волосами, собранными в пучок. Никто не замечает её. Никто не обращает внимания. Она живёт в небольшой комнате под крышей старого дома. Получает семь долларов в неделю и ещё на что-то надеется. Никто не пишет ей и не зовёт домой, в маленький южный город, откуда Фелиция сбежала без оглядки, как только один из заезжих музыкантов сказал, что у неё хороший голос. Кажется, его звали Джо, или Джон, или Джейк…. Фелиция не помнит. Он увёз её, усадив в пыльный «Форд», обещая райские гущи. Молодая и свежая. Она смотрела на него, представляя все те прелести большого города, рассказами о которых он очаровал её. Высокий, худой, лет тридцати, с гладко выбритым подбородком и тоненькой полоской чёрных усов. Они ехали целый день, остановившись на ночь в дешёвом мотеле, посреди пыльной дороги, ведущей, казалось, в никуда. Фелиция вошла в номер и, поджав губы, посмотрела на единственную кровать. Прочитала ли мать записку, оставленную на столе? Рассказала ли отцу? Джо-Джон-Джейк извлёк из саквояжа бутылку бренди и предложил ей выпить. Фелиция отказалась. Он налил себе, сжал в ладони стакан и закурил. У него был глубокий мелодичный голос. В номере находились лишь стол, стул и кровать, поэтому Фелиция предпочла стоять, так как единственный стул занимал новый знакомый. Потягивая бренди, он рассказывал о жизни в Чикаго, и о том, что ждёт там молодую девушку с таким божественным голосом. Фелиция молчала, искоса поглядывая на кровать. – Не бойся, – Джо-Джон-Джейк обнял её за плечи и притянул к себе. – Красота и ум открывают многие двери, – он заглянул васильковыми глазами в её зелёные глаза. – Будешь умницей, и я научу тебя жить, – первый в жизни поцелуй показался Фелиции грязным и каким-то безысходным. Она не сопротивлялась. Стояла, чувствуя губы Джо-Джона-Джейка на своих губах. Чувствуя его дыхание. Бренди и сигареты. Резкий и кислый запах. Фелиция закрыла глаза. В романах всё было иначе. Джо-Джон-Джейк отпрянул назад и сказал, что так дело не пойдёт. – Что? – растерялась Фелиция. – А ты как хотела? – Не знаю, – Фелиция снова искоса посмотрела на кровать. – Именно так, – скривился Джо-Джон-Джейк. Он смягчился и осторожно убрал пару непослушных локонов с её лица. – Красота – это магнит. Понимаешь? Фелиция молчала. – Твой голос – это талант, но нужно иметь что-то ещё. Что-то, что можно дать взамен на доверие, – он улыбнулся и протянул ей стакан бренди. – Выпей. Это поможет тебе расслабиться. – Я не хочу. – Так надо, – он снова обнял её. Притянул за талию к себе. – Пей. Фелиция отрицательно покачала головой. – Я сказал: пей! – его крик заставил её сжаться. – Пожалуйста, отпусти меня. – Хочешь вернуться домой? – он вложил в её руку стакан. – Решай, – васильковые глаза снова упёрлись в неё взглядом. Бренди обожгло губы. – Я не могу, – Фелиция закрыла глаза. Сделала ещё глоток. – Тебе нечего бояться, – заверил её Джо-Джон-Джейк. Он снова поцеловал её. Сжал в объятиях. На какое-то мгновение Фелиции удалось отвлечься. Удалось ни о чём не думать. – Вот так уже лучше, – похвалил её Джо-Джон-Джейк. Эти слова вернули Фелицию в реальность. Она снова посмотрела на кровать, и отвращение к самой себе стало настолько сильным, что выпитое бренди начало проситься обратно. – Я не могу, – прошептала она одними губами. – Просто расслабься. – Нет! – она оттолкнула Джо-Джона-Джейка от себя. Выронила стакан, услышав звон бьющегося стекла. – Ну, и чёрт с тобой! – потерял он терпение, выталкивая её из номера. Дверь захлопнулась. Белая луна медленно ползла по звёздному небу. Ночь выдалась холодной, и Фелиция начала дрожать. Она сидела на скамейке вдали от мотеля и думала о том, что утром вернётся домой. Что скажет ей мать? Что скажет отец? Что скажет сестра? И что скажет им она? Фелиция вздохнула и попыталась вспомнить, сколько часов потребовалось, чтобы доехать сюда. Страх выдавил из глаз слёзы. Как же она вернётся назад? Захотелось пойти в номер к Джо-Джону-Джейку и попросить, чтобы он отвёз её домой. Она решительно поднялась на ноги, но тут вспомнила кровать, вспомнила его поцелуи и решила, что лучше пойдёт пешком, чем попросит его об одолжении. Глава одиннадцатая Когда наступило утро, Джо-Джон-Джейк уехал. «Форд» поднял клубы пыли и скрылся за поворотом. Фелиция пошла к управляющему и спросила, далеко ли до Хайфилдса. – Хайфилдс? – управляющий удивлённо поднял бровь. – Никогда не слышал о таком. – Это маленький город, – Фелиция смутилась, почувствовав себя крайне неуютно под этим старческим взглядом. – У вас, кажется, был кавалер? – спросил управляющий. Фелиция покраснела. Старческий осудительный взгляд напомнил об отце, отбивая всякое желание возвращаться домой. Фелиция прикусила губу. Если бы только можно было вернуть всё назад. Остаться дома и никуда не уезжать. – Может быть, вам нужна работа? – осторожно предложил управляющий. – Работа? – Фелиция наморщила лоб. Вспомнила Джо-Джона-Джейка. Вспомнила оставшийся дом. Чего она боится больше? Возвращаться назад или идти вперёд? – Вы ведь куда-то ехали. Не так ли? – управляющий добродушно улыбнулся, помогая принять решение. Его жена, пожилая, разбитая артритом миссис Хайнц взяла Фелицию под руку и отвела в комнату. – Нам давно нужно было нанять помощницу, – ворковала она, разглаживая белые простыни на крохотной кровати. Фелиция молчала, выдавливая скупые улыбки. – Будешь жить здесь, а вечерами убирать свободные комнаты, – миссис Хайнц наградила её серьёзным взглядом. – Если будет желание, то я могу научить тебя готовить. Ты ведь не умеешь готовить? – Нет. – Ну, вот видишь. А женщина должна уметь готовить, – она обняла Фелицию. – Я родила пять дочерей и, поверь, ни один из их мужей не смог упрекнуть их ни в чём, что требуется от женщины. Взяв необходимые принадлежности, Фелиция пошла убираться в освободившихся номерах. Номер, где они останавливались с Джо-Джоном-Дейком, она оставила напоследок. Кровать напоминала о случившемся и вызывала тошноту. Фелиция собрала простыни и отнесла их в прачечную. Казалось, от них пахнет её знакомым. Фелиция разогрела воду и принялась за стирку. Миссис Хайнц сначала помогала ей, давая советы, затем отпустила пару одобрительных реплик и ушла готовить обед. Хлорка разъела кожу, и руки болели так сильно, что Фелиции едва не рыдала, а справиться удалось лишь с половиной белья. В памяти снова всплыло лицо Джо-Джона-Джейка. «Твой голос – это талант, но нужно иметь что-то ещё». Кажется, так он говорил? Фелиция собрала в пучок волосы и вернулась к стирке. Уборка в номерах, которой она занялась после обеда, показалась менее мучительной. Постояльцы приезжали и уезжали, оставляя пыль, недоеденную пищу и свои запахи. День за днём Фелиция наблюдала за ними, не запоминая ни одного лица. Даже сын управляющего, высокий, долговязый, примерно одного с ней возраста, был не более чем копной спутанных светлых волос. Таким она запомнила его. Ну, может быть, ещё его голос. Сухой и осипший. Она видела его за столом, заставляя себя улыбаться не смешным шуткам. На третьей неделе она увидела пыльный «Форд», и с каким-то странным чувством, подумала, что это может быть её старый знакомый. Громко смеясь, из машины вышли две женщины. Старше Фелиции, но ещё в соку. Их спутники не понравились Фелиции. Они напомнили Джо-Джона-Джейка. Закончив с уборкой, Фелиция поужинала и легла спать. Проворочавшись около часа, она поднялась и подошла к окну. В номере, где остановились новые постояльцы, горел свет. Окна были открыты, и Фелиция слышала громкий женский смех. Стирают ли они белье? Учатся ли готовить? Фелиция вышла на улицу и прокралась к открытым окнам. Оказаться на их месте сразу расхотелось. Вот, значит, чего хотел от неё Джо-Джон-Джейк! Фелиция собиралась уйти, когда одна из полуобнажённых девушек подхватила звучащую из патефона песню. Голос очаровал и растрогал Фелицию. Сможет ли она спеть так же? Она снова вспомнила Джо-Джона-Джейка и заглянула в окно. Может быть, он прав, и кроме голоса нужно иметь что-то ещё? Голос поющей девушки прервался, утонув в поцелуе. Губы Фелиции пересохли. Дыхание перехватило. Поцелуй оказался страстным и нежным одновременно. В памяти всплыли запахи, чувства, пережитые, когда её целовал Джо-Джон-Джейк. Нет. Девушка за окном явно получала от этого удовольствие. Фелиция опустила глаза к её полной груди, невольно сравнивая со своей. Неужели её знакомый был прав, и красота способна открыть многие двери? Девушка засмеялась, позволяя мужчине уложить себя на кровать. Фелиция задержала дыхание. Бледные щеки залил румянец. «Господи, как же это отвратительно!» – думала она, продолжая смотреть. Девушка за окном ахнула и прижала к себе мужчину. Дикие животные гримасы обезобразили их лица. Фелиция развернулась и побежала прочь. Виски пульсировали, щеки горели. Она споткнулась и упала, разодрав о щебень колени. Боль протрезвила. – Эй! – позвал её сын управляющего. – Тони? – она поднялась на ноги, поправляя волосы и одёргивая юбку. – Ты что, ходила подглядывать? – Я? Нет! Что ты! – Фелиция чувствовала, как по ногам из ссадин течёт кровь, как горят щеки. – Я видел, – упрямо сказал Тони. Где-то далеко снова раздался женский смех. – Видела, чем они занимаются? – Это… это… это отвратительно! – выкрикнула Фелиция, считая, что так может оправдать свой поступок. – Я видел и хуже, – Тони улыбнулся и показал на её ноги. – У тебя кровь. – Что? – Ты, наверно, разодрала колени, когда упала. – Я… – Фелиция наклонилась, и согласно кивнула. – Да. Наверно. – Пойдём, – Тони протянул ей руку. – Нужно обработать раны и перевязать, чтобы не остались шрамы, – он сжал её руку в своей ладони и потянул в дом. Спирт принёс новую боль. Фелиция зажмурилась. Тони улыбнулся, разглядывая её ноги. – Ты когда-нибудь занималась этим? – Что? – Не глупи. Ты приехала с одним из этих музыкантов. Думаешь, я не знаю, что представляют собой такие певички, как ты? – Да как ты… – Фелиция снова зажмурилась. Спирт обжёг новую рану. – Твои родители тоже так думают? – спросила она. – Твои родители думают, что я такая же, как и те… – Фелиция замялась, не в силах подобрать нужных слов. – Певички? – помог ей Тони. Фелиция кивнула. – А разве это не так? – Нет. – Докажи. – Доказать? Как я тебе докажу?! – Фелиция почувствовала, как щёки снова начинают краснеть. Она решительно одёрнула юбку и поднялась на ноги. – Дай мне бинты, Тони. – Не обижайся. – Дай мне бинты! – крикнула она, вспомнила, что рядом спят миссис и мистер Хайнц и смущённо поджала губы. – Обещаешь, что не будешь обижаться? – Обещаю, – сдалась Фелиция. Она вышла на улицу и направилась в свою комнату. Одна из девушек, за которыми подглядывала Фелиция, стояла, прижавшись спиной к закрытой двери номера, и курила. Фелиция прошла мимо, опустив голову. Ночью ей приснился патефон и Джо-Джон-Джейк. Он сидел на кровати, а она пела для него, щеголяя обнажённой грудью. Самодовольная улыбка играла на его губах. Фелиция легла под него, чувствуя запах бренди и табака. Ни на одно мгновение она не усомнилась в том, что делает. Стыд и отвращение пришли лишь утром, когда сон отступил, вернув её в реальность. – Всё ещё дуешься на меня? – спросил Тони. – Не на тебя, – призналась Фелиция. Он рассмеялся и отпустил какую-то шутку. Она улыбнулась. – Здесь есть озеро, – осторожно предложил Тони. Фелиция смерила его внимательным взглядом и согласно кивнула. Вода была тёплой и Фелиция хотела искупаться. – Отвернись, – попросила она, стягивая платье. Белый пеньюар скрывал почти всё тело. Фелиция вошла в воду и, обернувшись, позвала Тони. – А ты хорошо плаваешь! – похвалил он. Они заплыли почти на середину озера. Фелиция снова вспомнила свой сон. Яркое солнце и хорошее настроение разрушили пелену страха и отвращения, пережитых утром. Фелиция вспомнила девушку, которую видела в прошлую ночь. Опять вспомнила свой сон и подумала, что со стороны это выглядит совершенно иначе, чем снизу. Она подняла голову и посмотрела на далёкий берег. Мышцы устали, принося странное тепло. – Тони! – позвала Фелиция, испугавшись, что не доплывёт. – Тони, кажется, у меня кончаются силы! – Не бойся, – голос его прозвучал совсем рядом, вернув уверенность. Фелиция выбралась на берег и, тяжело дыша, повалилась на траву. Тони лёг рядом, бесстыдно разглядывая полные груди под намокшей тканью. – Ты такая красивая, – сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать её. Фелиция улыбнулась, не открывая глаз. Дыхание Тони было свежим, а губы мягкими. Фелиция попыталась сравнить этот поцелуй с тем, который видела в прошлую ночь. – Давай ещё раз, – предложила она. Новые чувства понравились ей. Почему же в прошлый раз всё было иначе? Может быть, виной всему был не поцелуй? – Тони? – Да? – Помнишь, ты спрашивал меня, занималась ли я этим? – Ну? – А ты? Ты это уже делал? – Конечно. – И с кем? – она ответила на его поцелуй, чувствуя, что с каждым разом начинает получаться всё лучше и лучше. – Была здесь как-то одинокая певичка, – Тони положил руку на её грудь. – И как? – Хочешь попробовать? – Я не знаю, – Фелиция почувствовала, как Тони развязывает её пеньюар. Вспомнила свой сон, как пела с обнажённой грудью. – А та певичка… – осторожно начала она. – У неё был хороший голос? – Не знаю, – он освободил её грудь и теперь любовался, щурясь от яркого солнца. – Вот у меня хороший голос, – сказала Фелиция. – И что? – Тони улыбнулся. – У меня тоже хороший голос, – он загорланил какую-то песню. Этот поступок вернул Фелиции отвращение, которое она чувствовала в это утро, вспоминая свой сон. Что она делает? Почему уступает этому мальчишке? Ради чего? – Отойди от меня! – закричала она, спешно прикрывая грудь. – Ты чего? – опешил Тони. Фелиция поднялась на ноги и надела платье. Назад они шли молча. Постояльцы, за которыми наблюдала Фелиция, съехали, и она пошла убирать их номер. Запах бренди и табака выветрился, но от простыней пахло потом и бурной ночью. – Мерзость, – скривилась Фелиция. Она отнесла постельное белье в прачечную и бросила в тёплую воду. Где-то в груди снова заклокотало отвращение. Руки уже привыкли к хлорке, но как долго она собирается заниматься этим? Фелиция попыталась вспомнить песню, которую подслушала в прошлую ночь. Спев первый куплет, она сравнила свой голос с голосом девушки. В памяти всплыл поцелуй. Страстный и нежный. Затем кровать. Всплески золотистых локонов на подушке. Согнутые в коленях ноги. – Тебе помочь? – предложил Тони, заглянув в прачечную. Фелиция не ответила, вспоминая, как он разглядывал её грудь. Чем он был лучше Джо-Джона-Джейка? Следом за Тони вошла его мать и скрипучим голосом пожаловалась, что у неё болит спина. Старик управляющий уехал за продуктами, взяв с собой Тони, и Фелиция осталась за главного. Она сидела на скамейке, запрокинув голову, подставляя солнцу лицо. Блестя и переливаясь в его лучах, подъехал новенький «Линкольн». Одёрнув подол платья, Фелиция пошла встречать нового постояльца. Он был молод и просто сверкал каким-то лоском. Его французский акцент подкупал. Фелиция смотрела, как он идёт в свой номер, а в голове кружила лишь одна мысль: «Он едет в Чикаго! В Чикаго! В Чикаго!» Дождавшись вечера, она зашла к нему. Как его звали? Жак? Жан? Жульен? Почему с годами ей всё сложнее вспоминать эти имена? – Так ты хочешь стать певицей? – спросил он. Фелиция смутилась и кивнула. – Это не так просто, как кажется. – У меня хороший голос. – У многих хороший голос, – он смерил её серьёзным взглядом и неожиданно предложил поехать с ним. – С тобой? – Фелиция вспомнила Джо-Джона-Джейка. – Что-то не так? – Да был тут один… – она замялась, но её новый друг понял всё без слов. – Не бойся. Я ничего не потребую с тебя за проезд. Глава двенадцатая Тридцать долларов, заплаченные Хайнцем в качестве расчёта, почти закончились, но Фелиция так и не смогла найти работу. Комната, которую она сняла, была маленькой и пахла углём и плесенью. Два долгих месяца она ходила по театрам, ресторанам и барам, ища работу, но везде получала отказ. Иногда снисходительный, иногда грубый и уничижительный, но зачастую это были сухие, ничего не выражавшие фразы. – Начните с чего-нибудь попроще, – предложил один управляющий в дешёвом баре, прочувствовав всё то отчаяние, которое исходило от неё. – Попроще? – она недоверчиво посмотрела на него. – Вы могли бы мыть посуду, или… – он сокрушённо вздохнул и развёл руками. Фелиция поблагодарила его и ушла. «Почему они просто говорят «нет», и не дают мне шанс продемонстрировать свой голос?» – думала она. Какой-то агент, потребовал с неё сто долларов за свои услуги. – Сто долларов?! – возмутилась Фелиция. Вспоминая Хайнцев, она думала, что у них было не так и плохо. Или в родном городе. Хайфилдс снился ей, представляясь чем-то милым и до боли приветливым на фоне безразличного Чикаго. Фелиция смотрела на тех, кем хотела стать и думала, что никогда не сможет быть похожей на них. Манера держаться, наряды – всё это было чем-то недоступным и заоблачным. У неё никогда не будет достаточно денег, чтобы купить себе такую одежду. Можно лишь сесть в вагон и отправиться домой. – Мы можем взять вас посудомойкой, – сказал седеющий управляющий, когда денег осталось на последний обед. Фелиция спросила, сколько ей будут платить. Посчитала, что за вычетом расходов, ей потребуется четыре месяца, чтобы заработать на билет домой и безрадостно согласилась. – Мисс Раймонд! – представительно звал её шеф-повар, щеголяя своим итальянским акцентом, а затем, словно издеваясь, велел подмести, подать кастрюлю, помыть посуду, убрать со столов. Фелиция исполняла всё, не поднимая глаз. В старом платье, с невзрачным лицом, увядшим от неудач. Никто не замечал её. Безликая и бесполая. В какой-то момент она даже забыла, кто она. Фелиция Раймонд. Это было всё. Остальное осталось где-то в прошлом. Даже музыка, которая раньше заставляла сердце биться сильнее, прекратила своё существование, стала разбросанным набором нот. Пару раз кто-то из нанятых управляющим грузчиков отпускал в её адрес скабрёзные шутки. Один из них даже как-то предложил ей встретиться, но Фелиция сочла это за очередную шутку. В день, когда заработанных денег хватило на билет домой, Фелиция подошла к зеркалу и подумала, что не может вернуться в родной город в таком виде. В свои восемнадцать она выглядела лет на тридцать. Единственное платье потёрлось, а зимняя одежда пришлась бы впору любому бездомному. «Придётся остаться до весны», – решила Фелиция, прошлась по магазинам и купила новое платье. Как только покупка была сделана, и наступило утро следующего дня, осознание верности принятого решения заметно пошатнулось. Фелиция расплакалась, не переставая мыть грязную посуду, но никто этого не заметил. Грузчики затеяли какой-то бестолковый спор, и проигравший, под гогот друзей, подошёл к ней и предложил поужинать. Фелиция отказалась… … |
0 комментариев