Описание
Жанр: фэнтези с элементами мистики и фантастикиВозрастная категория: 16+
Купит книгу можно будет на портале «ЛитРес» в ближайшее время (здесь появится ссылка)
Остросюжетный роман-дилогия в двух книгах: «Архип» и «Алексей». По художественному жанру роман можно отнести к категории фэнтези, в котором присутствуют элементы мистики и фантастики.
Копьё Судьбы (Копьё Лонгина, Копьё Господа, Копьё Иисуса Христа) – согласно Евангелию от Иоанна, одно из Орудий Страстей, пика, которую римский воин Лонгин вонзил в подреберье Иисуса Христа, распятого на Кресте. Как и все Орудия Страстей, копьё считается одной из величайших реликвий христианства.
В современном мире существуют четыре наконечника копья, каждое из которых претендует на роль настоящего артефакта, однако никто на планете не знает, где на самом деле находится истинное Копьё Судьбы, владелец которого получит власть над всем Миром!
Этот роман повествует о том, при каких обстоятельствах истинное Копьё Судьбы оказалось на территории России, какую незримую роль оно играло, и продолжает играть в жизни российского государства. Несмотря на то, что главные события романа разворачиваются с марта по декабрь 2013 года, сюжетная линия произведения охватывает исторический период протяжённостью в двести пятьдесят лет, приподнимая завесу над многими тайнами современности.
Книга предназначена для широкого круга читателей (16+), интересующихся историей современной России, работой спецслужб, магией и вопросами мироздания, находящимися под грифом «Совершенно секретно».
Характеристики
| Отрывок |
Андрей Поздеев ОПЕРАЦИЯ «АРТЕФАКТ» История одного расследования В современном мире существуют тайны, которые скрыты от наших глаз за «семью печатями». Эти тайны хранят в себе секреты мироздания, доступ к которым имеют лишь несколько человек на планете, а любые попытки приблизится к этим тайнам извне, мгновенно пресекаются могущественными тайными обществами. Эта книга является своеобразной попыткой автора преодолеть запретный барьер, и донести до читателя в литературной форме одну из величайших тайн нашей цивилизации, которая по своей значимости и масштабу превосходит все ранее известные тайны на Земле. Речь идёт, о знаменитом артефакте, известном под названием «Копьё Судьбы», которое является не только величайшей реликвией христианства, но и магическим ключом, с помощью которого открывается проход в другое измерение… Книга первая АРХИП «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Всё через Него начало быть…» Евангелий от Иоанна Сначала к нему вернулось чувство ощущения собственного тела. Оказалось, что гравитация реально существует, и она своими невидимыми нитями продолжала удерживать его в исходной точке пространства и времени. Сознание, которое до этого мгновения находилось в состоянии прострации, подало первые признаки жизни, сначала еле уловимые, но постепенно этот процесс принял необратимый, лавинообразный характер, и нервные окончания начали реагировать на внешние раздражители. Тело предприняло неуверенную попытку изменить своё положение, и вслед за этим послышался глубокий вздох, в котором одновременно присутствовали ноты боли, отчаяния и безысходности. Мышцы лица напряглись, последовало еле заметное шевеление век, которые, как тяжёлые несмазанные ворота, начали рывками приподниматься вверх, размыкая слипшиеся ресницы, и миру предстали два карих зрачка, подёрнутые матовой пеленой. Продолжая оставаться в таком положении, глядя перед собой в никуда, тело пыталось вспомнить и осознать своё предназначение и сопричастность к этому миру. Медленно, очень медленно обрывки каких-то видений начали проявляться сквозь дымку спящего разума. Затем, как будто бы из глубины туннеля, послышался нарастающий гул, и картина реальности начала проявляться в виде цвета, звука, запаха и неприятного привкуса запёкшейся крови во рту, и вслед за этим в сознании произошёл «взрыв», вернувший реальность на своё место… Пролог Глядя немигающими глазами в потолок, Алексей пытался соединить воедино все трагические события прошедшего года. Ещё недавно у него была крепкая дружная семья, любящая жена и красавица-дочка, престижная, денежная работа, крутая «тачка», в общем, всё, что олицетворяет собой образ успешного делового человека. И всё это в одночасье рухнуло, исчезло, развалилось, рассыпалось, как карточный домик, словно по роковому вмешательству чьей-то невидимой руки, злого рока или проклятия. Две недели назад, его жена Татьяна вместе с дочерью Дарьей попали в жуткую автомобильную аварию. На полупустой дороге, белым днём, у встречного гружёного самосвала оторвалось колесо, и две машины на огромной скорости влетели одна в другую. Татьяна скончалась на месте, а Дашу в состоянии глубокой комы доставили в институт Склифосовского, где она, не приходя в сознание, скончалась в день похорон матери. А за восемь месяцев до этой трагедии произошёл другой несчастный случай. Родители Алексея и Татьяны отправились в автомобильное путешествие на Чёрное море и по дороге попали в полосу сильнейших дождей. Решив переждать непогоду в окрестностях ближайшего населённого пункта, свернули в сторону Крымска, где их и накрыл водяной вал, пронёсшийся по устью реки Адагум. Пока хоронили Татьяну и Дашу, до Алексея дошли слухи, что компания, в которой он работал, обанкротилась, а их генеральный директор уехал со своей молодой любовницей за «бугор», выведя из оборота все активы компании. И теперь пороги их фирмы обивала целая армия обманутых клиентов, сотрудников следственного комитета и прокуратуры. Ввиду того, что Алексей работал в должности ведущего инженера проекта и не был связан с денежными и финансовыми потоками, его пока на допрос не вызывали. Только одному Богу известно, что он пережил за эти несколько дней, но какая-то невидимая сила продолжала удерживать его на плаву, не давая свалиться в пропасть, из которой обычно уже никто не поднимается на поверхность. Ему абсолютно не хотелось никого видеть и слышать, он отключил телефоны, компьютеры, дверной звонок и целыми днями лежал на не заправленной кровати, бесцельно глядя в потолок. Ночь плавно перетекала в день, за ним следовала следующая ночь, и все эти ночи ему снился один и тот же сон, в котором не было ни начала, ни конца. На ступеньках большого деревенского дома стоит группа крестьян, одетых в русские национальные костюмы. Все они выглядят такими счастливыми и весёлыми, что хочется невольно присоединиться к ним. Среди них он видит отца с матерью, деда и бабушку, а на переднем плане Татьяну с Дашей. Они улыбаются и зовут его к себе. И как только он делает в их сторону первый шаг, сон внезапно обрывается, а на следующую ночь всё повторяется заново… Если можно так сказать, то из постели его подняло обыкновенное чувство голода. Странно устроен человек, разум отказывается жить, а инстинкты самосохранения диктуют телу выполнение своих алгоритмов. Он поднялся с постели, осмотрелся по сторонам и понял, что надо как-то начинать жизнь заново. Посмотрев на своё отражение в зеркале, Алексей не узнал в нём себя. Лицо вытянулось и стало каким-то холодным и чужим. Под глазами образовались мешки, кожа пожелтела, нижнюю часть подбородка обрамляла щетина внушительных размеров, а на голове торчала копна нечёсаных волос. Ближе к полуночи он всё-таки пересилил себя и вышел в магазин. Его непрезентабельный бомжеватый внешний вид абсолютно никого не интересовал. Около магазина местные алкаши даже предложили ему сложиться на бутылку, чем вызвали у него на лице первую за последние три недели улыбку. Купив всё необходимое, он решил сократить обратную дорогу домой и пошёл через местный сквер, но лучше бы он этого не делал. Живя в отрыве от реальной жизни, он не учёл фактора опасности пеших прогулок в столь поздний час. Как оказалось, сквер давно уже облюбовала банда местных скинхедов, которые с наступлением тёплых весенних дней оставались в нём до глубокой ночи. Приняв Алексея за опустившегося интеллигента, банда бритоголовых подонков пустила в ход весь набор словесного унижения человека, пытаясь доказать ему своё превосходство. В какой-то момент ситуация вышла из-под контроля, и он почувствовал на своём затылке удар чудовищной силы, после чего его сознание отключилось, и он провалился в пустоту… Часть первая ЗОВ ПРЕДКОВ Глава 1. Начало Теперь я знаю, как чувствует себя раненое недобитое животное, какими инстинктами переполнено его пробудившееся сознание и что на самом деле представляет собой настоящая телесная боль. Я реально почувствовал этот звериный инстинкт самосохранения, неудержимое желание спрятаться и забиться в нору, где можно было бы спокойно отлежаться и зализать полученные раны. С большим трудом я поднялся на ноги и, постепенно переходя от одного дерева к другому, поплёлся в свою «берлогу». Когда зашёл в квартиру, часы на стене показывали пять часов утра, но сил, чтобы раздеться, уже не осталось, поэтому я упал в постель прямо в том, в чём был. Проспав больше суток, я наконец-то пришёл в себя. Анализ полученных повреждений был неутешительный, но и не смертельный. На затылке торчала шишка величиной с грецкий орех, а всё тело покрывали гематомы от ударов бейсбольных бит и подкованных ботинок. Задавая себе снова и снова вопрос о случившемся, я невольно вспомнил старую поговорку: «Пришла беда – открывай ворота», и от этого на душе стало так противно и гадко, что захотелось волком выть. Идти в полицию и писать заявление на этих отморозков не имело никакого смысла. Просто-напросто не хотелось попусту тратить время, зная наперёд, что никто никого искать не будет, а если и будет, то безрезультатно. По крайней мере, меня успокаивало только то, что я остался жив. Хотя на самом деле жить-то мне как раз и не хотелось… Ближе к полудню где-то на задворках моего подсознания начал разгораться уголёк одной непонятной для меня мысли, которая через несколько часов сформировалась во вполне реальный план моих дальнейших действий. Самым удивительным в этом было то, что теперь я знал наперёд все свои последующие шаги. Знал, что мне надо сделать сейчас, через час, через сутки. Несмотря на остаточную боль в голове, я, к своему удивлению, чувствовал себя бодро и свежо. За последние три недели я не чувствовал себя лучше, чем сейчас. Окружающее пространство начало наполняться цветом и запахом, а тягостное состояние последних дней и недель стало безвозвратно исчезать. Ближе к вечеру, приехав на квартиру деда, я постарался изложить свои мысли на бумаге, и вскоре из-под моего пера родился план моих действий на ближайшие несколько недель… ххх Когда человек теряет свою жизненную опору, он стремится восстановить утерянный дисбаланс путём возврата в исходную точку координат. Лично для меня такой отправной точкой в системе общечеловеческих ценностей стало желание вернуться к истокам моего рода. И это желание было таким сильным и горячим, что сопротивляться ему я уже не мог. Будто невидимая сила потянула меня в беспросветную даль, создавая иллюзию того, что я найду там ответы на все свои жизненные вопросы и обрету такой долгожданный душевный покой. Надо сказать, что род мой берёт своё начало, в самой что ни на есть российской глуши, да такой, что такую глушь ещё поискать надо. Где-то в дебрях глухой северной тайги Архангельской губернии существовала с незапамятных времён деревня Карпиха. Вот из этой самой деревни и вышел наш род Бурмистровых. Как потом выяснилось, в декабре двадцать второго года мой восемнадцатилетний прадед Василий Захарович вместе со своей молодой женой Марфой Матвеевной выехал из деревни в Архангельск. Что там случилось и как, сейчас уже никто не расскажет, но только в дороге попали они в руки отряда по раскулачиванию. Видимо, добротная крестьянская одежда заставила подумать большевиков, что перед ними представители зажиточного крестьянства, поэтому, недолго думая, реквизировали у них весь их нехитрый крестьянский скарб, а Василия в составе таких же, как и он, «кулаков», полураздетого и босого на перекладных погнали в Архангельск. Василий в дороге замёрз, а бабка Марфа от горя такого, не доезжая Холмогор, разрешилась моим дедом, Петром Васильевичем, и вслед за мужем отдала Богу душу. После рождения дед Пётр всё своё детство провёл в детских домах и интернатах. Был он мальчишкой башковитым и тягу к учению имел огромную. Десятилетку закончил в Оренбурге аккурат накануне войны, в июне сорок первого. В военкомате его отправили в лётную школу, а через полгода он провёл свой первый бой в небе над Москвой. С этого момента судьба к нашему роду смилостивилась. Трижды сбивали Петра, дважды пришлось возвращаться ему через линию фронта, получил два тяжёлых ранения, был не раз на волосок от смерти, но выжил и дожил до Дня Победы, который встретил в Чехословакии. Когда после ранения в сорок третьем он лежал на излечении в новосибирском госпитале, то повстречал там свою будущую жену, мою бабушку Елизавету Карповну, которая в этом госпитале служила операционной сестрой. Отец мой родился в августе сорок четвёртого, когда дед бился с фашистскими асами в небе над Белоруссией. После войны дед перешёл на работу в арктическую авиацию, и многие годы вся его семья «колесила по северам», меняя один аэродром на другой. И только выйдя на пенсию в восемьдесят втором, дед переехал жить в Москву. Осуществить этот переезд помогли его старые боевые друзья, с которыми он никогда не терял связь. Мой отец, Павел Петрович, после окончания университета был направлен на работу в органы государственной безопасности, где проработал на различных должностях до самой пенсии. Используя своё служебное положение, он-то и раскопал по крупицам родословную нашего рода. Однако, как они с дедом не собирались съездить в родные края, всё у них никак не получалось. То один не мог, то у другого срочные дела были на работе. Всё откладывали, откладывали эту поездку на потом, пока однажды тёплым осенним днём девяносто пятого от обширного инфаркта не умер дед. Бабушка пережила его ровно на три года. После трагической гибели родителей квартира деда перешла по наследству мне. Квартира была большая, в старом сталинском доме, в самом центре Москвы. От деда осталась большая библиотека и прекрасная коллекция его лётных карт с маршрутами вдоль всего северного побережья. Сдавать квартиру посторонним людям у нас с Татьяной рука не поднималась, и поэтому она всё это время пустовала. Сейчас, сидя в зале на старом кожаном диване напротив фотографий своих предков, я всё больше и больше убеждался в том, что моё невесть откуда взявшееся желание отправиться на Север, основано на не сиюминутном душевном порыве, а является чем-то большим, несущим в себе какой-то скрытый сакральный смысл. Правда, прежде чем отправляться в такую поездку, мне предстояло решить большой перечень важных и неотложных дел, без реализации которых такое длительное путешествие было просто невыполнимо. На фоне вороха ежедневных забот у меня абсолютно не было времени ни поесть, ни поспать, и вскоре незаметно для себя я переключился с темы личного горя и переживаний на вопросы реальной жизни. Стремительно пролетела неделя, были сделаны последние приготовления, и вот я уже сижу «на дорожку» в полумраке квартиры, готовый отправиться в путь, оставляя в этих стенах частичку себя и осознавая тот неизбежный факт, что я уже никогда не буду прежним Алексеем Бурмистровым. Глава 2. Дорога Дорога предстояла неблизкая. Сначала мне надо было добраться до Ухты, оттуда на самолёте или вертолёте перелететь в районный центр Усть-Цильма, а там попытаться зафрахтовать местный вертолёт, на котором можно было бы долететь до Карпихи, затерявшейся в заснеженной тайге. В детстве и юности отец постоянно прививал мне навыки выживания в диких условиях природы, поэтому, с моей точки зрения, я был достаточно хорошо подготовлен к такому длинному и опасному путешествию. Единственное, что меня настораживало и смущало в данной ситуации, было то, что обычно «нормальные» люди в такие походы в одиночку не ходят. Следовательно, степень риска многократно возрастала, и требовалось всё продумать до мелочей, но как бы там не было, сборы были закончены, рюкзак собран, а билеты куплены. В прихожей прозвенел звонок, консьержка сообщила о прибытии такси, и вскоре я уже ехал по вечерним улицам столицы, слушая в пол уха водительский «трёп», любуясь видами вечерней Москвы. Не знаю, почему, но у меня в тот момент было такое чувство, словно я прощался с любимым городом навсегда. На Комсомольской площади было шумно и многолюдно. До отправления поезда оставалось минут сорок, поэтому я решил купить свежей прессы и кроссворды, чтобы было чем заняться в пути. Повесив на спину свой внушительных размеров рюкзак, я начал пробираться сквозь нескончаемый людской поток к зданию вокзала. Рядом с входом мне на глаза попалась группа цыганок, которые бесцеремонно приставали ко всем прохожим с предложением погадать и всю правду рассказать. К сожалению, такая участь не миновала и меня. Как только я поравнялся с одной из них, цыганка нагло вцепилась в мою поклажу. Чтобы немедленно прекратить этот балаган, я резко повернулся к ней, и тут произошло то, чего ни я, ни она не ожидали. Когда наши глаза встретились, я почувствовал у себя на спине разряд статического электричества, и в ту же секунду её лицо исказилось от страха, и слова, которые она хотела произнести вслух, застыли у неё на губах. Мы постояли в таком оцепенении несколько секунд, после чего развернулись, и, не говоря ни слова, каждый пошёл своей дорогой. И только тут я почувствовал, как по моей спине струятся капельки пота, но это было вызвано не тяжестью груза, а тем эмоциональным состоянием, в котором я находился. Покупая через несколько минут в киоске газеты, я боковым зрением увидел, что та же цыганка наблюдает за мной из-за колонны зала ожидания. Через минуту к ней подтянулись её подельницы, и, пошептавшись между собой, женщины молчаливо уставились на меня. Они больше никого не трогали, не приставали к пассажирам, и мне показалось, что в этом огромном зале, кроме моей персоны, их больше не интересует никто. От этого тревожного и пристального взгляда мне стало не по себе, и я поспешил удалиться на перрон. К счастью, посадка уже началась, поэтому я без промедления поднялся в вагон. Как только я положил на верхнюю полку свой рюкзак, в купе зашла женщина с мальчиком лет пяти, а следом за ними мужчина пенсионного возраста. – Давайте знакомиться, – сразу предложил мужчина. – Меня зовут Сергей Михайлович, можно просто Михалыч. – Меня Людмила, – скромно представилась женщина, – а это мой сын Павлик. Павлик, как взрослый, подал нам с Михалычем руку, и, пожимая её, я назвал попутчикам своё имя. Через пятнадцать минут послышалась команда проводника, чтобы провожающие покинули вагон, и малыш в предвкушении предстоящего путешествия захлопал в ладоши и полез к окну. Получив разрешение у матери, он начал отодвигать занавеску со своей стороны, а я стал помогать ему с другой. Каково же было моё удивление, когда напротив нашего окна я увидел стоящих на перроне цыганок, пристально смотрящих на нас. Мать ребёнка среагировала быстро, задёрнула занавески, бросив в сердцах: – Не хватало ещё, чтобы эти дряни сглазили мне ребёнка. Взяв Павлика на руки, она тут же стала протирать его лицо носовым платком, убирая чужой сглаз. – А я их давно приметил, – подал голос Михалыч. – Они подошли к вагону сразу за тобой, Алексей. Встали тут под окнами, молчат, не разговаривают, к людям не пристают. Я даже удивился. Ведь я на своём веку насмотрелся на этот контингент, дай Бог каждому. Им палец в рот не клади, дай кого-нибудь обмануть. – Да, но не всех же они обманывают. Насколько я знаю, многие из них умеют по руке гадать да по картам судьбу предсказывать, – возразил я. – Может одна из тысячи и умеет, а остальные все обманом промышляют, – резюмировал Михалыч, – да наркотиками из-под полы торгуют. У нас в городе самые первые распространители. За эти наркотики себе дома отгрохали ого-го, какие, а сейчас тут в окна заглядывают. Не иначе задумали что-нибудь стащить или порчу навести. Людмила при этих словах прижала сына к себе ещё сильнее, тихонечко плюнула три раза через левое плечо и перекрестила себя и Павлика. В этот момент поезд тронулся и начал плавное движение. Отдёрнув занавеску, я увидел, что цыганки с облегчением вздохнули, убедившись, что я уезжаю из Москвы. Поезд продолжал набирать скорость, колёса ритмично стучали по стыкам рельсов, и пассажиры окунулись в привычную дорожную обстановку. Через час после отправления наше купе начало готовиться ко сну. Вытянувшись на верхней полке в полный рост и почувствовав расслабление во всём теле, я понял, как здорово я устал за последние дни. Сейчас мне хотелось только одного, поскорее заснуть и как можно дольше поспать завтра утром. Уже в полудрёме я услышал, как Павлик, которого Людмиле всё никак не удавалось уложить спать, спрашивал у матери: – Мама, угадай, что у меня в руке. Ну, угадай. А мне как будто кто-то шептал на ухо: «Красный динозаврик из коллекции киндер-сюрприз». Людмила, вступая с ребёнком в игру, в шутку сказала: – Конфета, которой тебе угостил Сергей Михайлович? – А вот и не угадала, не угадала, – засмеялся довольный мальчуган, – это мой динозаврик. «Странно, – подумал я, – наверное, это просто совпадение», – и в тот же миг провалился в глубокий сон. ххх Я проснулся только в десятом часу утра. Сергея Михайловича я уже не застал, он рано утром вышел в Вологде. – Больно вы сладко спали, Алексей, – сказала Людмила. – Сергей Михайлович просил передать вам привет и пожелать счастливой дороги. Поблагодарив женщину, я занялся своими личными делами. Ближе к вечеру, прочитав все газеты и разгадав все кроссворды, я откинулся на спинку сиденья, глядя в окно на проплывающий мимо пейзаж. В отличие от Москвы, здесь было значительно больше снега, а мне предстояло ещё ехать и ехать на Север, почти к самому полярному кругу. Стараясь не думать об этом, я решил поиграть с Павликом в «угадалки», чтобы выяснить, случайно ли я вчера угадал его динозаврика, которого он прятал от мамы. На мою просьбу показать игрушку мальчик достал из потайного кармашка штанишек маленького силиконового динозаврика ярко-красного цвета. Мы решили прятать друг от друга за спиной цветные карандаши, которыми Павлик рисовал, и угадывать их цвета. К моему разочарованию, у меня ничего не получалось или получалось, но совершенно случайно. Я не слышал в своей голове вчерашнего голоса, да и вообще не было никакого намёка на подсказку интуиции. В Ухту поезд прибыл в полпервого ночи. Сев на вокзале в такси, я поехал в гостиницу, по пути выведывая у водителя информацию об условиях работы местной авиации. Выяснилось, что в ночные часы аэропорт не работает, а туда, куда я собираюсь лететь, надо ориентироваться только на вахтовые вертолёты, договариваться непосредственно с командирами экипажей и платить им наличными. Переспав ночь в гостинице, я уже в восемь утра был в здание аэровокзала, но воздушная гавань просыпаться не спешила. Рейс на Москву отправлялся только во второй половине дня, и местное аэродромное начальство было ещё вне зоны доступа. Зато симпатичная кассирша Валя сообщила мне по большому секрету, что у неё есть до Москвы один «лишний» билетик. Правда, узнав, что я только вчера прибыл из столицы и в ближайшее время обратно не собираюсь, она потеряла ко мне всякий интерес. Усевшись в гордом одиночестве в совершенно пустом зале ожидания, я стал дожидаться кого-нибудь из начальства и незаметно для себя задремал. Проснулся я от того, что меня кто-то легонько похлопывал по плечу. Открыв глаза, я увидел перед собой мужчину лет шестидесяти в форменной одежде сотрудника гражданской авиации. – Молодой человек, кассир мне сказала, что вы ждёте кого-нибудь из руководства авиапредприятия? – Да, совершенно верно, – промолвил я, поднимаясь с сиденья. – Видите ли, мне надо каким-то образом добраться до Усть-Цильмы, и я хотел узнать, можно ли туда улететь с каким-нибудь попутным рейсом? – А почему вы не поехали в Сыктывкар, ведь оттуда в Усть-Цильму регулярно летают рейсовые самолёты? Всё-таки из столицы добираться в те края легче, чем от нас. Он смотрел на меня проницательным добрым взглядом, раздумывая про себя, что же ему со мной делать, а я, неотрывно глядя в его глаза, твердил про себя только одно слово: «Помоги! Помоги! Помоги!» И он дрогнул. – Ну что ж, молодой человек, пойдёмте ко мне в кабинет, посмотрим, чем я смогу вам помочь. И мы пошли к служебному входу, за которым начиналась лестница, ведущая на второй этаж. Там, пройдя по ковровой дорожке к приёмной, я прочитал табличку: «Командир авиаотряда – Балашов Николай Васильевич». – Заходите, – пропуская меня вперёд, проговорил хозяин кабинета. – Раздевайтесь, вешалка в углу, а я пока чаёк поставлю. На стенах висело множество фотографий, на которых хозяин кабинета был запечатлён в кругу своих сослуживцев, а также несколько почётных грамот и дипломов. Над креслом висел портрет президента, а на столе стояли миниатюрный флаг России и модель самолёта Ил-14. Пока Балашов заваривал чай, я с его разрешения рассматривал фотографии. Переходя от одной фотографии к другой, меня словно обухом ударили по голове. На меня смотрел мой улыбающийся дед, обнимающий за плечи ещё юного Балашова. Когда я повернулся к нему, то он, увидев моё выражение лица, спросил: – Что, чёрта лысого увидел? На что я заплетающимся языком произнёс, показывая пальцем на фотографию. – Это мой дед, Бурмистров Пётр Васильевич! В возникшей тишине было слышно, как из чайника мимо чашки льётся на пол вода. Через секунду Балашов пришёл в себя, подошёл ко мне, посмотрел сначала на фотографию, а потом на меня. – То-то я думаю, что твоё лицо мне показалась знакомым. Конечно, не полное сходство, но черты лица очень похожи. А ну, дай мне твой паспорт. Открыв паспорт, Балашов начал читать вслух: – Бурмистров Алексей Павлович, год рождения 1971, Москва. Так значит, ты сын Павла? Ну не ожидал! Ну, порадовал старика. Давай, Алексей, присаживайся, пей чай да рассказывай, как там дед с отцом поживают. Давненько я их не видел, лет тридцать, наверное, уже прошло, а может, и того больше. И он уже не как начальник, а как близкий мне человек захлопотал надо мной, подсовывая поближе печенье и вазу с конфетами. Мой рассказ продолжался не более часа, и всё это время Балашов сидел в своём кресле, уставившись на фотографию деда. Когда моё повествование было закончено, я увидел на его глазах слёзы и понял, что своим рассказом задел «старика» за живое. Потом мы долго говорили о превратностях судьбы, о погоде, о хоккее, и к полудню он повёз меня обедать к себе домой. Балашовы жили в самом центре Ухты, в стандартной пятиэтажке, в трёхкомнатной квартире, расположенной в двадцати минутах езды от аэродрома. Когда поднялись на третий этаж, в дверях нас уже ждала его жена, Анастасия Юрьевна. Как потом выяснилось, Балашовы уже давно жили одни, дети их выросли, выучились и разъехались по городам и весям нашей необъятной страны. После сытного обеда мы с Николаем Васильевичем уединились в его домашнем кабинете, где я наконец-то поведал ему о цели своего приезда в Ухту и конечной точке моего маршрута. Выслушав меня, Балашов принялся меня отговаривать: – Ты, Алексей, хоть понимаешь, куда ты собрался? Посмотри на улицу, сегодня с утра было семь градусов мороза, а в отдельные дни температура здесь может опускаться ниже двадцати. Это тебе, брат, не Москва, а Север. Тут до полярного круга рукой подать. Места, куда ты собрался, дикие, не обжитые. На сто километров пути не встретишь ни одного человека. В лесу полно волков, рысей, росомах. Скоро медведи пробудятся от спячки. Реки через месяц вскроются. Тут тебе, Алексей, не столица, взял, позвонил, и такси за тобой приехало. Тут тебе, батенька – тайга-матушка… И такое чтение морали продолжалось ещё несколько часов, пока оратор не устал и не уселся рядом со мной на диван. – Ты пойми, Алексей, твой дед и отец не простили бы мне никогда, если бы я отправил тебя одного в тайгу. Это всё равно, что человека на верную смерть посылать. Нет, я на такое не пойду, даже не проси. Наша дискуссия и споры продолжались до самого вечера, пока Анастасия Юрьевна не позвала нас ужинать. За столом Николай Васильевич рассказал жене о том, что я задумал, и Балашовы принялись отговаривать меня уже вдвоём, но моя упёртость и твёрдое намерение не сходить с намеченного пути «сломали» Балашова. – Чёрт с тобой, Алексей! Видит Бог, я использовал все аргументы, чтобы не допустить этой авантюры, но ты точно такой же, как твой дед, царство ему небесное, – при этих словах Балашов осенил себя крестом. – Тот тоже, если что-нибудь себе в башку втемяшит, то его уже невозможно было переубедить. Метеосводка говорит, что лететь нельзя, а он говорит, что можно. И ведь летал, да ещё как летал!!! Легендарный был старик. Про него тут на Севере до сих пор легенды ходят. Да… Видно, вы, Бурмистровы, все с придурью. Уж если вы для себя что-нибудь решили, то у вас хоть кол на голове чеши, а вы от своего не отступитесь. Пусть будет по-твоему, только учти! Твоей экипировкой и подготовкой к походу я займусь лично. Я все-таки прожил в этих краях всю свою жизнь, и мне лучше знать, что надо брать с собой в тайгу. – Вот это уже другой разговор, Николай Васильевич. У меня сейчас просто крылья выросли. Конечно же, я полностью доверяю вашему жизненному опыту и буду безмерно рад, что вы поможете мне. Далее мы определились, что на все про всё у нас уйдёт не меньше трёх дней. Часть недостающего оборудования и материалов нам надо было ещё найти и купить, но самое главное – надо было узнать, какой вертолёт полетит в ближайшие дни в те края, и договориться с его командиром об изменении маршрута полёта. Балашов пообещал подбросить меня как можно ближе к месту моей цели. Ещё немного поговорив обо всём на свете, мы после полуночи отошли ко сну. Мне постелили в комнате их сына, в которой осталось всё без изменений со времён его школьной поры. Под потолком висели модели самолётов, которые в темноте напомнили мне кладбищенские кресты. И, прогоняя от себя эти грустные мысли, ощутив себя как бы в кругу своих родных и близких, я незаметно для себя заснул крепким здоровым сном безо всяких сновидений. Утром Балашов признался, что первоначально хотел разбудить меня рано, в шесть часов утра, когда проснулся сам, но, подвергнувшись атаке со стороны супруги, смилостивился и разбудил меня только в восемь. Однако за эти два часа он уже много чего успел сделать. Решил вопрос со своим руководством по поводу своего краткосрочного отпуска, дал задание метеослужбе составить для нас точный прогноз погоды на ближайшие дни и набросал перечень наших первоочередных закупок. Когда же мы сели на кухне завтракать, Николай Васильевич с задорными искорками в глазах поведал мне самую важную новость: – Я тут с утра связался с диспетчерской службой и выяснил, что нужный нам борт будет лететь в те края через четыре дня. Да и командир вертолёта мне хорошо знаком, это Александр Селин. Саша пилот правильный, не трепло и не рвач. Я обрисую ему нашу ситуацию, и он денег с тебя не возьмёт, а на сэкономленную сумму мы с тобой лучше купим подержанный снегоход. Правда, это будет сделать непросто, но я думаю, что мы что-нибудь придумаем. Поэтому давай завтракай, и будем заниматься делами, которых у нас невпроворот. Только к концу третьего дня мы наконец купили снегоход. Здесь, в Ухте, он отъездил три сезона, и, со слов его хозяина, только из уважения к Балашову как к очень порядочному и уважаемому в городе человеку он пошёл нам навстречу. Божился всеми святыми, что техническое состояние аппарата хорошее и что сани в дороге не подведут. Учитывая то обстоятельство, что теперь моё передвижение по маршруту будет проходить на снегоходе, а не на лыжах, как планировалось первоначально, мы пополнили мой багаж большим количеством продовольствия, тёплыми вещами и хорошей финской радиостанцией, которая могла работать через адаптер от бортовой сети снегохода. Не знаю, может, эта встреча была для меня как знамение свыше, но если бы, не Балашов, то с вероятностью в сто процентов моё путешествие было бы только в один конец. Глава 3. Перелёт В день отлёта с утра немного завьюжило. Несмотря на то, что нижний край облачности был на уровне двухсот метров, погода была ещё лётной, но метеорологи предупредили, что с северо-запада надвигается атмосферный фронт, который к вечеру накроет город снегом, и аэропорт придётся закрыть. Теперь вся надежда была только на то, что газпромовский вертолёт прилетит по расписанию, согласно присланной заявке на перелёт. Распрощавшись с Анастасией Юрьевной, мы уже в восемь утра были на лётном поле. Выяснив, что вылет вертолёта из Сыктывкара намечен на десять часов утра, Балашов потащил меня в кабинет пить чай. Там он ещё раз повторил мне свои наставления о выживании в тайге на случай непредвиденных обстоятельств. Незаметно пролетели два часа, однако вылет вертолёта всё ещё задерживался. Николай Васильевич позвонил в Сыктывкар своему коллеге и попросил того узнать причину задержки. В ожидании ответного звонка он стал наматывать круги по кабинету, углубившись в свои мысли, даже не замечая меня. Когда через пятнадцать минут ему позвонили из столицы, Балашов подвинул стул и сел напротив меня. – Неважные у нас с тобой дела, Алексей. Вертолёт ещё не вылетел по причине того, что там не привезли какое-то оборудование, которое он должен взять на борт. Если до двенадцати часов вылет не состоится, нам придётся всё отменить. Это будет связано с тем, что по маршруту полёта вы можете попасть в полосу надвигающегося фронтового раздела, несущего в себе снегопад и сильный ветер. Поэтому всё решится в ближайшие полчаса, я рисковать тобой и экипажем не буду. Закончится пурга, и мы снова что-нибудь придумаем, а за это время отоспишься у нас и отдохнёшь. – Но ведь это может продлиться не день и не два? – сделал я робкое замечание. – Да, ты прав, – согласился со мной Балашов, поднимаясь и похлопывая меня по плечу. – Но в жизни, мой дорогой, есть такие вещи, с которыми мы просто должны смириться как с чем-то неизбежным. Пурга в это время года может продлиться до четырёх дней, потом почистим аэродром, и жизнь снова наладится в прежнем русле, зато все будут живы и здоровы, а это, знаешь, самое главное. Спорить с аргументами Николая Васильевича было бессмысленно, так как, конечно же, он был прав. И я от безысходности уставился на фотографию деда, обнимающего Балашова и всем своим видом говорившего мне: «Не дрейфь, внучок, прорвёмся!!!». В этот момент я снова испытал то необъяснимое состояние просветления, в результате которого у меня появлялось знание того, что будет происходить дальше. И я, как бы утешая своего старшего товарища, заявил: – Всё будет хорошо, Николай Васильевич, не переживай. Скоро вертолёт поднимется, и я сегодня на нём улечу. – Эх, молодёжь, молодёжь. Мне бы вашу уверенность. Не прошло и двадцати минут, как снова зазвонил телефон, и сквозь неплотно прижатую к уху телефонную трубку я услышал, как диспетчер докладывает Балашову, что вертолёт вылетает из Сыктывкара через десять минут. Во время разговора он пристально посмотрел мне в глаза, словно пытаясь понять, как это я об этом догадался. Когда через час вертолёт приземлился в Ухте, и я увидел дружеские объятия Балашова с Селиным, мне стало понятно без слов, что они на самом деле являются большими и хорошими друзьями. Представив меня своему другу, Николай Васильевич рассказал ему о нашем плане и назвал координаты точки назначения, в которую меня надо доставить. Селин посмотрел на нас таким взглядом, будто хотел убедиться, во вменяемом ли состоянии мы находимся и не сбежали ли мы из местного дурдома. У каждого нормального человека, когда ему скажут: «Вам надо отвезти этого парня в лес и оставить там на съедение волкам», такое неадекватное поведение мгновенно вызовет соответствующую реакцию. Так произошло и с Селиным. Но через несколько минут общения, убедившись в том, что мы не шутим, и наша просьба действительно имеет место, а времени на обдумывание не осталось, Селин сдался. – Только ты учти, Николай, я иду гружённый под самую завязку, да и здесь, – он посмотрел оценивающим взглядом на меня и мой груз, – вместе с Алексеем будет почти полтонны. Крюк, который ты предлагаешь мне сделать, потребует большого количества топлива, которое я уже не могу взять из-за перегруза. Так что место посадки буду выбирать исходя из ситуации, погодных условий и остатка топлива в баках. Если вас это устроит… – он посмотрел мне в глаза, может быть, в надежде, что я ещё откажусь, выждал пятисекундную паузу и уже командирским голосом объявил: – То тогда мы немедленно грузимся и взлетаем. Пока техники заканчивали заправку вертолёта, ребята из аэродромной службы помогли мне быстро погрузиться на борт. Обнимая на прощание Балашова, я почувствовал, как сильно он прижал меня к себе этот уже стареющий человек, ставший за эти несколько дней для меня почти родным. ххх Вертолёт бросало и трясло. Шум от работающих винтов не давал никакой возможности поговорить с бортмехаником, и через какое-то время, пригревшись между мешками с грузом, я незаметно для себя задремал… …Мне снился сон. Передо мной сидел благообразного вида старик в полотняной рубахе с посохом в руке, и он, как мальчишку, отчитывал меня за какие-то прегрешения. А я в это время, вместо того, чтобы слушать и внимать его словам, рассматривал рисунок орнамента на его посохе, и мне было это намного интересней, нежели его слова, которые пролетали мимо моих ушей. Увидев такое пренебрежительное отношение к себе, старик начал стучать мне посохом по плечу, в результате чего я начал просыпаться… И потом я почувствовал наяву, что кто-то реально пытается меня разбудить. Открыв глаза, я увидел перед собой второго пилота, который приглашал меня пройти в кабину. Селин, усадив меня в соседнее кресло, жестом показал, чтобы я надел наушники, и начал объяснять ситуацию. Из его объяснений я понял, что время подхода атмосферного фронта изменилось, и мы встретимся с ним в самое ближайшее время. Поэтому, учитывая сложившиеся обстоятельства, Селин предлагает мне выгрузиться в районе Ямозера, которое будет под нами через несколько минут. Отсюда, до конечной точки маршрута, мне надо будет пройти ещё порядка двухсот километров. Если такой вариант меня устраивает, то он идёт на посадку, если нет, то он немедленно разворачивается и улетает с этого маршрута. Времени на размышления у меня нет, и о своём решении мне надо сообщить ему прямо сейчас. Я, не задумываясь, сказал, что буду высаживаться там, где он сочтёт возможным посадить вертолёт. В свою очередь Селин предупредил меня, что времени на разгрузку будет не больше трёх минут, при этом двигатели и работу винтов на месте посадки он выключать не будет, поскольку не знает высоты снежного покрова, так что мне надо быть готовым к тому, что меня просто-напросто «выкинут» за борт. Глядя перед собой через лобовое стекло кабины, я увидел, как впереди нарастает и приближается тёмно-серая стена циклона. От этой картины на душе стало как-то тревожно и нехорошо. Выходя из кабины, я с благодарностью посмотрел Селину в глаза и крепко пожал его руку. Мы поняли друг друга без слов. Скоро я почувствовал, что вертолёт начал снижаться. Проверив свою амуницию и надев перчатки, я стал ждать команды на выгрузку. В иллюминаторе нескончаемый лес сменился снежной целиной, что свидетельствовало о том, что мы уже летим над замёрзшим озером, и через минуту вертолёт завис и начал спускаться. Как только шасси коснулись кромки снега, бортмеханик отодвинул боковой люк в сторону, и в тот же миг началась разгрузка. В четыре руки мы быстро выкинули на снег мой нехитрый скарб, а вот со снегоходом возникла проблема. Зацепившись гусеницей за лежавший под ним трос, он никак не хотел сдвигаться с места. А время неумолимо отсчитывало драгоценные секунды и литры сгоревшего керосина. Ситуация становилась критической, и в этот момент к нам на помощь пришёл Селин, который своей богатырской рукой вырвал из троса застрявший снегоход и выкинул его в снег, а следом за ним и меня. Оказавшись в снегу, я погрузился в облако снежной пыли, поднятой работающими винтами, за которым ничего нельзя было разглядеть. И только когда Ми-8 начал удаляться с резким набором высоты, я помахал им рукой вслед. Сделав небольшой разворот на северо-восток, машина начала удаляться в сторону ещё чистого неба, как бы спасаясь от приближающегося ненастья, а на сердце у меня заскребли кошки дурного предзнаменования. ххх Когда стихли последние звуки улетевшей машины, окружающее пространство погрузилось в напряжённую звенящую тишину. Атмосферное давление стремительно падало, и у меня начало закладывать уши. В преддверии наступающего вселенского хаоса мир на мгновение замер, как будто собираясь с силами перед скорой смертельной схваткой между небом и землёй. Над ближайшими деревьями появилась тёмно-фиолетовая стена снежного фронта, которая приближалась со скоростью курьерского поезда. Уже стали слышны громовые раскаты снежного шторма, когда до меня дошло, что если я в течение ближайших пяти минут не придумаю, как мне укрыться от непогоды, то мне придётся очень туго. В этот момент на смену чувству уверенности из кромешной глубины подсознания начало просачиваться липкое и гадкое чувство панического страха. Я рыскал в отчаянии по снежной целине, как собака, потерявшая нюх, пытаясь на ощупь обнаружить заветный красный мешок, от которого зависела сейчас моя жизнь. Неожиданно налетел первый порыв ветра. Макушки деревьев согнулись под тяжестью невидимой воздушной волны. Послышался пугающий треск ломающихся веток, и молчащий ещё несколько секунд назад мир ожил, ощетинился и пришёл в движение. Представление начиналось. Вся северная сторона неба погрузилась во мрак, за которым просматривался невероятных размеров смерч, верхняя часть которого терялась в непроглядной вышине. Сквозь боковые стенки воронки были видны многочисленные разряды молний и слышались нескончаемые громовые раскаты. Вращающая масса воздуха, как громадный пылесос, засасывала на своём пути всё, что попадало в его жерло. По снежному насту потекли тонкие ручейки сыпучего снега, которые под действием ветра поднимались ввысь, окутывая белым саваном мою застывшую фигуру, впавшую в оцепенение. Может, на этом всё и закончилось, если бы в метре от меня из-под снега не показался кусок красного нейлона, сигнализирующий моему сознанию импульс надежды на спасение. Скорее интуитивно, нежели осознано, мои руки достали из мешка спасительную палатку, которую я бросился привязывать к стоящей поблизости маленькой сосёнке. И в тот миг, когда страховочный узел был уже почти готов, позади меня раздался взрыв. Обжигающий жар электрического разряда обжёг моё тело через толстую подкладку пуховика, а звуковая волна довершила разрушающее воздействие молнии, повалившей меня с ног. В полубессознательном состоянии я каким-то чудом ещё успел залезть в нейлоновое чрево палаточного мешка, прежде чем моё сознание отключилось. Глава 4. Из дневника Алексея Бурмистрова Если меня когда-нибудь спросят: «Что такое преисподняя?», я найду что ответить, потому что я лично побывал там! Алексей Бурмистров «Я пишу эти строки спустя пять дней после урагана. То, что я ещё жив, есть не что иное, как вмешательство в моё спасение каких-то высших сил. При всех ужасающих последствиях пронёсшейся бури я остался не просто жив и здоров, а я даже не получил ни одного ушиба и царапины. Оценивая цепочку случайных событий того дня, я постоянно ловлю себя на мысли, что я остался жив не по воле случая, а по воле Провидения. Будучи убеждённым атеистом в своей прежней жизни, я, как бабочка, прошедшая сквозь цикл метаморфоз, вышел из этой жуткой передряги абсолютно другим человеком. Отбросив путы материализма и вещизма, которые связывали меня по рукам и ногам, я по-новому взглянул на окружающий меня мир. То чувство неуверенности и сомнения, которое иногда прорывалось наружу из моего глубокого подсознания, сменилось чувством глубокой убеждённости, что всё, что сейчас со мной происходит, не случайно и несёт в себе неведомый тайный смысл. День первый Ураганный ветер гудел, как в аэродинамической трубе. Сила его была столь велика, что многократно превышала по мощности все известные акустические системы, придуманные человечеством. Спектр звуковых колебаний начинался от низкочастотного инфразвука и заканчивался высокочастотным ультразвуком. Первый вызывал животное чувство страха, от которого стыла в жилах кровь, и всем своим существом мне хотелось выбраться из палатки и бежать, куда глаза глядят, второй воздействовал на подкорку головного мозга и представлял собой природное психотропное оружие такой колоссальной силы, что от него не было никакого спасения. Я болтался в палаточном мешке, как зародыш в утробе матери, корчась от боли и страха, которые разрывали меня изнутри. Это был ни с чем не сравнимый первородный ужас, который я не испытывал доселе никогда, и даже не подозревал, что такое может быть возможным. Сквозь вой ветра слышались раскаты грома, треск ломающихся и падающих деревьев. Казалось, что земля разверзлась, и мир засасывает в гигантскую воронку, которая своими корнями уходит к центру земли. Из моего носа и ушей сочилась кровь, солоноватый вкус которой я чувствовал на своих губах в короткие мгновения прояснения сознания… …Я очнулся от недостатка воздуха. Открыв глаза, я увидел, что нахожусь в полной темноте. Сверху давила неподъёмная тяжесть, а ткань палатки не давала пошевелить ни рукой, ни ногой. В моём мозгу начали рисоваться картины заживо погребённых людей. Я представил себя зарытым в гробу на многометровой глубине, и в этот момент со мной случился приступ клаустрофобии. Перспектива быть заживо похороненным в снежном плену грозила перерасти в панику. Борясь с нарастающим чувством страха, я ощутил, как по моей спине пробежал знакомый мне уже лёгкий электрический разряд, и в тот же миг мой разум нарисовал путь избавления из снежного плена. Нащупав на поясе чехол с охотничьим ножом, я, превозмогая давящую на меня тяжесть, с невероятными усилиями начал резать ткань палатки. И как только оболочка была разрезана, в тот же миг меня начало засыпать снегом. Получив возможность немного двигаться, я изловчился и перевернулся на живот. А потом, разгребая и подминая под себя снег, я, как пловец, начал рывками проталкивать своё тело вверх. И когда воздуха в лёгких почти не осталось, я вынырнул на поверхность. Там наверху была ночь. Лицо обжёг холодный северный ветер, который немного привёл меня в чувство. Не надо было быть синоптиком, чтобы понять, что температура воздуха стремительно падает, а вокруг, насколько это можно было разглядеть в темноте, мела густая снежная позёмка, скрывающая за своей белой пеленой последствия пронёсшегося урагана. Поняв, что предпринимать какие-либо попытки по спасению груза в создавшейся ситуации было смерти подобно, я остался дожидаться утра в образовавшейся снежной яме. День второй Наверное, это была самая длинная ночь в моей жизни. Ночь, насыщенная муками размышлений о случившемся, о моём месте в этом мире и о том, что будет со мной завтра. Как я не старался немного поспать, у меня ничего не получилось. Чуть ли не каждые полчаса я снимал перчатку и смотрел на фосфоресцирующий циферблат лётных часов деда, чтобы в очередной раз убедиться, что до восхода солнца ещё далеко. Но движение планеты было неумолимым, и около четырёх часов утра на востоке забрезжил рассвет. К утру ветер стал стихать, и на небосклоне появились проблески чистого неба, свидетельствующие о том, что предстоящий день будет погожим. Меня это очень обрадовало, поскольку за ночь я порядком промёрз, и сейчас мои зубы выстукивали барабанную дробь. Через час после восхода позёмка прекратилась, и моему взору предстала ужасающая картина последствий пронёсшейся бури. В двух метрах от того места, где я откопался, высился трёхметровый снежный бруствер, берущий своё начало в непроглядной дали на севере и уходящий прямой линией через озеро на юг. В том месте, где снежный смерч прошёлся по льду, зияла огромная промоина чистой воды, а куски вывороченного многометрового льда валялись по всей поверхности озера, как куски гигантского сломанного зеркала. Взобравшись на край снежного выброса, я увидел картину катастрофы, которую можно было сравнить разве что со старинными фотографиями с места падения Тунгусского метеорита. Широкая просека не менее трёхсот метров в ширину разрезала многовековую тайгу, как ножевой шрам на теле Земли. Вывороченные с корнем деревья, сломанные пополам столетние ели и сосны, закрученные в узел лиственные деревья, образовывали непроходимую преграду. И эта полоса разрушения терялась где-то далеко-далеко в бескрайней дали северных лесов. Оценивая увиденное, я про себя поблагодарил Всевышнего за моё спасение, за то, что вразумил меня остаться вчера на месте и не идти к лесу. А ведь именно там, под сводами деревьев, я видел вчера своё спасение от бури, и именно туда намеревался гнать снегоход. Проваливаясь по грудь в снежную массу, я сделал несколько отчаянных попыток разыскать своё снаряжение, но все они были тщетны. Представив по памяти вчерашнее расположение вещей и сравнив с тем, что творилось на этом месте сегодня, я понял, что всё моё снаряжение сейчас покоится в лучшем случае под бруствером, на котором я недавно стоял, а в худшем оно разбросано по всей тайге. Надо было полагать, что в любом случае я теперь остался без экипировки, продовольствия, без топографических карт и без связи с внешним миром. Единственное, что у меня осталось, были отцовский охотничий нож и дедовы часы, которые показывали десять часов утра – время сеанса связи. Я воочию представил себе, как Балашов ругает меня за то, что я не вышел с ним на запланированный сеанс связи. И мне в этот момент стало жаль старика, хотя с моей точки зрения, ничего страшного не произошло. Наверное, Селин уже сообщил ему о моей высадке на Ямозера с указанием конкретных координат и тех погодных условий, в которых я оказался. «Так что, дорогой Николай Васильевич, не серчай на меня, как-нибудь прорвёмся!!!» ххх Когда я был ещё маленьким мальчиком, и мы всей семьёй ездили в Подмосковье за грибами, отец мне всегда напоминал, что если я заблужусь в лесу, то первое, что я должен буду сделать, это остановиться на месте и ждать, когда меня найдут. В противном случае поиски могут затянуться на неопределённое время. Решив поступить так, как меня учили, я начал сооружать временное убежище в надежде на то, что вертолёт прилетит за мной если не сегодня, то обязательно завтра. Благо материала для строительства укрытия вокруг было предостаточно. Занятый работой целый день, я и не заметил, как солнце начало клониться к западу, и вскоре наступили сумерки. Своё новое убежище я обустроил одной стороной впритык к брустверу, а другой к яме, в которой провёл вчерашнюю ночь. Вконец вымотавшись, я залез внутрь своей норы и после двух бессонных суток мгновенно уснул. Но сон мой был странным. Вроде бы я и спал, но в тоже время я слышал каждый звук, доносившийся снаружи. Несмотря на кажущуюся пустоту, тайга жила по своим неписаным законам. То там, то сям раздавались непонятные звуки, которые сквозь призрачную оболочку сна всю ночь терзали моё обострённое и воспалённое сознание. День третий Утром я лежал и прислушивался ко всему, что доносится снаружи, в надежде услышать долгожданный звук вертолётных винтов. Но утреннюю тишину наполняли лишь редкие крики сов, да шуршание мышей под снегом. Потом я услышал, как далеко-далеко протрубил своим могучим басом северный олень, напоминая всей округе, что это его территория. Как ни странно, но природа продолжала жить своей жизнью, несмотря ни на какие природные катаклизмы… …В полдень, сидя на вершине бруствера и грея спину в лучах полуденного солнца, я боковым зрением случайно уловил солнечный блик, отражённый от какого-то блестящего предмета примерно в километре от себя на опушке леса. Поднявшись на ноги и напрягая своё зрение, я пытался хоть что-то разглядеть в той стороне, но все мои попытки были тщетны. Определив ориентир, я, не раздумывая, направился к тому месту, но это было легче сказать, нежели сделать. Глубокий снег, доходящий порой выше пояса, делал моё продвижение почти невозможным. И только когда уже начало смеркаться, я наткнулся на занесённую по самую крышу избушку. После двух дней, проведённых в снежной пустыне, избушка показалась мне настоящим дворцом. Внутри неё было сухо, проконопаченные брёвна не пропускали ветер, оконное стекло было целым и невредимым. Внутреннее убранство помещения состояло из печки-«буржуйки», стола с двумя лавками да нехитрой кухонной утвари, состоящей из алюминиевого армейского чайника с ржавой эмалированной кастрюлей да висевшего над столом старого армейского рюкзака. Замёрзшими дрожащими пальцами я развязал затянутые лямки, и о, Боже, я сразу увидел на самом верху предусмотрительно кем-то завёрнутый в полиэтиленовый пакет обыкновенный коробок спичек, и через несколько минут избушку наполнил треск разгорающихся дров. Вскоре от печки потянуло приятным теплом, а воздух наполнился запахом смолистой хвои. Продолжив исследование содержимого рюкзака, я обнаружил там льняной мешок с сухарями чёрного хлеба, два пакета перловой крупы, килограммовый кусок сала, шесть свечей, блокнот для записей с химическим карандашом, ракетницу с тремя патронами и десять хвостов сушёной рыбы. Позже под потолком я нашёл подвешенные охотничьи лыжи с сыромятным креплением, и там же лежал аккуратно завёрнутый в холстину небольшой, но острый топорик. При виде всего этого богатства меня начало переполнять чувство огромной благодарности к незнакомым мне людям, которые, соблюдая старый таёжный обычай, оставили эту небольшую посылку… День четвёртый Сегодня утром я вышел на снег, чтобы испытать найденные лыжи. Они прекрасно держат мой вес, и я совсем не проваливаюсь. В качестве предупредительной меры сходил на них к месту моей первой ночёвки, чтобы оставить там записку о том, что я перебрался на зимовье. Возвращаясь назад через два часа, я увидел в ста метрах от избушки цепочку звериных следов, обходящих дом на почтительном расстоянии. Следы уходили в сторону леса и терялись среди ближайших деревьев. Не будучи охотником, я не смог определить, кто это был, но было видно, что зверь большой и тяжёлый, поскольку при передвижении проваливался в снег по самое брюхо. Значит, я здесь не один… …Вечером, сидя в натопленной избе, я держал перед собою «военный совет» на предмет того, что мне следует предпринять дальше. Первое, что пришло мне на ум, надо немедленно прекратить дальнейшее путешествие. Отсутствие снаряжения, продуктов питания и радиостанции делали нереальным и опасным любое продвижение по маршруту. Оставалось только радоваться, что во время урагана я остался жив, и молить Бога, что я вышел на это зимовье. Имея крышу над головой и небольшой запас провизии, можно было продержаться здесь несколько месяцев. С другой стороны, у меня возникли ничем необоснованные опасения, что за мной никто не прилетит, и здесь можно застрять до самого лета. Да и то, если в эти края нагрянут охотники или рыболовы. Но то, что они здесь появятся, ещё не факт. Эти опасения появились у меня после того, как по происшествию четырёх суток за мной никто не прилетел, а это могло произойти только в одном случае, если вертолёт Селина не долетел до места назначения, и он никому не сообщил координаты моей высадки. В противном случае меня бы давно уже нашли. Следовательно, напрашивался вывод, что в настоящее время абсолютно никто не знает, где я нахожусь, и поиски меня могут затянуться до бесконечности. Поэтому оставаться здесь и тупо «ждать у моря погоды» тоже не имеет смысла. Имея в наличие лыжи и целый мешок съестного, можно попробовать рискнуть и попробовать пройти какие-то там двести километров. Тем более, что Балашов знает примерные координаты Карпихи и, значит, он будет искать меня именно там. Так что вопреки здравому смыслу мне надо выдвигаться в путь, пока не наступила весна, пока реки и озёра покрыты льдом, и у меня ещё есть силы пройти этот маршрут. Правда, остаётся один, но, наверное, самый главный вопрос, в каком направлении и куда мне надо идти? …Ночью мне снился сон. «Я плыву по бурному морю в маленькой лодке, гребя вёслами против ветра. Окончательно выбившись из сил, я бросаю вёсла, отдаваясь на милость волнам в надежде на то, что течение вынесет меня к берегу. И как только я принимаю такое решение, то сразу же замечаю на горизонте луч маяка, который посылает мне световые сигналы, благодаря которым я получаю долгожданное спасение. А там, на берегу, я опять вижу избу с людьми, и Татьяна машет мне рукой, зовя к себе…» ххх Как это часто бывает, что человек иногда переоценивает свои силы и возможности, когда сталкивается с могущественными силами природы. Зачастую все неприятности начинаются тогда, когда нарушаются элементарные правила безопасности. Кстати, на этом принципе построены сюжеты многих американских фильмов. Обычно в самом начале фильма кто-то из героев нарушает общепринятые нормы поведения и правила безопасности, а потом всё оставшееся время до конца фильма героически преодолевает возникшие трудности. Как говорится, – классика жанра. Кто-то мне сейчас скажет, что это только в кино так бывает, однако разрешите с вами не согласиться. Все экспедиции знаменитых учёных и путешественников, закончившиеся трагически, развивались примерно по аналогичному сценарию. Казалось бы, что трудного в том, чтобы заранее всё предусмотреть, подготовиться к встрече с опасностью и избежать неприятных последствий? А нет, нам подавай экстрим, да такой, чтобы адреналин зашкаливал. Чтобы сердце уходило в пятки. Чтобы потом в кругу своих друзей можно было, как Тарзан, постучать себя кулаком в грудь и крикнуть: «Вау! Я это сделал. Я победил!». Но это обычно бывает только тогда, когда есть возможность повыпендриваться перед публикой, а когда тебя никто не видит? Что тогда? А тогда мы полностью отдаёмся на волю нашим инстинктам и первородному звериному чутью. Оно-то и подсказывает нам выход из ситуации, казалось бы, безвыходной и обречённой. Какой глубокий смысл несёт в себе выражение «Человек предполагает, а Бог располагает». И как это точно подмечено, что наши желания не всегда совпадают с нашими возможностями… …Что-то сегодня я захандрил, и меня с утра потянуло на философские мысли. Сон, приснившейся мне прошлой ночью, никак не выходит у меня из головы, и поэтому, чтобы как-то отвлечься от тягостных мыслей, я достал из рюкзака блокнот с карандашом и начал записывать хронологию моего пребывания на Ямозере за последние четыре дня. День пятый Я целый день писал свой дневник. Может быть, он поможет людям понять, почему и с какой целью я оказался в этих краях. Сегодня с самого утра я начал ловить себя на мысли, что я ни с того ни с сего часто поворачиваю голову на северо-запад и подолгу смотрю в ту сторону через окно избушки, словно оттуда для меня должен прозвучать какой-то долгожданный сигнал. К полудню это чувство усилилось, а к вечеру переросло в уверенность, что я знаю, в какой стороне находится Карпиха. Для подтверждения этих мыслей я даже провёл небольшой эксперимент. Выйдя из избушки на снег, я завязал шарфом глаза, несколько раз покрутился вокруг своей оси, пока у меня не закружилась голова и не произошла потеря ориентации, и после того, как кровоснабжение мозга восстанавливалось, я поворачивался в ту сторону, куда мне подсказывала моя интуиция. И каждый раз это было направление на северо-запад. После продолжительного и мучительного обдумывания сложившейся ситуации я пришёл к твёрдому убеждению, что мне надо уходить отсюда и идти в Карпиху. Свой выход я наметил на утро следующего дня… День шестой На шестой день моего пребывания на Ямозере я отправился в путь. Погода стояла превосходная, лёгкий морозец за ночь образовал на снегу ледяную корку, по которой лыжи скользили, как по маслу. Помогая себе в движении длинной палкой, я уверенно продвигался вперёд. По моим самым оптимистическим прогнозам, я должен добраться до Карпихи к исходу четвёртых суток… …Через час после начала движения взошло солнце, озарив девственный лес неповторимыми красками. Солнце светило мне в спину, и я через куртку чувствовал его приятное согревающее тепло. Снег блестел и переливался всеми цветами радуги, заставляя меня всё время щуриться. Бледно-голубое небо радовало надеждой, что с приходом хорошей погоды температура воздуха поднимется, и ночи будут не такими холодными, как в последние дни. Через четыре часа я подошёл к опушке леса, представляющей собой сплошной бурелом с высокорослым кустарником. Абсолютно не ясны были размеры этого лесного массива, и я решил обойти его справа. Продвигаясь вдоль края, я начал поворачивать назад, что меня никак не обрадовало, и, вернувшись через час в исходную точку, я пошёл влево. Через два часа бесцельных поисков я уткнулся в полосу леса, поваленного смерчем. Предполагая, что эти двести-триста метров я преодолею за тридцать минут, я решил идти напрямик. Как только я сошёл с лыж, то моментально провалился в снег до пояса. Перебравшись через первое дерево, многократно запутавшись в его ветвях, я понял, что мне потребуется на преодоление этой природной полосы препятствий значительно больше времени… …Нет, это был не лес, это была не просека, это был чёртов лабиринт, в котором можно было сломать шею. Только к вечеру, абсолютно выбившись из сил, я выбрался из этого завала. Надеюсь на то, что это был худший день моего пути. Пока в чайнике кипятится вода, я пишу в блокноте эти строки, на большее меня уже не хватает… День седьмой Кто не бывал ни разу в тайге, тот не сможет себе даже представить, каким бывает девственный лес. Какими бывают непроходимые чащи и заросшие кустарником болота. Даже высокий снежный покров не смог ускорить темп моего движения. Я физически начал застревать в этих бескрайних диких лесах. На исходе сегодняшнего дня я пришёл к мысли, что самая прямая дорога не является самой короткой. Продукты стремительно заканчиваются, силы тоже. За два дня я, наверное, не прошёл и четверти намеченного пути, и надо что-то срочно предпринимать. Мой природный маяк в голове работает безупречно, поэтому я не опасаюсь, что смогу заблудиться, если буду обходить некоторые участки леса в обход. Ах если бы мне на пути попалась замёрзшая река или ручей, то это в значительной мере облегчило бы моё продвижение и сэкономило силы. Остаётся только одно, уповать на удачу, и его Величество «случай». День тринадцатый Сегодня к полудню я вышел на берег небольшого замёрзшего ручья. Мне требуется хотя бы суточный отдых для восстановления сил. Продуктов осталось мало, поэтому я ввёл для себя строгое ограничение и лелею надежду, что здесь, на открытой местности, мне удастся хоть чем-нибудь поживиться. Там в буреломе я за всю неделю не увидел ни одного зверя и птицы. Может, виной всему был шум, создаваемый мною при движении, но по-другому там было просто не пройти. Всё, решено! Завтра делаю для себя день отдыха… День четырнадцатый Ночью я услышал протяжный волчий вой, который привёл меня в смятение. Ни о каком нормальном сне уже не могло быть и речи. Подбросив в огонь побольше валежника, я спиной вжался в ствол столетней сосны, сжимая в одной руке топор, а в другой рукоятку ракетницы. Периодически засыпая и мгновенно просыпаясь, я целую ночь сквозь дремоту слышал вой голодного зверя. Я знаю, что волки зимой собираются в большие стаи, противостоять которой тяжело даже вооружённому человеку, не говоря о том, что с моим вооружением это будет сделать практически невозможно. Но если он будет один, то у меня, наверное, появится шанс постоять за себя. По всей видимости, в последующие ночи мне надо будет ночевать на деревьях. Благо в последние дни значительно потеплело, и по всему чувствуется приближение скорой весны. День восемнадцатый Русло ручья значительно расширилось, что намного ускорило скорость моего продвижения. Но и здесь попадаются каменистые перекаты, которые за зиму превратились в неприступные ледяные торосы, на преодоление которых уходит много времени. Я иду по руслу уже третий день. Но сегодня река повернула на северо-восток, так что мне опять надо уходить в лес. Интуиция подсказывает, что за эти дни я значительно приблизился к своей заветной цели, однако, сколько мне ещё предстоит пройти, известно только одному Богу. От голода всё чаще начинает кружиться голова. Волков я ещё не видел, однако шестым чувством ощущаю их присутствие рядом с собой. По-видимому, они наблюдают за мной. В дневные часы, когда становится жарко, хочется сбросить с себя куртку и меховые штаны. Одежда пропиталась потом и стесняет движения и непомерным грузом давит на плечи. Каждый килограмм груза кажется мне теперь уже десятью килограммами. Постоянно хочется спать, поскольку в ночные часы, сидя на ветке дерева, выспаться практически невозможно… День девятнадцатый Сегодня на исходе дня сознание моё помутнело, я оступился и упал. Мне не хотелось вставать. Хотелось просто лежать, ничего не делать и спать, спать, спать… И тут я увидел выходящего на лёд волка. Он не спеша, вразвалку вышел на открытое пространство метрах в сорока впереди меня, пригнул морду к передним лапам и стал ловить мой запах с подветренной стороны. Хитрое животное понимает, что я устал и начинаю выдыхаться, но волк также чувствует, что время его ещё не пришло, и ему надо дождаться своего часа, когда я окончательно обессилю. Как только моя рука потянулась к карману за ракетницей, хищник моментально ретировался к ближайшим кустам и скрылся из виду… ххх Когда подходит время делать ночной привал, я выбираю более-менее подходящую ель, обрубаю топором нижние ветки на высоту до двух с половиной метров и использую эти выступы для подъёма в качестве ступеней. Армейский рюкзак я верёвкой подвязываю за лямки таким образом, что у меня получалось своеобразное сиденье, а свободным концом обвязываю себя вокруг ствола, чтобы во сне не выпасть из «гнезда». Такое нехитрое приспособление прекрасно помогает переночевать и защищает от нападения непрошеных гостей. Правда, ни один хищник до сегодняшнего дня мне на глаза так и не попался. Только в ночные часы я слышу этот отвратительный вой, говорящий о том, что зверь всё время где-то рядом со мной… ххх …Решив, что на сегодня с меня хватит, я начал обустраивать свою стоянку на ночь. Пока я выбирал подходящее дерево, обрубал ветки, начало смеркаться. Мой вещевой мешок уже почти пуст. В нём осталось только три рыбьих хвоста да коробок с четырьмя спичками. Разведя костёр и удобно устроившись на срубленном лапнике, я смотрю на огонь и пишу эти строки, а мысли мои далеко-далеко отсюда. Весь вечер сегодня думал о том, как там сейчас в Москве? Представлял себе освещённые улицы, заполненные машинами и людьми, и мне показалось, что это происходит где-то далеко, на какой-то далёкой и неизвестной планете. Первоначально я думал пройти весь маршрут за четыре-пять дней, а сейчас мне кажется, что в этом проклятом лесу я нахожусь уже целую вечность, и у меня начала пропадать былая уверенность, что я вообще когда-нибудь выберусь из этого леса. А что ждёт меня в Карпихе, и есть ли она вообще? Может, снившиеся мне сны с Татьяной были вещими, и она зовёт меня к себе, в мир иной, загробный? От этих невесёлых размышлений мне даже стало жаль себя, захотелось заплакать. Но, сдержав слёзы, я наоборот встал и прокричал в непроглядный мрак ночи. – Эге-ге-ге… Где вы, сучье племя? Вам меня не запугать! Я дойду, дойду назло всем! Я не сдамся! День двадцатый Ночью небо заволокло тучами, подул холодный северный ветер, и весеннее настроение сменилось напряжённым ожиданием неизвестности. К утру густой снег загасил костёр, от которого шёл только слабый дымок. В целях экономии оставшихся спичек я не стал разжигать его снова, намереваясь согреться во время движения. Ландшафт изменился. Несмотря на то, что часто попадались поваленные деревья, это не шло ни в какое сравнение с тем буреломом, в котором я оказался в первые дни пути. Если раньше я шел, молча и тихо, то сейчас я наоборот стараюсь как можно больше шуметь. Я разговариваю сам с собою, подбадриваю и ругаюсь. Кричу на «хозяина» тайги, который запустил свой лес, через который невозможно пройти. Пою песни, бубню под нос армейские марши. Даже от того, что я просто говорю сам с собою, на душе становится веселее. Во второй половине дня я увидел впереди себя просвет и вскоре вышел на опушку леса. Я уже давно научился определять разницу между участками леса и болотом. Сейчас я стоял на берегу огромного болота. Наверное, в летние месяцы эти участки представляли собой непроходимые топи, но сейчас, когда земля замёрзла, передвигаться по ним было несравнимо легче, чем по лесу. Низкорослые кустарники и одиноко стоящие деревья позволяют на таких участках значительно повысить скорость передвижения. Кроме того, появилась возможность разглядеть окружающее пространство на пятьдесят, а то и на сто метров вокруг. …И тут я увидел их. Сначала я увидел одного, потом из-за куста появился второй, а за ним и третий волк. Они идут на приличном от меня расстоянии и, как собаки, ловко перепрыгивали через высокие снежные сугробы. Первоначально мне даже показалось, что я их абсолютно не интересую, но, заметив, что я остановился, они моментально легли на брюхо и исчезли из поля зрения. «А может, их не три, а больше?» – подумал я. Хотя это, по сути, уже ничего не меняет. Неважно, сколько их, а важно то, что они есть, и они идут за мной по пятам. Для того, чтобы быть готовым во всеоружии, я зарядил ракетницу и взял наизготовку топор в левую руку. В том, что наша схватка произойдёт рано или поздно, сомневаться не приходится. Используя возможность двигаться по открытой местности быстрее, я максимально ускорил темп передвижения. Волки ближе двухсот метров пока не подходят, но с сегодняшнего дня они уже не прячутся. Если я поворачиваюсь посмотреть, что творится за моей спиной, то они останавливаются и замирают, словно играют со мной в детскую игру. Но стоит мне сделать хоть один только шаг, как движение возобновляется. Такой стиль нашего движения продолжался до самого вечера. Когда до наступления темноты оставалось не более часа, я начал присматривать для ночлега подходящее дерево. Но здесь, посреди болота, меня окружают только молодые берёзки, которые мне ничем помочь не могут. Надо идти дальше и не терять надежду, что когда-нибудь это болото закончится. Когда уже почти стемнело, впереди себя я увидел тёмную полосу леса. Оборачиваясь всё чаще и чаще, я заметил, что расстояние между мной и моими преследователями сократилась до пятидесяти метров, и тогда я выстрелил в их сторону из ракетницы. Яркая красная вспышка вылетевшего заряда сделала своё дело. Звери бросились врассыпную от того места, где крутился и шипел огненный шар горящей ракеты. И эта пауза помогла мне преодолеть последние метры до опушки леса и взобраться на первую попавшуюся ель. Поднявшись на спасительную высоту, я сквозь мрак наступающей ночи увидел, что волки подошли к дереву и улеглись на ночёвку у самого ствола, показывая всем своим видом, что они оттуда уже никуда не уйдут… День двадцать первый …Сегодня ночью я не сомкнул глаз. Положение безвыходное. Я понимаю, что меня загнали в западню, из которой мне уже не выбраться. Глупо осознавать, что силы человека не безграничны, и всему есть свой предел. Сколько я смогу здесь продержаться, известно лишь одному Богу. Десять минут назад сквозь мохнатые еловые лапы я увидел на взгорке, в трёхстах метрах от себя ещё одного волка. Он внимательно смотрит в нашу сторону. Мои преследователи внизу заволновались и заскулили. Волк поднял голову вверх и призывно завыл. Через пять минут рядом с ним я насчитал ещё семь особей. Все они возбуждены и пытаются уловить запах, но ветер дует в противоположенную сторону. Визуально они нас пока не видят. Смею предположить, что мы зашли на территорию, которую контролирует другая стая. Сейчас они начали цепью спускаться с пригорка, окружая опушку леса. Внизу послышалось жалкое скуление. С левой стороны идёт вожак, он на голову выше своих сородичей. Да он просто огромен, я ещё никогда не видел такого огромного волка. Мои преследователи сначала завыли, потом зарычали и, ощетинившись, вышли из-под еловых лап на открытое пространство, тем самым показывая, что они готовы к битве. Одни готовы драться за свою территорию, другие не хотят упускать свой трофей, каковым для них являюсь я. Встав на расстоянии пяти метров друг от друга, волки начали морщить свои морды в устрашающих гримасах, всем своим видом показывая, кто тут хозяин. Потом в дело пошли волчьи лапы с выпущенными когтями, которые так и норовили зацепить противника. И когда все прелюдии драки были соблюдены, начался волчий бой, который окропил стерильно белый снег пятнами алой крови. Стало сразу ясно, что схватка идет не на жизнь, а на смерть. И сейчас, почуяв запах первой крови, звери с удвоенной силой набросились друг на друга. После того как одному из волков поранили бедро, подранок побежал в сторону леса, и часть стаи побежала преследовать его. Два других упорно сопротивлялись, но было видно, что сегодня не их день. Прошло ещё немного времени и стало ясно, что чаша весов в этой схватке склонится в сторону местных. Сидя в своём убежище, я многого не видел, но по рычанию, визгу и скулению животных понял, что битва смещается в сторону болота, с которого я пришёл вчера. И в этот момент я решился на спасительный побег. Не раздумывая, я разрубил топором верёвку, которой был привязан к стволу, и скатился, как куль, к подножью дерева. В том месте, где я вчера воткнул в снег лыжи, торчали только их обломки. Поэтому, не раздумывая, я со всех ног побежал в сторону виднеющегося просвета между деревьями, лелея надежду, что в пылу борьбы хищники забыли о моём существовании. Внезапно лес кончился, и я на всей скорости выбежал на край обрыва не то реки, не то озера. От такой неожиданности я замахал руками, пытаясь удержать равновесие, но, не справившись с центробежной силой, полетел кубарем вниз и через пару секунд лежал внизу возле самой кромки льда. От удара головой меня тошнило и качало из стороны в сторону, но, внутренний голос кричал мне: «Беги, Алексей! Беги изо всех сил и со всей мочи!!! Спасайся!!!» Подбадриваемый этими словами, я, как пьяный, побежал заплетающимися ногами на противоположную сторону водоёма. Когда до берега оставались считанные метры, я услышал позади себя пронзительный вой. В том месте обрыва, с которого я только что свалился, стоял вожак с окровавленной пастью, смотрящий на меня немигающими жёлтыми глазами убийцы. Понимая всю безысходность моего положения и то, что мне некуда больше деваться, я развернулся и стал ждать, что будет дальше. А в это время вожак с тремя сородичами в несколько прыжков добрался до подножья обрыва и вышел на лёд. Оценив расстояние до меня, он, как опытный охотник, начал не спеша приближаться ко мне. Сначала его движения были вялы, но через несколько шагов он перешёл на бег, и скорость его с каждым шагом стала увеличиваться. Свита старалась не отставать от своего предводителя, делала жалкие попытки угнаться за ним. Меж тем расстояние между нами стремительно сокращалось. Как только волки попали в зону поражения ракетницы, я нажал на спусковой крючок, и ярко-красная ракета устремилась к своей цели. В тот момент, когда поражение цели было почти неизбежным, могучее и хитрое животное в грациозном прыжке уклонилось от столкновения и продолжило свой бег, не сводя глаз со своей жертвы. Отступая и судорожно засовывая последний патрон в ствол ракетницы, я почувствовал, как под моими ногами затрещал и начал ломаться лёд. Через мгновение, не удержав равновесия, я начал падать на спину, отчего моя правая рука непроизвольно дёрнулась, и указательный палец нажал на спусковой крючок. В тот момент, когда моё тело почти коснулось льда, я увидел высоко над собой яркую точку разорвавшейся ракеты, символизирующую окончание моих страданий. От удара лёд треснул, и я провалился в образовавшуюся полынью. Инстинктивно схватившись за кромку льда, я почувствовал удар по голове, когда в полынью на полном ходу, как шары в кегельбане, стали влетать мои преследователи. Барахтаясь в ограниченном пространстве чистой воды, вожак не прекращал попытки вцепиться в меня зубами. Трое других пытались предпринять попытку выбраться из полыньи, но лёд продолжал ломаться и крошиться, и они, как беспомощные щенки, начали со страха скулить. Пока моя куртка ещё не намокла, я плавал среди животных, как поплавок, и всаживал свой охотничий нож в звериную плоть по самую рукоятку, отчего вода окрасилась цветом алой крови. В воде у меня было преимущество, и я старался использовать его по полной. Когда звери обессилели от кровопотери, я начал заталкивать их под лёд, сначала одного, затем второго, третьего, и через несколько минут, когда силы мои были на исходе, я затолкал туда последнего, вожака, который всё-таки умудрился вцепиться в моё левое плечо. Развернувшись в сторону берега, до которого оставалось не более десяти метров, я из последних сил стал грудью ломать прибрежный лёд, чувствуя первые признаки гипотермии. И если бы в тот момент мои ноги не коснулись дна, я бы, наверное, утонул. Сделав последний шаг вперёд, я, обессиленный, упал лицом в снег. В это время из-за облаков выглянуло солнце и заиграло всеми цветами радуги на осколках льда, лежащего перед моими глазами. Начинавшийся день обещал быть чудесным и тёплым, и мне так не хотелось в тот момент умирать! Через минуту моё сознание затуманилось, и в последний момент, прежде чем отключился мой мозг, я почувствовал, как кто-то лизнул мою руку. Часть вторая КАРПИХА Глава 1. Воскрешение Не знаю, сколько прошло времени и применимо ли вообще такое понятие, как «время», к тому месту, в котором я пребывал. По моим ощущениям мне казалось, что я бывал здесь уже не раз, и мне до боли знакомо это состояние, в котором я находился. Я чувствовал себя легко и свободно. Сила тяжести отсутствовала, и я парил. Парил в нескончаемом потоке приятных ощущений, словно это была несравнимая ни с чем музыка, написанная любовью и нежным чувством заботы обо мне. Наверное, так мы чувствуем себя в раннем детстве, когда нас на руках качает мать. Отовсюду струилась любовь, которую можно было ощущать физически в виде постоянно накатывающих волн, которые поднимали и опускали мою невесомую оболочку в такт переливам лучистого света, появляющегося из ниоткуда и уплывающего в никуда. Затем, словно из дымки, начали материализоваться образы близких для меня, но умерших людей: жены, дочери, отца с матерью, деда с бабушкой, родителей Татьяны, а также тех, кого я знал, но они уже отошли в мир иной. Они подходили ко мне, гладили меня по голове, что-то говорили, но я не слышал их голоса и только мило им улыбался. Побыв немного со мной, они начинали таять, словно это была голограмма. Потом картина изменилась, и я оказался в белом саду, в котором все деревья были белого цвета. В этом саду ко мне навстречу вышел высокий старик с абсолютно белыми длинными волосами, который прикрыл мне глаза своей ладонью, сказав при этом: «Твоё время ещё не пришло!». И наступила темнота. ххх …Я лежал на чём-то тёплом и мягком. Приятный запах какой-то до боли знакомой травы щекотал окончания моих нервных рецепторов в носу, заставляя включиться в работу головной мозг. Слева от меня сквозь небольшое окно пробивался с улицы свет, а справа висела цветастая ситцевая занавеска, скрывающая от моего взора остальную часть помещения. Пошевелив руками и ногами, я понял, что конечности мои целы, нет никаких переломов и увечий. Перед глазами продолжала стоять жуткая картина с бегущими на меня волками, «купание» в полынье и моя попытка выбраться на берег. Где я, кто тот таинственный незнакомец, который спас меня от неминуемой гибели? Я негромко кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, но никто не отозвался на моё шевеление. В доме было тихо, слышно было только, как потрескивают в печи дрова. Продолжая обследовать место своего пребывания, я удостоверился в том, что лежу на холщовой простыне, абсолютно голый, прикрытый сверху меховым одеялом без пододеяльника. Подушка была набита какими-то травами, потому что издавала приятный запах наподобие мяты. Решив дождаться хозяев на своём ложе, я закрыл глаза и незаметно для себя задремал. Через какое-то время послышался лай собаки, открылась входная дверь, кто-то постучал ногами об пол, стряхивая снег, затем скрипнула дверь, ведущая из сеней в комнату, и вошедший человек начал укладывать принесённые дрова возле печки. Я кашлянул, и через несколько секунд занавеска открылась, и моему взору предстал маленький старичок ростом не более полутора метров. На его лице светились невероятно добрые и ласковые глаза. – Слава Богу! Слава Богу! – запричитал он, осеняя меня крёстным знаменем. – Ожил мой соколик, ожил, а я-то всё жду и жду, когда ты проснёшься. Который день всё спишь и спишь. Видно, намаялся сильно, пока шёл. Он говорил быстро, почти скороговоркой и сильно окал. – Как величать вас изволите, добрый молодец? – Алексеем кличут меня, – в его же манере ответил я. – А откуда ты, Алексей, идёшь и куда путь держишь? – не унимался дедок, забрасывая меня всё новыми и новыми вопросами. Потом спохватился, взмахнул руками и запричитал. – Что же это я, бестолочь такая, пристал к человеку со своими расспросами? Ты, мил человек, встать-то можешь, не болит ли чего у тебя? – и голову немного склонил набок, ожидая моего ответа. – Да вроде бы всё в порядке со мной, – ответил я, садясь на кровать. – Только бы мне одежду какую-нибудь, если можно. Дед побежал в угол, и через минуту положил на мои колени моё выстиранное нижнее бельё, поверх которого аккуратно лежали носки. – Чудная у тебя одежонка, Алексей, я сроду такой не видывал. Ты, чай, наверное, городской? – с интересом спросил дед. – Как там сейчас люди в городе живут? Не ответив деду на его последний вопрос, которые сыпались из него как из рога изобилия, я спросил его: – А как же мне, дедушка, вас величать и к вам обращаться? – Ой, ой, да, и вправду, совсем старый стал, не представился тебе, забыл, заболтался. Зовут меня Архипом, по батюшке Захарович. Но ты зови меня просто дед Архип. И как-то грустно посмотрев себе под ноги, будто вспомнив что-то из своей прошлой жизни, задумчиво произнёс: – Давно уже никто по отчеству не величает, – и, опомнившись от забытья, продолжил в своей привычной манере. – Ну, ты тут одевайся, а я побегу на стол накрывать. Вид у тебя неважный, совсем изголодался, одна кожа да кости торчат, – и, как ракета, умчался в сени. Среди принесённой одежды я нашёл парусиновые штаны и рубаху. Одежда явно принадлежала Архипу, поскольку штаны доходили мне всего лишь до колен, а рукава рубахи заканчивались на уровне локтей. Перед кроватью, на самотканом коврике я увидел приготовленные для меня, самые что ни на есть натуральные лапти. Надев их на босу ногу, я начал переминаться с ноги на ногу, привыкая к новой обувке. В этот момент в комнату из сеней забежал Архип и, увидев меня в таком виде, с улыбкой на лице произнёс: – Какой же ты, Алексей, большой и красивый! Это, надо было полагать, был комплимент в мой адрес. Центральным местом интерьера внутреннего убранства избы был большой дубовый стол, возле которого стояло несколько крепких лавок. Слева от стола располагалась большая русская печь, а в противоположенном, левом углу виднелся небольшой иконостас с горящей лампадой. Пока я осматривался по сторонам, Архип достал из печи ухватом дымящийся чугунок, после чего начал накрывать на стол. Поставил самодельную посуду с соленьями, берёзовый кузовок с клюквой и глиняный кувшин с какой-то настойкой, которая завершила картину натюрморта. Накинув мне на плечи овчинный тулуп, дед легонько подтолкнул меня к столу. – Подходи, не стесняйся, отведай, мил человек, что Бог нам послал. Меня посадил по правую руку от себя, а сам сел во главу стола. Видно, на этом месте он сидел всегда, когда трапезничал. Перед тем, как приступить к еде, Архип прикрыл глаза и начал читать негромко молитву, после чего осенил себя крестом, а я последовал его примеру. Наверное, так было заведено в этом доме, но во время еды мы не говорили. В чугунке была приготовлена какая-та овощная каша, абсолютно несолёная и немного сладковатая на вкус. Ели деревянными ложками прямо из чугунка, добавляя к ней клюкву из кузовка. Это придавало еде своеобразное и необычное вкусовое ощущение. Я черпал ложкой кашу и краем глаза продолжал изучать хозяина дома. Я подумал, что ему, наверное, далеко за восемьдесят, но в тоже время у него были все зубы, и сидел он ровно, не сутулясь. Кто этот человек, что это за место и как он меня нашёл? Эти вопросы, как пчёлы, роились у меня в голове, и, как бы отвечая на них, дед Архип негромко произнёс: – Ты, Алёша, ешь, ешь, мы с тобой потом обо всём поговорим. Когда трапеза была закончена, убрано со стола, и дед, сходив на двор, покормил остатками обеда собаку, мы уселись на лавки за столом друг напротив друга. Интуитивно я почувствовал, что в облике деда Архипа произошли какие-то неуловимые изменения. – Ну, рассказывай теперь, Алексей, каким ветром тебя занесло в эти края? Почему в одиночку по тайге ходишь? Небезопасное это дело, – ласково, почти по-отечески начал меня расспрашивать старичок. Посидев с минуту, собравшись с мыслями, я начал свой рассказ. Когда я начал рассказывать про свой род, глаза у Архипа расширились, не перебивая меня, он трижды перекрестился, проговаривая тихонько «Свят! Свят! Свят!», и я увидел, что по его щекам потекли слёзы. Он сидел, слушал и плакал. Слёзы катились по его дряблым щекам и падали на стол, а он даже не пытался их вытирать. Я был растроган таким чутким вниманием с его стороны и продолжил своё повествование о том, что произошло со мной в Москве, о смерти моих близких родственников, о том, как я добирался до Ухты и как встретился с Балашовым, и о том, как он мне помог с вертолётом. Как меня выгружали на Ямозере, об урагане и об обнаруженной избушке, и о своём переходе через тайгу. Закончил я свой рассказ встречей с волками и битвой в полынье. – Вот и вся моя история, – подытожил я её окончание. – Больше я ничего не помню. За окном уже начало смеркаться. Дед Архип, сходил к печке, принёс оттуда горящую самодельную восковую свечу. Её слабый огонёк начал медленно разгораться, освещая и наполняя комнату запахом дикого мёда. – Ох, Алёша, ну и разбередил же ты старые раны. Неспроста всё это, ох, неспроста, – прокряхтел он и перекрестился. – Хватит на сегодня разговоров, сейчас чайку попьём и спать будем ложиться. Чай пили заваренный на земляничных листьях. Он был необыкновенно душистый и ароматный. Зачерпывая ложкой мёд из берёзовой кадушки, мы наслаждались приятным вкусом цветочного напитка. Архип по старинке наливал чай в блюдце, дул на него, причмокивая, и по лицу его было видно, что он очень доволен. На мои вопросы, что это за место и где я оказался, он уклончиво ответил: – Утро вечера мудренее, завтра, завтра всё узнаешь, а сейчас давай спать ложиться. Уложив меня в постель и укрыв ещё одним меховым одеялом, Архип затушил свечу и, кряхтя, полез на печь. Через какое-то время оттуда послышалось старческое сопение. На дворе несколько раз незлобно залаяла собака, оповещая округу, что здесь постороннему делать нечего, а ещё через несколько минут я начал засыпать. Ночью я проснулся от того, что кто-то негромко говорил в комнате. Откинув занавеску, я увидел в слабом свете лампады стоящего на коленях перед образами, усердно молящегося Архипа. Он беспрерывно бил земные поклоны и благодарил Господа за то, что он услышал его молитвы и послал к нему Алексея. Закрыв занавеску, я ещё долго слышал его тихий голос, но сила сна взяла надо мною верх, и я крепко уснул в надежде на то, что следующее утро многое прояснит. ххх Утро началось необычно. Занавеска откинулась, и перед моим взором предстал с загадочным видом улыбающийся Архип. Сделав шаг в сторону, он указал мне на лавку за своей спиной, на которой аккуратной стопкой лежала вся моя одежда, включая ватные штаны, и куртка с меховым капюшоном. От такой неожиданности я вскочил, обнял Архипа, поднял его высоко, почти до потолка, и сделал несколько пируэтов вокруг себя. – Что ты, что ты, Алёша, – запричитал дед, заливаясь, как ребёнок, жизнерадостным смехом. – А ну, поставь старика на землю, а то всю душу из меня вытрясешь, – незлобно пытался воспротивиться он. – Ну, хватит, хватит. Разве можно ж так обращаться со старым человеком? Ты же мне чуть все кости не переломал, мне ведь не двадцать лет, и не девица я, чтобы меня на руках носить, – продолжал он наигранно возмущаться, но по всему было видно, что ему приятна такая моя реакция на случившееся. – Давай, одевай свою одежонку, и пойдём скорее есть. А то у нас с тобой сегодня дел невпроворот. После завтрака мы вышли во двор, и я в первый раз увидел свою новую обитель. Посредине двора стоял почерневший от времени добротный сруб, сложенный из массивных столетних брёвен. Сквозь занесённую снегом камышовую крышу пробивалась дымящаяся кирпичная труба. Окна и крыльцо были отделаны великолепными резными наличниками, некрашеными и потемневшими от времени. Перед входом размещался очищенный от снега двор, по которому бегала большая лайка. Справа и слева от дома стояли два длинных амбара или сарая. Впереди виднелись большие дубовые ворота с калиткой и характерным навесом. От ворот вправо и влево уходил двухметровый частокол из струганных брёвен, а за калиткой росли две ровненькие берёзки. Во всём чувствовались основательность и порядок. Если бы такое хозяйство я увидел в Подмосковье, то подумал бы первым делом, что владельцем такого зажиточного «поместья» является как минимум бизнесмен средней руки. Краем глаза я увидел, как Архип следит за моей реакцией и ждёт от меня какого-нибудь комментария. – Вау! Вот это да! – произнёс я с чувством. В этом не было ни грамма иронии, а только искреннее удивление увиденным. Дед Архип стоял подле меня, переминаясь смущённо с одной ноги на другую, и я подумал, ведь это он сделал не ради того, чтобы произвести на меня впечатление, как обычно делают в городе, для показухи, а такой порядок был здесь и до меня. Интересно, кто ещё живёт в этой деревне и помогает ему по хозяйству? Что-то вчера я больше никого не видел и не слышал. Да и Архип никого не называл и не приглашал вчера к себе в гости. «Ладно, – подумал я, – сегодня всё прояснится». Архип пошёл к воротам, жестом приглашая меня следовать за ним. Собака, виляя хвостом, ласково тёрлась о валенки пожилого человека. Остановившись у калитки, Архип открыл большой накидной крючок и предложил мне выйти за ворота первым. Калитка без скрипа отворилась, и я ступил за границу забора. Передо мной открылся вид на поляну, по которой была протоптана тропинка к видневшемуся впереди замёрзшему водоёму. Собака стремглав побежала по дорожке, но дед Архип крикнул: – Тайга! Назад! – и собака, повинуясь воле хозяина, покорно вернулась на своё место и села у его ног. Обернувшись вокруг, я обнаружил, что никакой деревни здесь нет и в помине, а одиноко стоящий дом со всех сторон окружает вековой лес. – Вот, Алексей, полюбуйся, это всё, что осталось от Карпихи. Что, не ожидал увидеть здесь такого? – тихонько поинтересовался он. – Думал, найти тут целую деревню с людьми? А видишь, как на самом деле всё обстоит. Один я тут живу, один. Уже много лет как один. Если бы не Тайга, то я бы и тебя вчера не увидел. Спасибо ей, услышала, залаяла, вытащила меня, старого, с печи. Я как из сеней вышел, чтобы на неё прикрикнуть, так и увидел в небе красную ракету. Пока одевался и лыжи правил, она вся на лай изошлась. Как вышли за ворота, так она меня сразу потянула вон к тому мыску, – и Архип пальцем показал в левую сторону, где в километре от нас виднелся береговой выступ. – Я за ней по целине побежал. Подбегаю к тому месту, смотрю, а там ты лежишь, половина тебя в воде, а половина на берегу. Тайга тебе лицо начала лизать, значит, думаю, живой ещё. А одежонка твоя уже коркой ледяной начала покрываться. Я тебя раздел, укутал в своё, Тайгу на грудь положил, чтобы согревала, а сам в исподнем домой побежал за санями. Потом, когда вернулся, еле-еле тебя на сани переложил. Ох, и тяжёлый же ты, Алексей. Запряг Тайгу спереди, сам сзади подталкивал, так мы до дома и добрались. Там, где ты провалился под лёд, единственное место на всём озере, где родники на дне бьют. Там всю зиму лёд тонкий и некрепкий. И если бы ты не свалился в воду и не выпустил свою ракету, то не увиделись бы мы с тобой, и не стоял бы ты сейчас здесь подле меня. Архип снял шапку и три раза перекрестился. Я же стоял подле него, не сводя глаз с того места, где он нашёл меня……. ………………… |
0 комментариев