Описание
Прогнозы глобального потепления подтвердились. Прошло триста лет. Привычный мир уничтожен. Дороги, города, страны, люди… выжили не многие. А те, кто выжил – нашел спасение за бетонными стенами последних крепостей, расплачиваясь знаниями, свободой и человечностью… Мало?На смену «Полю чудес» пришло нечто новое. Игра с большой буквы… где на кону твои руки и жизнь… «переработка»… почти как в Кинговском «Бегущем человеке». Играй и радуйся, не замечая подкрадывающийся к человечеству неизвестный Разум. Не хочешь? Ты не из тех, кто прячется за спинами друзей? Ты готов найти в себе силы, честь и отвагу – последнее оружие в борьбе с новым Злом? Уже? Тогда вперёд, в неравный бой с Системой!
Приобрести книгу: www.litres.ru/den-ulin/proekt-2012/
Характеристики
| Отрывок |
ПРОЕКТ «2012» На игре… Костёр никогда не видел у людей такого выражения лица. Враньё – видел – по телевизору, где смерть кажется фальшивой, выдуманной, неспособной коснуться. Здесь же всё по-другому, хоть и телешоу. А как он упирался, как выгнулась его спина и вздулись вены на шее. Костёр мог поклясться, что при других обстоя-тельствах приз за перетягивание каната достался парнишке бы с лёгкостью. Тело пробрала дрожь: теперь не достанется ничего. Жаль… Раньше надо было думать. Когда решился всё изменить. Захотел жить по-взрослому: есть, спать, веселить-ся… в богатом районе, где живут избранные. Избранные – слово застряло в зубах горечью. Быть ему овощем, как метко прозвали горожан мель-кавшие на экранах знаменитости. «Говорящие головы», Дмит-рию захотелось сплюнуть, но вокруг толпились игроки, а за ограждением бесновалась толпа. Нельзя… Если заметят – штраф, а денег нет, и вся надежда на реакцию. Если поста-раться – шанс у него есть – возможность, грубо отнятая у только что проигравшего, парень даже место своё не занял, потому что кто-то, кому он доверял, не внёс залог. Сволочь… Кажется, была такая сказка, о девочке, или про кроли-ка, Дмитрий точно не помнил, где кто-то кричал: «голову с плеч!». Как похоже. Сказка… Костёр вспомнил маму, её реак-цию на его решение участвовать в Игре. Не плакала, не пыта-лась остановить. Он видел, как она побледнела, как выцвет-шие обои в спальной, и всё. Может, и к лучшему? Если проиграет, семья получит пенсию. Тысячу рублей… Толчок в плечо заставил очнуться. – Смотри, смотри, сейчас… – послышались горячие от дыхания слова. – Нет… – Прошептал Михаил – друг, с кото-рым решили выиграть, вопреки всему. Дмитрий дёрнулся – чёрт! – но головы не отвёл. Пле-вать ему на друговы шепталки, на слюни, да на всё! Ему не язык хотят в ухо засунуть. Херня. Ему хотят сообщить. Ин-фор-ми-ро-вать. Глядите! Сейчас! Прямо на глазах у замерших зрителей – ублюдков, жующих очередную дрянь и запиваю-щих эту дрянь пивом – обычный парень станет короче. На ру-ки. Только и всего. И не виноват Аспирин – ему не до уха – товарищу просто страшно. Как всем. Даже Костру. Мороз по коже. Ведь все только притворяются, Костёр хотел в это ве-рить, что зрителям весело, и они не знают, как это больно. Брехня… Всё они знают, вот и радуются, занимая места в зале, а не за игровым столом. Люди ли они? Разве так можно? Смотреть, ставить деньги, играть… а когда очередной неудачник проиграет – кричать и материться, будто мало несчастному отправиться на переработку. И этот проклятый скрип… Дмитрий с трудом разжал челюсти – скрипели его зу-бы. Зверьё чёртово… публика, так, кажется, помощник ре-жиссёра просил обращаться к зрителям. Ни за что… Шум в студии достиг пика и оборвался. Тишина… Рука Михаила намертво вцепилась в Димкин локоть, и парень вздрогнул: в зале воцарилось это. Воздух словно загустел, превращаясь в клей, застывая, свился со временем, образуя сверхъестественную субстанцию: слиплись мысли, дыхание… Наверное, то же самое творилось двести лет назад, ко-гда немецкие войска рвались к Москве, и на панфиловцев (Дмитрий вспомнил забытый памятник) надвигалась армада танков. Танки… Сейчас армады не было – люди… тысячи зри-телей, с чьих губ готовы сорваться слова: «Жми! Давай! От-режь мудаку руки. Отрежь Ему, а не мне, и я буду счастлив. Буду жить, радоваться, приду домой и засуну жене, потому что даже порнуха не возбуждает больше, чем вид отрезанной плоти и вопящего до ломоты зубов человека». Ты-джих… с глухим металлическим лязгом массивное – стальной кусок гранита – лезвие гильотинных ножниц рва-нулось вниз. ГЛАВА 1 Ветер с пылом гонял по асфальту пластиковые бутыл-ки, выцветшие пачки сигарет и обрывки газет. Мышиное небо собирало тучи – замышляло дождь. Сыро, хмуро, тоскливо, привычно пахнет гарью и полынью, поздний летний вечер – тепло. На земле три полосы – фосфоресцирующие ленты: зе-лёная, оранжевая и красная. Холодно отсвечивают в лучах прожектора, точно светофор: «Внимание, осторожно, стой» – предупреждение, за которым в темноте ночи теряется стена. С колючей проволокой, датчиками, вышками. На стене надпись: «Запретная зона, проход запрещён». А за стеной… никто из горожан не знал таящегося по другую сторону бетонных плит. С другой стороны… Жалея, что залез отлить в самые заросли – повыше ко-лена расползалось мокрое пятно – Дмитрий Костров удручён-но вздохнул и повернулся к другу: – Нарваться хочешь? Знаешь, что будет? Михаил пнул мятую жестянку пивной банки, глаза проследили кувырок, равнодушно брякнул: – Пятнадцать суток. Дмитрий криво улыбнулся. Прекрасно зная ответ, он или заразился занудством у Спирина, или становился таким же брюзгой, взрослея, но каждый раз, оказываясь у стены, начинал до друга докапываться. К тому же Аспирин до сих пор не мог (или не хотел) объяснить, зачем они сюда мотались. – И всё? – Ну, с работы вылечу, оштрафуют… Отец, наверняка, убьёт. – А со мной? – не без злорадства поинтересовался Ко-стров. Заметил недовольный взгляд друга и подумал, что ко-гда-нибудь доиграется. – Обо мне ты подумал? Ответа не дождался. Тема была неприятной (Дмитрий знал, в каких услови-ях живёт Михаил) и раздражение, как всегда оставляя на душе неприятный осадок, быстро сменилось грустью. – Я, между прочим, могу на переработку загреметь… – нахмурившись, решил оправдаться он. – Или тебе плевать? – Да знаю. – Болезненного вида невысокий молодой человек прислонился к неровной кирпичной кладке полураз-рушенного дома. – Чего прицепился? Тянет меня сюда. – Неужели? – Отвали. Сам ничего не знаю. – Взбрыкнул Аспирин, и не солгал. Только спустя несколько недель он поймёт при-чину странных снов, и ещё более странное желание видеть Стену. Диман устал стоять и опустился на корточки, глаза вы-хватили в грязи что-то мерзкое, брезгливо поморщившись, снова поднялся: – Отсюда туда не попасть. – Поёжился от налетевшего ветра. – Ты же знаешь. – Чувствуешь запах? – Проигнорировал замечание Спирин, в красивых серых глазах отразились цветные полосы. – С той стороны? – Не-а. – Крепкий жилистый парень взъерошил русые волосы, бездонной смолью блеснули в темноте глаза. – Воняет везде одинаково. – Неправда… Дмитрий сплюнул: спорить он не хотел, да и не умел. Снова влажный шум ветра и бумажный шорох мусора, далёкий одинокий стук не запертой двери. Знакомые звуки, но если прислушаться… можно услышать тревожный гул запря-танного в два оголённых провода смертельно-высокого напряжения. Исчезая слева и справа, провода темнели на свет-лом фоне бетона, придавая ему сходство с тетрадным листом. Только если линии в тетради ещё можно пересечь, эти – никто и не пытался. Бросив на друга виноватый взгляд, Михаил как загип-нотизированный уставился на яркий прожектор, осветивший близлежащие дома, заросшую площадку и снова нащупавший парней. Поёжился. Теперь по ним запросто могли открыть огонь, но Спирину, похоже, было наплевать. Костру, по-видимому, тоже… Сколько раз они приходили на этот колодец-пустырь, зажатый между одноэтажными кирпичными коробками, по непонятной прихоти древних строителей упиравшихся прямо в Стену. Сколько раз стояли на чудом сохранившемся пятачке апельсиновой корки асфальта: старом и рыхлом, потрескав-шемся, заросшем травой и кустарником. И сколько раз, чув-ствуя на себе внимательные до дрожи взгляды, гадали, что находится с другой стороны. Мечтали… Когда-то давно здания были складами, теперь – пре-вратились в развалины, памятники прошлой жизни, в полураз-валившиеся склепы с темнеющими провалами окон. С одной стороны грязная и отравленная промышленная зона, с другой… никто толком не знал о скрытом за «краем», как называли бетонную стену, возведённую больше двухсот лет назад и отделившую старые пятиэтажки и такие же заводы от внешне-го мира. По слухам, там всё было по-другому: красивые горо-да, чистые улицы, богатые и воспитанные горожане. Примерно как в изолированном районе родной крепости, где проживали разбогатевшие владельцы предприятий, удачливые ком-мерсанты и чиновники. Не веришь слухам – смотри телевизор с ежедневными передачами о победивших в Игре счастливчиках, правдивыми картинками и прочей чепухой. Телевизор – это серьёзно. Если верить, конечно… Отец Дмитрия не верил. В те редкие минуты, когда находил время для разговора с сыном, бывший начальник производства твердил, что картинки можно подделать, и за Стеной ничего нет. Ничегошеньки… А Дмитрий не верил отцу. Незачем тогда ходить на ра-боту, копить деньги и мечтать о свободе. Надежда, как извест-но, умирает последней. Как бесплатные психологи, распло-дившиеся в последнее время подобно тараканам. Костров-старший, рискуя загреметь на переработку, психиатров избегал, и запрещал посещать сыну, но мозгопра-вы так правдиво рассказывали о «другой» жизни, что ради этого стоило их слушать. Нет, он отцу не верил, а если и про-бовал – не признавался даже себе. Трусил… А вот Мишка не верил точно. Не пропускал ни одной передачи и зачем-то таскал сюда. Чуть ли не каждый выход-ной. По вечерам, когда остальные шли в кино или на дискоте-ку, или, напившись до безобразия, тискали по подъездам дев-чонок. Не верил и надеялся когда-нибудь из города выбраться. Работал сразу на двух работах, учился и играл во всевозмож-ные лотереи. Зарабатывал горб, как говорил Костров-старший, правда, тоже где-то с утра до вечера пропадавший, но не ради «счастливого билета», а чтобы прокормить семью: Димку, младшую сестру и прикованную к постели после ранения су-пругу. Взгляд упал на едва различимые на закопчённой стене слова, кажется, детское стихотворение. Интересно, откуда? Люди возле «края» не жили, а если появлялись, то лишь бан-диты или отморозки. Они постарались? Вряд ли. Писать не умеют, и небезопасно: подстрелить могли запросто. По-видимому, стихи остались с тех времён, когда рядом распола-галось общежитие, и мир не делился на части. Заставляя зажмуриться, грязную стену ожёг луч про-жектора. Интересно, если прийти сюда днём, на асфальте тоже можно надписи разглядеть? Какие-нибудь рисунки? Глаза заслезились. Костёр понадеялся – от ветра. Какие, к чёрту, надписи? Какие рисунки? Их давно смыло дождём, сдуло ветром и стёрло градом. Единственным богатством запретной зоны были большие неприятности: кро-ме возможности загреметь в кутузку, по пути к дому требова-лось пересечь контролируемый враждебными группировками квартал; попадутся местным – «обезьянник» станет мечтой. Если выживут… – Про шоу слыхал? – Вопрос друга отвлёк от мыслей и заставил нахмуриться: про шоу слышали все. – Игру? – Как думаешь – шанс есть? – У тебя? – Диман от удивления повысил голос, до это-го они говорили полушёпотом. – Железякой решил стать? Молодые люди встретились взглядами. – Не могу больше… – Да ну? – Михаил капризно поджал губы, и Дмитрий быстро поправился. – Забудь, вырвалось… у тебя и так полу-чится. Но Спирин уже завёлся: – Думаешь, если в семье один, и мать не болеет, легче? Началось… – Да ничего я не думаю. Не то хотел сказать. Остынь… – Остынь? Иди знаешь куда? Диман пожал плечами: – Как скажешь. – Раздражённо сплюнул в густую траву и повернулся, собираясь уйти. И замер: вдалеке прыгал луч фонарика. – Ладно, проехали… – стал успокаиваться Михаил, и увидел, как напрягся друг. – Ты чего? Диман предостерегающе поднял руку: – Заткнись. Доигрались, мать твою, идёт кто-то. – Сюда? – Угадай. – Менты? Костров поморщился: – Я знаю? – И быстро оглядел пустырь. Валить нужно… Сердце забилось сильнее, под рубашкой стало жарко. – Что делать? – в голосе Спирина больше не было зло-сти, скорее испуг. – На склад нужно, спрячемся там. – Диман торопливо двинулся к темнеющему прямоугольнику двери. Сзади раздался испуганный вздох… Пробираясь сквозь заросли крапивы и лопухов, Костёр старался не думать о заброшенном доме. Говорили всякое. И чаще о разной нечисти, обитавшей вдоль «края». Разумеется, он в эти россказни не верил, всё-таки взрослый детина, но всё равно при одном взгляде на колодцы окон, куда не мог про-биться мощный луч прожектора, становилось не по себе, не говоря уже о Мишке с его богатым воображением. Пятно фонарика приблизилось. – Чёрт, – прошипел Диман, белея зубами. – Шевелись. Сзади послышалось торопливое шуршание: худенький товарищ вышел из ступора. Хорошо, теперь главное… Дмитрий остановился в мет-ре от покосившегося крыльца. Замер. Предчувствие беды ле-дяным ветром перехватило дыхание: спасительная дверь могла оказаться закрытой. Вдоль позвоночника скатились зябкие металлические шарики пота. Влипли… С трудом подавив болезненную судорогу, Костёр по-пытался оценить обстановку. Не получилось – мысли тонули в адреналине. Хотя нет, одна чудом выплыла. Он вдруг на пол-ном серьёзе подумал, что если попытается спрятаться в траве, навсегда испачкает новые джинсы. Зубы до боли впились в губу. О чём он думает? А если им до кучи два чёртовых нароста оторвут? Головы их безмозглые! Если пожаловала одна из уличных банд, или охрана? Джинсы… Молодой человек одним прыжком преодолел расстоя-ние до двери, руки ухватили приваренную вместо ручки ско-бу, и со всей силы рванул. НИЧЕГО! Лишь живот закрутило и в панике зашлось сердце. Уже не думая, что выдаст себя шу-мом, плевать, Костёр с остервенением дёрнул сильнее. Давай же! Ну! Есть… Немного, совсем чуть-чуть, ржавая створка сдвинулась и отошла, открывая узкую щель. Потянуло плесе-нью, кисловатым запахом истлевшего дерева и какой-то тух-лятиной. Но думать некогда… время кончилось. Или он сейчас сдвинет этот сраный, точно язвами покрытый ржавыми наро-стами лист железа, или кончиться всё остальное. Навсегда… Сзади послышалось учащённое дыхание, и Диман вздрогнул, резко развернулся, привыкшие к «груше» кулаки в защитном движении застыли на уровне груди. – Ты… – выдохнул Костёр, замечая перед собой блед-ное луноподобное Мишкино лицо. – Ё… Михаил его испуга не заметил, сам трясся от страха. – Их много. – Глаза друга, и так большие, теперь каза-лись просто огромными. – Человек десять… не меньше. Десять, не меньше… Костёр отвечать не стал. Язык не слушался. Лучше не-сколько секунд постоять в тишине. Подождать. У него всегда так, даже отец соглашался: стоило перенервничать, как та фигня, от которой мысли путаются, исчезала по-быстрому. Вместо неё нарисовывались холодная собранность и грани-чившая с пофигизмом решимость. А следом – спасительное решение. Вот и сейчас, взглянув в испуганное лицо Аспирина, Костёр словно вышел из тела, другими глазами разглядывая пустырь, не обращая внимание на приближающиеся шаги и обрывки фраз. Искал выход. У них полминуты. Всего тридцать секунд… Бежать к другим дверям поздно, услышат или увидят, и неизвестно насколько другие подъезды заросли травой. Есть! Снова, более внимательно изучив крыльцо, Костёр убедился в отсутствии запоров и замков. Дверь просто крепко заросла лопухами и нужно лишь сильнее дёрнуть за ручку. Резче, не нервничая, и в правильном направлении. – Хватайся. – Дмитрий посмотрел на друга. – Тяни вверх и на себя. Друзья изо всех сил напряглись и осторожно потянули. Дверь медленно, с противным скрипом и сочным хрустом рвущихся сорняков, начала уверенно открываться. Прошло несколько секунд, и чёрный зев прохода оказался способен проглотить двух ненормальных (раз решились на такое) моло-дых людей. Хорошая мысль, насчёт «проглотить». Насчёт «ненор-мальных» – тоже. Вперёд… Недолго думая, чего уж теперь, Диман решительно шагнул в темноту. Повернулся, не глядя, схватил друга за ру-башку и потянул за собой. Вскрикнув от неожиданности, Спи-рин подался вперёд, его дрожащие ноги заплелись и парень споткнулся. Костёр представил, как товарищ, пытаясь сохра-нить равновесие, пропеллером машет руками, как в камень свело мышцы живота. Плюх! Громкий плеск и влажное шевеленье. Чёрт… Дмитрий машинально присел, сдерживая вскрик, вы-тянутые перед собой руки нащупали друга: – Живой? – Вздрогнул, касаясь льда мокрых пальцев товарища. – Какого… – Я… Диман зажал парню рот: – Тихо. За дверью послышались шаги, и в проём проскочил жиденький лучик света. Не могли фонарик лучше найти.– Возникла дурацкая мысль, и следом. – Ничего, тебя заметить хватит. – Вставай, придурок. – Митяй рванул Аспирина так, что затрещали швы. – Клянусь, это последний раз, когда тебя послушал. Михаил попытался ответить, но губы не слушались, и получилось какое-то мычание, но поднялся, жить-то хочется, и следом за Дмитрием сделал несколько неуверенных шагов. Глаза немного привыкли, и очертания комнаты стали видны лучше. По крайней мере, достаточно, чтобы завернуть за угол и спрятаться. Вот только прятки совсем не та игра, в какую хотелось сейчас играть. Ночью, возле Стены, когда бухающее сердце заглушает шум собственных шагов, уши пытаются уловить малейший шорох, а живот сводит от каждого шага. С прятками у него всегда были нелады… с того самого раза, ко-гда в шестилетнем возрасте спрятался в школе. – Помнишь? – Он даже представить не мог, что друг думает о том же. – Тогда… – Помню. – Диман вытянул перед собой руки. – Ви-дишь меня? – Вроде… – В спину ткнулись ледышки грабок. – Ой… Теперь, как всегда, всё зависело от него, на Михаила надежды мало. Десять шагов вперёд… осторожно… ещё три шага… стоп… кажется, впереди дверь. Костёр остановился, тронул матовый блеск, провёл пальцами по ржавому металлу. Ногти коснулись шершавой поверхности, бр-р… парень вздрогнул, вспоминая… Пятнадцать лет назад они с Мишкой играли в прятки. В старой школе. Почему – уже не вспомнить, то ли дежурили, то ли ждали отлучившегося по делам отца. Но количество раз-долбаев (пятеро), и среди них одну оторву – помнил прекрас-но. Машка – безлунная ночь волос, курносый нос и два огром-ных небосвода хитрющих глаз… – Чего встал? – Хрип Аспирина грубо выдернул из воспоминаний. – Не слышишь? Отвали… слышит он всё, не глухой. Вспомнил просто. Кое-что странное, на что раньше не обращал внимание. Фразу, подслушанную в подвале школы, когда по глупости решил спрятаться «так, чтобы никто не нашёл». – Они у двери… – Конец фразы Костёр не услышал, а додумал. – Иди же… – Михаил вцепился ему в плечо, словно хотел сломать ключицу. Иди… вот сам и иди. Дмитрий нащупал ручку и с си-лой зло дёрнул. Возмущённо лязгнув, дверь плавно открылась. Слишком плавно… Стало ещё светлее, похоже, в потолке и крыше нахо-дился пролом, через него и проникал свет с улицы. Сзади по-слышались удивлённые голоса преследователей и знакомый скрип входной двери. – Я тебе говорю, открыта, – тихо сказал мужчина. – Дай посвечу, – басом огрызнулись в ответ. – Ото-двинься, придурок. Костёр нырнул в проём. Следом метнулся Мишка: в этот раз тащить его не пришлось. Друзья прикрыли межком-натную дверь, и, не чувствуя острых углов отвалившейся шту-катурки, прижались мокрыми спинами к прохладной стене. Наступила тишина: похоже, незваные гости сомневались, сто-ит ли заходить внутрь. В темноте зашуршало. Диман вжался в стену, словно хотел в ней растворить-ся. – Ты слышал? Почему-то Дмитрию захотелось другу врезать. – Заткнись, – едва слышно прошептал он. – Ради Бога, заткнись… Шорох приблизился. Шорох? Не шорох, шаги… Дмит-рий понял, на что это похоже. Так ходил сосед, древний ста-рикан по прозвищу Борода. Шаркал по подъезду, не поднимая ног и оставляя в пыли смазанные следы. Они играли в следо-пытов и легко обнаруживали, где прошёл немощный дед. Они любили играть в разные игры, например – прят-ки… В подвале было темно. Наверное, как здесь, но скорее всего, светлее, в детстве всё кажется иначе. Но то, что они два маленьких придурка, Костёр не сомневался даже тогда. После того, как дверь с издевательским щелчком захлопнулась перед носом, и он убедился: изнутри её не открыть… Ему показалось, или вонь стала сильнее? В подвале школы так не пахло. Пахло ванной, вернее, паром, или сыростью, как говорил Костров-старший. Раньше он говорил, в ванной пахло мылом и туалетной водой (стран-но, Димка всегда думал, воняет мочой). Но после того, как мыло осталось только «хозяйственное», а туалетной воды не стало вовсе (парень не знал, что это такое, иногда смеялся: вода из бачка унитаза), в ванной стало пахнуть мочой, или, как говорил отец – паром, или сыростью. Что это за звук? Стучали Мишкины зубы, мерзкий костяной стук биль-ярдных шаров или перебираемых пальцами чёток. В другой ситуации Костров рассмеялся бы: надо же, Спирин от страха трясётся, не хватало ещё обделаться (хоро-шо, что приятель упал в лужу – не заметно… в отличие от него), а теперь только удивился, почему не стучат у него. А разве должны? А разве нет? Разве он не уверен, что из темно-ты кто-то смотрит? И не просто смотрит, а разглядывает. Ви-дит, несмотря на темноту, а возможно – благодаря ей. Костёр мог поклясться: в комнате кто-то был. И убедиться в этом легко. Достаточно протянуть руку и коснуться. Дотронуться до того, кто стоял напротив. Стоял, разглядывал, дышал в лицо. Парень буквально чувствовал мерзкое дыхание, яд, сочащийся из пришельца. И видел! ВИ-ДЕЛ очертания твари… лишь отдалённо похожей на человека. – Как мы выберемся? Это Мишка спросил сейчас, или когда застряли в под-вале школы? – Как мы выберемся?! – Закричал он. Значит, тогда. – Не надо… – А это уже сейчас. Действительно, не надо, отстань, прочь… К горлу подкатил ужин, и Диман согнулся, сблёвывая не переваренные до конца макароны. – Не-ет. – Содержимое желудка с омерзительным хлю-паньем выплеснулось на пол, в нос ударило кислятиной. – Господи… – Парень вытер губы тыльной стороной ладони, и с дрожью сплюнул попавшие на язык скользкие кусочки. – Ушёл… – прошептал товарищ. – Ушёл. – Это… – Кто здесь?! – Голос из-за двери заставил подпрыг-нуть. – Выходите, милиция! Дмитрий начал дрожать. Может, от страха, а может, от нервного возбуждения, хотя какая к чёрту разница? – Скорее, – с трудом проговорил он, понимая, что су-щество, находящееся в комнате, нападать не собирается. – Ту-да. – И вытянул перед собой руку, не думая, что Мишка не видит. Быстро пересёк комнату и нырнул в ближайшее от-ветвление. Коридор… В школе они тоже шли по коридору. На свет, думали, там люди. И не ошиблись. Только сначала услышали странный разговор, навсегда врезавшийся в память. И что они услышали? Что сказал незнакомый мужчина в тёмных (в под-вале!) очках и с капюшоном на голове, обращаясь к директору школы? И что ответил директор? – Помоги мне… – прошептал Михаил, хватая Дмитрия за плечо. – Ноги не идут. – Правда, сказал, проглатывая окон-чания слов и почти без остановки. Вроде: «Меногидут», но Дмитрий понял, пока затаскивал друга в коридор. Вовремя. Дверь в комнату резко открылась, и в сумрачный зал с шумом ввалились преследователи. Топот тяжёлых тел и шар-канье споткнувшихся ног, мат сквозь зубы и нервные смешки. И снова тишина, затем – щелчок взводимого курка: по крайне мере у одного из незнакомцев имелся «ствол». «И это всё»? – Голос мужчины в капюшоне казался знакомым. – «Больше ничего»? «Ничего». – Голос директора школы дрожал. «Значит, бесполезно». «Бесполезно»… – Услышали затаившиеся ребятишки. – «Никто не выживет». Вот, что он ответил. «Бесполезно» и «Никто не выживет». Никто. Это тогда, в подвале школы. Диман начал боком, упираясь спиной в стену, осто-рожно красться вдоль коридора. – Посвети туда. А это сейчас. Под ноги попала какая-то дрянь и с каменным шорохом откатилось. Парень сделал ещё два шага, прежде чем штука перестала катиться и остановилась. Затем задел снова. Опять что-то покатилось, звонко стукнулось, и гулко (дых, дых) застучало, скатываясь по ступенькам. Ступеньки? Дмитрий не стал останавливаться, продолжая идти, и одной рукой направляя семенящего следом друга. Интересно со стороны взглянуть, – снова некстати подумал Костёр, – посмотреть через прибор ночного видения – ПНВ… Он видел один в музее. Как они, словно балерины или танцоры недоделанные, одновременно вытягивают в сторону левую ногу и замирают. Переносят не неё вес тела и приставляют правую. Снова вы-ставляют, наклоняются, приставляют… как в танце, только танцуешь с липкой тьмой и своими нервами. Плечо упёрлось в стену: танцы кончились. Глаза уло-вили очередную дверь, вернее, её остатки, и молодой человек смело шагнул вперёд. Исчезновение Дмитрия заставило Михаила растерять-ся. На секунду. А затем он очумело метнулся следом, промах-нулся и с размаха врезался в стоящий возле дверного косяка холодильник. Его корпус проржавел и стал почти чёрным. Послышался оглушающий звон и грохот – древний аг-регат впечатало в стену. Вызывающий мурашки стальной визг – металлические ножки поехали по бетону. И затравленный человеческий крик – Мишка больно ударился и испугался. Неуклюжий… Хотя Диман, кажется, тоже не сдержался. Но через мгновение заорал во всё горло, когда от грохота в коридоре заложило уши и скрутило живот. Глаза ослепила белая вспышка, что-то горячее (пуля?) вжикнуло рядом и с искрами врезалось в стену. В воздухе запахло дымом, а на зубах за-скрипела цементная крошка. В носу запершило. Пора делать ноги… Как бы Костёр ни испугался, сумел сообразить, что по-сле выстрела, а прогремел именно выстрел, никто ничего не видит и не слышит. И если надо бежать – момент настал. *** Кощея считали сильным. Несмотря на свои тридцать восемь лет, он легко отжи-мался пятьдесят раз и двадцать подтягивался. Правда, всегда забывал упомянуть, что никогда не приседал со штангой, и когда раздевался, смотрелся комично: развитый торс на бро-сающихся в глаза рахитичных ножках. «Приседания – для слабаков» – говаривал он, и прихо-дилось соглашаться: – «Главное – руки». Никому не хотелось спорить с правой рукой местного мафиози. Не хочет шеф ноги качать – не надо, Бог ему судья, или Босс, как называли того самого мафиози. К тому же, если требовалось, Кощей мог очень хорошо вдарить, после чего не каждый оставался на ногах (даже у кого они были сильными), а некоторые и вовсе вырубались. А ещё Кощей был не глуп. Не настолько, конечно, что-бы в университете учиться, или помощником директора на заводе работать, но достаточно для превращения из простой торпеды в уважаемого вора в законе. И когда один из его ар-харовцев выхватил пистолет и начал палить, тут же догадался: пора делать ноги. Сначала, правда, возникло сильное желание наказать кретина, но быстро исчезло. Не из-за охраны (ментам ещё надо сюда добраться), и не потому, что пришли совершить кражу. Нет… Просто громкий шум мог разбудить местных обитателей. И не мог, а точно разбудил, Кощей готов был руку дать на отсечение, или даже голову. Вот и не стал тратить время на выяснение отношений, всё равно шмальнувшего не видел, а ловко повернулся (кто теперь скажет, будто ноги слабые?) и метнулся к выходу. Но ноги всё-таки подвели… А может, зрение. В момент, когда до спасительной двери остался шаг, левая нога наступила на что-то твёрдое и круглое. Воображе-ние тут же нарисовало ухмыляющийся человеческий череп, и… почти сразу забилось в панике, когда мафиози вскрикнул от боли и споткнулся. Кощей подвернул ногу, стараясь не упасть, отклонился от намеченного курса и смаху врубился в стену. Послышался тихий, знакомый по «работе» костяной хруст, и мужчина за-орал: в плече что-то сломалось. А когда упал на пол, сразу вспомнил о плохом предчувствии и нежелании идти на «де-ло». А вот Ганса, кретина, заметившего Мишку, подобные мысли не занимали. Мыслительный процесс требовал усилий, и двадцатилетний преступник старался использовать серое вещество как можно реже, насколько позволяла ситуация, ра-зумеется. И ведь, правда? Зачем думать, если руки делают всё сами? Бьют, куда надо, выхватывают пистолет и жмут на спусковой крючок. Всё очень быстро и точно, спросите у тех, кого собственноручно на свалке закопал. И дурного предчув-ствия у Ганса не было, потому что знал Ганс: дело прибыль-ное, не каждый день в Город атомные генераторы притаски-вают, пускай старые и излучающие радиацию, цена от этого не уменьшалась, скорее наоборот. Надо было видеть лицо бандюка. Улыбка осветила уз-кий лоб и поросячьи глазки, делая физиономию осмысленной и доброй, тьфу… но действительно, улыбка всех делает краше. Знал преступник, и что шуметь в помещении, тем более стре-лять, категорически запрещено, прекрасно знал, но ничего не мог поделать с руками. Хорошие были руки, быстрые, да и зрение не плохое, сумел же Мишку углядеть. Правда, кое-что не увидел даже он, например, ещё одну фигуру в конце кори-дора… Кощей попробовал подняться. Чёрта с два… И чуть не взвыл от отчаянья. Всё! Амбец… втихаря не смоется. А если позовёт – его, наверняка, в панике бросят. Рука скользнула к кобуре. Был у Кощея и ещё вопрос. И тоже не очень сложный. Кого он заметил слева, когда падал? Одного из своих голово-резов… С той стороны твоих людей нет. … или стражей? Шершавая рукоятка с самодельными углублениями под пальцы удобно легла в ладонь. Ганс успел выстрелить три раза, прежде чем сообразил: происходит странное. Во-первых, стало темнее, кто-то из ребят с фонариком перестал светить; во-вторых – почувство-вал в темноте подозрительное шевеленье; ну и, в-третьих, вспомнил наконец, что шуметь в доме нельзя. Не думая, Кощей выхватил «Беретту» и открыл огонь, одновременно начиная кричать, когда в жёлтых всполохах увидел, в кого стреляет. А затем, уцепившись свободной ру-кой за дверную коробку, попытался подползти к выходу. Ну же! В следующий миг кто-то с лёгкостью (не помогли бы мощные ноги) оторвал мафиози от пола и швырнул в темноту. – Не-ет!!! – заорал Кощей, и темнота пришла в движе-ние. Яростными вспышками стробоскопа в темноте разра-зилась беспорядочная пальба. Бандиты поняли, что случилось, и стали вырываться из западни. Западня не пускала… Ганс развернулся, лицо приятеля белело в темноте, с удивлением увидел в глазах напарника слёзы. Ничего не по-нимая, заметил на стене прыгающий луч фонарика (рука парня ходила ходуном), нахмурившись, удивлённо поинтересовался: – Ты чего, а...? В ответ напарник нечленораздельно промычал, словно ему что-то мешало. Затем это что-то высунулось, и Ганс по-думал, будто приятель показывает язык (какого хрена?), но быстро сообразил: для языка штука слишком длинная, и… наверное, гибкая, словно язык превратился в огромного червя и зажил собственной жизнью. Ганс, наверняка, сильно уди-вился, хотя ничего и не понял, если бы узнал, что мыслил вер-но. – Х-х-х, кх-ха-а-а… – вырвалось из раззявленного рта, а затем лицо разлетелось на куски. Ганс глаза закрыть не успел, тем более испугаться. А когда в лицо полетели горячие ошмётки, тупо облизал губы, чувствуя мягкие, приятные на вкус сладковатые кусочки. По-тому и жив остался. Его не очень мощный мозг (совсем не мощный) сумел родить единственную, но необходимую в тот момент мысль: «Это не язык, чёрт возьми, совсем не язык». То, что напарник умер (а главное, как), в голову отмо-розку не пришло. И, наверное, будет не честно, если спасение Ганса за-чтётся мозгу, руки бандита тоже не подвели. Вот бы удивилась подружка, на каждом углу трубившая, что уже месяц имитирует оргазм, так как у недоумка маленький член, а ру-ками он может только махать. Ганс выстрелил ещё два раза, и тот, кто подкрался к приятелю сзади и разорвал несчастному голову, с утробным воем отлетел в темноту. Сломаны нога, плечо, рука, рёбра, выплывая из обмо-рока, дотошно и с привкусом мазохизма, перечислял Кощей свои потери, короче, изломался весь. И болело тоже – всё. Начиная с ногтей на пальцах ног и кончая макушкой. И, пожалуй, макушка болела больше всего – именно ею он врезался в стену. Ну да чёрт с ней, с макушкой, главное руки (не ноги же?) целы, и можно ползти. Хорошо, что можно. Дру-гие, Кощей видел (и слышал!), как летали по комнате его ре-бята, превращаясь во что-то бесформенное, но уверенно мёрт-вое, не могли даже ползать. Уже не могли. И всё из-за одного единственного урода. Кощей осторожно зазмеил к двери, горячо надеясь, что виновника сожрали. В комнате творилось невообразимое. Ухали и лопались выстрелы. Заставляя вскрикивать и жмуриться, высекали всполохи рикошета, и с неслышным чавканьем влипали в лю-дей. В глаза и нос набивались невидимый в темноте дым и поднятая в воздух пыль. Скрипел на зубах превращённый в крошку цемент. Гудело в ушах. Но весь шум не мог заглушить человеческие вопли. Здоровые мужики шатали ором стены. Наверное, кого разрывали на кусочки. Кому везло – умирали тихо и быстро. А ещё… несчастные метались. Бегали по ком-натам, надеясь найти укрытие. И не могли. Лишь налетали на углы, полуистлевшую мебель, валились с рёвом на пол, пыта-лись судорожно подняться. Чувствовали, как сзади приближа-ется смерть, хватает и тянет, и изо всех сил пытались вырвать-ся. Хрипели и брызгали слюной, когда «стальной трос» Ледя-ного и Прочного опутывал тело, сипели, когда сдавливал гор-ло, и дёргались, когда ломал рёбра. Умирали… И если бы не стрельба и дикие крики, можно было услышать, как сочно трещат рёбра и звонко ломается позво-ночник. Как с чавкающим звуком сворачиваются шеи и отры-ваются конечности… Если бы не темнота, увидеть фонтаном хлещущую кровь, забрызгивающую стены, пропитывающую превратившиеся в труху доски пола. Почувствовать, как ком-ната наполняется запахом крови, оружейной смазки и дыма. И как к запахам примешивается вонь человеческих испражне-ний. Главное, чтобы не заметили, главное, чтобы не заме-тили. – Птицей в клетке билась в голове единственная мысль, и заканчивалась: – За что мне это? Кощей до ломоты сжал зубы, по лицу градом катился пот, стараясь не закричать, перекатился на середину комнаты. Огляделся, на миг глаза застила пелена, и, холодея, заметил наступившую вокруг тишину. Хотел облегчённо выдохнуть, мышцы на миг расслабились, когда сообразил, что на самом деле это плохо, если не сказать хуже. Потому что не осталось больше живых, вкусно пахнущих людей, и некому отвлекать от него чудовищ. Из чего следовал вывод, не утешительный, но правдивый: если не встанет и не доберётся до выхода – до-мой уже не вернуться. И не только домой, его даже не похоро-нят по человечески, если не считать таковым тот факт, что в землю он попадёт, несомненно… После того, как его сожрут, переварят, а затем… хорошая мысль, успокаивающая. Именно поэтому Кощей снова сжал зубы, твёрже сдавил пистолет, пе-рекатился, стуча мослами по полу и оставляя на досках капли пота, и рывком встал на ноги. Замер, напряжённо вслушиваясь и вглядываясь. Почувствовал, как что-то насторожилось, словно удивилось, как могло прозевать, а затем… неуловимо пришло в движение. Только в этот раз Кощей оказался готов. Бесформенное пятно вытянулось, приближаясь. Кощей ждал до последнего, а когда до фигуры осталось меньше метра, открыл огонь. Бах! Бах! Бах! Раз, другой… третий… увидел мешком свалившуюся тварь, услышал стеклянный визг, почувствовал чужую боль. А затем прыгнул к двери, и чужая боль мгновенно сменилась своей. Раскалённым прутом вонзилась в ногу, проткнула тело и врезалась в макушку. Из глаз брызнули слёзы, мочевой пу-зырь сократился, а тело прошиб пот. Ещё один прыжок – и рука нащупала ручку. Кощей скорее почувствовал, чем увидел: сзади что-то подбирается, а может, учуял – воняли твари мерзко. Короче, понял и уразумел: для спасения не хватает всего нескольких секунд и одного шага. Вперёд… Но вместо этого отпрыгнул назад, сдуру, и снова спас себе жизнь. Оставляя приторный запах сырого мяса, мимо проле-тело что-то тяжёлое, обдав вонью застарелого пота и мочи, смачно врезалось в стену. – Не торопись, – процедил Кощей, разряжая остатки обоймы в поворачивающегося к нему монстра. Залетевший в открытую дверь ветер донёс запах улицы – запах спасения: по имеющимся сведениям, обрубки из дома не выходили. Мужчина сделал последний шаг, и… увидел в проёме нечто. Разглядеть чудовище мешал бьющий в глаза свет от прожектора, но и увиденного оказалось более чем достаточно. Закричав, Кощей отпрянул назад. Выставил перед собой руки и закрыл глаза, мысленно прощаясь с жизнью. Тварь метнулась следом. Над головой полыхнула молния и ударил гром, что-то блестящее залетело под рубашку и с шипением прилипло к коже. В следующую секунду чьи-то руки схватил Кощея за талию, и грубо толкнули вперёд. Мужчина пробкой вылетел в дверь и свалился на агонизирующего бионита. Снова закричал, когда руки провалились внутрь, а пальцы коснулись скользких внутренностей и горячих механизмов. Замер, когда опять загремели выстрелы, и закрыл глаза. *** Если у Кощея сильными были руки, то у Ганса, судя по всему, ноги. Потому что бежал он так, что вряд ли уступил кому-нибудь из бывших одноклассников. А ведь когда сдавали нормативы, подросток не входил даже в первую пятёрку. Зато сейчас пришёл бы первым. Парень нёсся, словно за ним гналась стая волков, и при этом тащил на плечах Кощея. При каждом шаге главарь громко стонал, но не ругался, хотя и хо-телось. А ещё Кощей хотел вернуться к двери в дом и долго громко кричать, орать и посылать всех куда подальше, но вме-сто этого он стонал и плакал. А когда Ганс подбежал к машине и помог забраться внутрь, произнёс одну фразу, после чего сразу потерял сознание: – Что за падла открыла огонь… И Гансу хватило ума не сознаться. *** Диман заставил себя пошевелиться. В прямом смысле слова. Напряг мускулы, словно подтягивался или отжимался, согнул руки. После увиденного хотелось лежать, забиться в какую-нибудь щель и не двигаться. Невозможно, в природе не существует. Пасовало хвалёное Мишкино воображение. Одна-ко было. Он сам, да и друг тоже, своими глазами видел, как какие-то твари (не люди, точно) набросились на тех, кто выда-вал себя за ментов. А затем… хорошо, что он избавился от ужина, потому что в желудке снова закрутилось. Чёрт… Пол-ный трындец. Неужели байки про мутантов правда? Но то-гда… что ещё из многочисленных ужастиков, рассказанных пацанами, существовало в реале? Пятно на стене? Призраки? Чёрный-чёрный лес или чёрная комната? Пожалуй, с комнатой он угадал, действительно чёрная – по крайней мере, ночью. А днём, скорее всего, станет красной, а потом снова чёрной, ко-гда кровь запечётся. Снова захотелось в туалет. – Домой хочу, – послышалось в темноте. – Чё? – Диман скорее пошевелил губами, чем действи-тельно произнёс слово. Рядом заворочался Мишка, кажется, он дрожал: – Х-хочу домой. – Действительно трясся, дрожь нака-тывала волнами. – Д-домой… – Хорошо. – Диман прикинул, где может находиться ближайшее окно, осторожно поднялся и потянул за собой то-варища. Ребята медленно, на негнущихся ногах, словно роботы с заржавевшими шарнирами, стараясь не смотреть по сторо-нам, но всё равно каждую секунду оглядываясь, прошли в со-седнюю комнату где, как и прежде, двинулись вдоль стены. Только теперь перпендикулярно коридору, по которому кра-лись до этого. Миновав ещё два помещения, с облегчением увидели светлеющий провал окна, без стёкол и не заколочен-ный: выход на улицу, где рассказывают страшные истории, но не участвуют в них. Дмитрий чуть ли не за руку подвёл Аспирина к окну. На несколько секунд заставил замереть, прислушаться: нет ли погони, затем подсадил, помогая забраться. Как только друг спрыгнул, весь обратился в слух, ожидая нападения. Ничего не услышал, в ушах звенели лишь выстрелы и крики, и схватился за обколотые кирпичи. Напрягся, из-под пальцев посыпалась штукатурка, хотел уже забраться на подоконник, когда на глаза попалась ещё одна дверь. Подозрительно крепкая, и на вид совсем новая… Костёр уставились на пятно света, отбрасываемое от-куда-то с улицы и падающее на клёпаную металлическую по-верхность. Ровную и недавно крашенную… Тело свела болезненная судорога, нога соскочила, и Дмитрий больно ударился о шатающуюся кладку коленом. Из груди вырвался стон, но взгляд остался прикованным к подо-зрительной створке. Неужели, правда, крашеная? Поддавшись нездоровому любопытству, согнувшись буквой «Г» и потирая ушибленное место, Костёр проковылял к двери и осторожно коснулся блестящей ручки. Провёл по свежей краске рукой, оставляя на глянце едва заметный влаж-ный след. Пытаясь определить, есть ли кто с другой стороны, прислонился к двери ухом и прислушался. Какой-то гул? Металлическая дверь напоминала старинные клёпаные танки и железнодорожные мосты, и, скорее всего, прекрасно проводила звук, если внутрь не набили какой-нибудь наполни-тель. Пенопласт или стекловату. Хотя зачем кому-то набивать стекловату в дверь давно заброшенного дома, и не простую, а чуть ли не бронированную? Может, затем, зачем и красить? Из-за двери не доносилось ни звука. Дмитрий перестал прислушиваться. Дверь была хо-лодная, и у него замёрзло ухо. Пытаясь связать всё воедино, машинально потёр мочку пальцами. Неужели эти твари ра-зумны? И смогли покрасить дверь? Но тогда почему не отре-монтировали всё остальное? Бред какой-то, что-то (кто бы спорил) в его рассуждениях не складывалось… Тихий свист Мишки отвлёк от мыслей. Ладно, потом додумает, сейчас линять надо. Костёр снова сделал шаг к окну. И снова остановился и посмотрел на дверь. А… была, не была. Вернулся к двери и резко повернул ручку. Замок тихо щёлкнул и открылся. Чёрт… Не заперто. Парень замер, запоздало пугаясь безрассудного поступка. Хотя чего уж теперь. Если там кто-то есть – по-любому услышал. Так что… Дмитрий набрал в лёгкие воздуха, затаил дыхание и толкнул массивную (действительно чем-то набитую) дверь. *** Позже, когда он будет вспоминать события ночи, хотя и поклянётся никогда этого не делать, придёт к выводу, что вёл себя странно. Им слишком везло, и где-то на подсозна-тельном уровне теплилась уверенность: ничего не случится. Как будто кто-то (уж не Мишка ли?) специально заманил на пустырь, стараясь узнать, выберется ли из заварушки, и, убе-дившись, показал проклятую дверь. Отец бы посмеялся над такими мыслями. Знал пре-красно: если сын остался цел, заслуга в этом не мифических существ, а силы воли и хладнокровия. Качеств, в избытке имеющихся у Кострова-младшего. Отец у Дмитрия был что надо, хоть и ворчал всё время и храпел до оконного звона. Подумает Костёр и о том, что будет ещё, как минимум неделя, всё забыть и постараться выйти «сухим из воды». Что даже подозрительная дверь и найденное в комнате оборудова-ние – не такой уж большой криминал. Для него… Хотя в тот момент разволновался сильно. И испугал-ся… не каждый день становишься свидетелем чего-то очень секретного и опасного. За такое обычно наказывают. Он просто исчезнет. И друг вместе с ним. И всё из-за нескольких ящиков, аккуратно сложенных возле стены. Не на потрескавшемся бетоне и истлевших гор-былях, а на деревянном, из новеньких досок, полу. В комнате с наглухо заколоченными окнами, и с электрической (электри-ческой!) лампочкой красного цвета под потолком, разгоняв-шей полумрак неярким светом и освещавшей сложенные на полу ящики, инструменты и непонятное снаряжение. А глав-ное – ещё одну дверь, точнее, тамбур, в том самом месте, где, по Димкиным расчётам, заканчивалась территория города. И тамбур этот мог вести лишь в одно место… Из города! Уже после, когда они с Мишкой убегут на достаточное расстояние, озираясь, придут в себя, и Костёр всё подробно расскажет Аспирину, голову посетит мысль, что люди, выда-вавшие себя за стражей порядка, искали эту комнату. И ника-кие они не менты, а бандиты, решившие поживиться за чужой счёт; если бы ящики принадлежали им, стрелять бы они не стали, даже он догадался: мерзкие твари реагировали на шум. Конечно, и тут не всё сходилось: например, с каким наслаждением обрубки расправились с людьми, не только убили, а ещё и съели. Из чего следовало, что тот, кто склады-вал оборудование и ходил на ту сторону, должен был как-то ужасных стражей контролировать. Но даже это не волновало Кострова-младшего больше, чем вопрос: почему не сожрали их? Могли же – за компанию? Могли, но не сожрали, и лишь потому, что до этого обнюхали, и… думать дальше не хоте-лось. Слишком уж получалось запутанно и сложно. Хотелось чего-то попроще. Неба над головой, нормального жилья, или, на худой конец, знать – где враг, а где друг. Теперь же выхо-дило, что кто-то (явно не рядовые граждане) беспрепятственно выходит из Города, приносит из-за Края очень ценные вещи и притащил откуда-то чудовищ. И всё под носом у вездесущей охраны. Дела… ГЛАВА 2 Противный писк будильника заставил вздрогнуть и проснуться. Глаза скользнули по часам, и Дмитрий мысленно удивился: «Неужели проспал? Вернее, не проснулся за не-сколько секунд до сигнала»? Из открытого окна тянуло свежестью. Парень вспомнил, с каким трудом проводил позавчера Мишку до квартиры (впечатлительный друг боялся идти один). Пришёл к себе, и долго, пытаясь успокоиться, прини-мал горячую ванну. Не успокоился, пришлось выпить сно-творного, под утро задремал… Ладно, пора на работу. Костёр поднялся, босые ступни коснулись прохладного линолеума, с хрустом потянулся, осторожно задирая голову и разглядывая увеличивающуюся на потолке паутину. Все мышцы ныли, а спина болела, словно вчера он разгружал ва-гоны. С чувством зевнув, поискал глазами носки. Один обна-ружился сразу, другой пришлось на коленях доставать из-под заставленного пыльными обувными коробками дивана. Вы-прямляясь, обнаружил брошенные ночью на пол джинсы и майку аккуратно висевшими на спинке кресла: заходила ма-тушка и прибрала. Как всегда… Машинально прислушиваясь к шуму за стенкой, стоны матери давно стали фоном, решил, что у него серьёзное оправдание – не каждую ночь с обрубками сталкиваешься. Мысли тут же вернулись к событиям ночи, и Дмитрий быстро забыл обо всём… только тени, скрежет и крики. Глаза в испуге скользнули по комнате и наткнулись на зеркало. Па-рень вздрогнул. Не сразу признал своё отражение: крепкая фи-гура в трусах, и в каждой руке по носку. Морок развеялся, не-весело улыбаясь, вспомнил, как однажды в таком виде спалил-ся перед родителями очередной подруги, и как всё утро изоб-ражал жениха… Продолжая разглядывать фигуру, оценил массивный курган трапеции и объёмные холмы дельт, накачанную шею, прыгая, натянул носки, а затем и джинсы. Повернулся, любу-ясь в зеркало сбоку, расправил одеяло, пальцы уцепились за простыню, и аккуратно свернул постель в некое подобие руле-та, где вместо начинки выглядывало одеяло и две подушки. Небрежно запихнув «рулет» в старый скрипучий шифоньер, ещё раз оглядел маленькую комнату… Он жил на третьем этаже старого, как мир, кирпичного девятиэтажного дома. В довольно приличной, по меркам рай-она для бедных, да и всего города, трёхкомнатной квартире. Планировка ничем не отличалась от той, что когда-то называ-ли «улучшенной»: три изолированные комнаты, разделённый с ванной санузел, кухня и длинная прихожая. Самую маленькую комнатушку впарили ему (мужчина, перебьётся), вторая по коридору и чуть больше досталась младшей сестре, а в самой большой разместились родители. В квартире стояла тишина. Ленка, конечно, ещё не проснулась, а отец наверняка ушёл. Одна матушка спала в одиночестве в зале. Болезнь наступала, и она редко выходила из комнаты, только когда все собирались дома, или приходили гости. Да иногда, чаще по ночам, чувствуя себя лучше, заходила полюбоваться ребятиш-ками. Нестерпимо захотелось зайти в зал и пожелать матери доброго утра, может, и отец ещё спал, и не ушёл по многочис-ленным делам. Здорово застать предков вместе, сесть рядыш-ком, как раньше… вернуться в детство и весь день играть в приставку. Дмитрий пригладил взъерошенные волосы, стараясь не шуметь, тихо прошёл на кухню. Нет, если бы отец был дома, то уже встал, и, как все-гда, готовил своё фирменное блюдо. Яичницу. Одну из разно-видностей: глазунью, с салом, колбасой, омлет… при этих мыслях в животе заурчало (весь вчерашний день он пил только чай – после субботнего «приключения» в рот ничего не лезло). Не богатый вроде выбор, но Костёр так не считал. Это очень хорошо, что он завтракал яичницей, другие не могли позволить даже этого. Мишка, например… А в яйцах, как-никак, много белка, не растительного, а того самого, нужного для роста. Тем более ему, качку домо-рощенному. Не водяному, разумеется – бодибилдеру, как вы-ражались мажоры. Или не мажоры (прикольное, просто, сло-во), короче, сосунки всякие, с богатенькими родителями, нажравшиеся стероидов и разъезжающие на собственных тач-ках. Хозяева жизни грёбаные – были среди знакомых и такие. На кухне как раз яичницей и пахло. С салом. М-м-м… Чувствуя усиливающийся голод, Костёр зажёг спичкой газ, машинально выискивая глазами пепельницу, громыхнул о плиту закопчённой, похожей на тарелку для игры в Фрисби, чугунной сковородой без ручки. Заглянув в холодильник, до-стал три яйца, и приличный, наполнивший кухню ароматом искусственных специй, шмат сала. В поисках хлеба пошарил в деревянной, чем-то похожей на скворечник, захватанной пальцами хлебнице. Нарыл малюсенький чёрствый кусочек, и, не удержавшись, с удовольствием понюхал, наслаждаясь су-хим кисловатым запахом. Дрожжей, сказал бы Спирин, но Ко-стёр считал – свободы: своей муки в городе не было, и её при-возили из другой крепости. Вздохнув – он давно научился об-ходиться без хлеба – положил горбушку обратно, с едва за-метной паузой захлопнул расшатанную крышку. Обойдётся, пускай сестра побалуется, хлеб – штука редкая, почти как чай. Если поставки не возобновятся, есть придётся одни суррогаты. В сердцах схватив мясной нож, и не замечая, как пальцы уме-ло сжали рукоятку, ловко, с нездоровым удовольствием, начал резать шпик и тут же бросать на сковородку. Этажом выше послышалась ругань. Ниже заиграла му-зыка. Дождавшись, когда кусочки станут прозрачными, за-цепил один лезвием, поводил, рисуя круговые узоры и покры-вая горячую чугунину маслянистым глянцем. Цапнув яйцо, представил череп монстра, кривляясь, разбил, с вскриком от-дёргивая руки, когда горячие брызги шкворчащего жира обо-жгли пальцы. Недолго думая, отправил на сковородку ещё два, вспоминая какую-то умную передачу об йодированной соли, посолил. Помешивая ножом густеющую массу, в который раз задумался, где отец берёт куриные яйца. Настоящие, размером с оранжевый мячик для настольного тенниса и желтком того же цвета. Вдыхая божественный аромат, и с нетерпением гля-дя, как сворачивается, вернее, разворачивается белок, дождал-ся, когда яичница поджарится, но так, чтобы осталась дрожал-ка. Выключил газ и отправился в ванную. Из помутневшего от влаги и времени зеркала на него глядел молодой не выспавшийся парень с тёмной паклей во-лос, и наглыми, несмотря на цвет, холодными карими глазами. Прямой выступ носа, бледно-розовая полоска губ, и колючий от щетины, дерзко выступающий вперёд, будто он поднял го-лову, квадрат подбородка. Дерзко… Диман вспомнил, как его дразнили в первом классе, проходили мимо и выпячивали вперёд челюсть. Один старше-классник даже кличку хотел подогнать – «щелкунчик». Костёр усмехнулся. Не успел… Он его около дома под-караулил. С Мишкой, правда (вот у кого, блин, обидных кли-чек отродясь не бывало), и хорошенько отметелили гада, навсегда отбивая желание обзываться. А потом (о драке, разу-меется, узнали) его первый раз наказал отец. Ремнём. Пришёл домой из школы, зашёл на минуту к матери, и вышел из ком-наты с кожаным подарком на тридцатилетие. Димка сразу всё понял, но оправдываться не стал, решил показать характер. Показал… вырывался, как маленький, из носа сопли, изо рта вперемешку с криком слюни, ну и слёзы, разумеется, тоже. Правда, скорее от обиды, чем боли (не очень-то батёк старал-ся), не считал Диман себя виноватым. Отец был с сыном пол-ностью согласен, но признаваться не спешил. В общем, отлу-пил хорошенько, приговаривая: «В следующий раз сначала думай». Хорошая фраза. Вроде как не делай так больше, и в то же время делай, но так, чтобы не узнали… *** Прошло больше суток с тех пор, как они с Мишкой по-бывали на пустыре и стали свидетелями кровавой бойни. Если увиденное вообще имело название. При одном воспоминании волосы на голове начинали шевелиться. А так – ничего… Никто вроде не искал, и не звонил, но и времени про-шло слишком мало, и худшее могло ожидать впереди. Не сговариваясь, друзья решили ни о чём не рассказы-вать и постараться забыть всё к чёртовой бабушке. По крайней мере, на недельку, а лучше на месяц, или на год. Правда, когда Костёр предложил это в первый раз, реакция Михаила удиви-ла: парень скорчил недовольную рожу, нижние зубы прикуси-ли губу, и всю дорогу сопел и молчал. Сначала Дмитрий ре-шил, что товарищу не по себе. Но, поразмыслив, пришёл к другому мнению. Робкий с первого взгляда друг, когда не надо, становился упёртым, как баран, и смелым. Вредным и неуправляемым… Дух, одним словом. И сейчас по дороге на работу, не обращая внимание на влажную духоту и нудный гул мегаполиса, Костёр пытался вспомнить фразу, брошенную Михаилом перед тем, как скрыться в подъезде. У Дмитрия ещё засосало под ложечкой, но он списал тревожное ощущение на последствия ночного кошмара. Кажется, Спирин буркнул: «Поживём – увидим». Вот-вот. Так и сказал. «Поживём – увидим», плюс подозри-тельное молчание, и серые зенки, хромированные азартом. Костёр вздохнул. Мишель явно что-то задумал. После того, как услышал о комнате, заставленной портативными атомными генерато-рами. «АГ» – это мечта, из книжек и передач по телевизору. Привет из-за Края, где только богатые могли позволить по-добную роскошь. Не рабочие… Интересно, возникла ещё одна мысль, кто из горожан причислял себя к этим ублюдкам. Насколько он знал, за такие деньги легко покупался билет на свободу. Глаза скользнули по трепыхавшейся на ветру запылён-ной листве, слух уловил рёв и скрежет ползущих грузовиков. Только зачем пользоваться чудо-техникой в городе? Рискуя загреметь на переработку? И зачем, если можно запро-сто выбраться из крепости, возвращаться? Опустив голову, задумчивый взгляд слепо скользил вдоль бордюра, Костёр медленно брёл по дороге. Рассуждая о странном поведении владельцев тайной комнаты и строя все-возможные гипотезы, молодой человек полностью ушёл в себя и не заметил одинокую фигуру на другой стороне улицы. Брыньк… нога задела пивную банку. Дмитрий резко, словно налетел на невидимое препят-ствие, остановился. Медленно возвращаясь к действительно-сти, насторожённо огляделся. Ни души. В узком проулке спря-таться негде. Только запах гари, бытового мусора и автомо-бильных выхлопов. Чёрно-коричневый пластилин липкой гря-зи под ногами, и большие глубокие лужи с радужной от масла и бензина плёнкой разводов на дрожащей поверхности. Обко-лотые шпалы бордюров да остатки ноздреватого асфальта, больше похожего на потрескавшуюся землю. –… брое утро Содружество… – донеслось из открытого окна. – Сегодня мы расскажем о двух счастливчиках… Костёр поморщился и двинулся дальше. О счастливчи-ках слушать не хотелось. Ни о счастливчиках, ни о само… тьфу… реализации. Брехня правительственная. Как ноздрева-тый асфальт под ногами, от которого осталось одно название. В городе асфальта было меньше, чем на пустыре. Там по нему никто не ездил и даже не ходил. А здесь… днём на работу, но-чью – домой. Изо дня в день, даже в праздники. Перепрыгивая через очередную лужу, молодой человек поскользнулся, и едва не упал. Хватая руками воздух, услы-шал сзади девичий смех. Уши запылали, а подбородок начал опасное движение вперёд. Возле подъезда топтались две соседки. Девушки вы-шли из дверей и теперь решали проблему преодоления огром-ной лужи, затопившей двор и крыльцо. Светка и… Машка. Последняя и смеялась, красивые глаза насмешницы бесстрашно стреляли из-под чёлки. Пухленькая ладошка при этом шарила в пакете, вытягивала наощупь резиновые сапоги, видно, девушка решила не мучиться и пойти до центральной улицы в них. Пришлось засунуть гордость в одно место. Костёр по-здоровался и кивнул, против воли окидывая взглядом ладную фигурку. Глаза на секунду прилипли к ногам, девушка приня-лась натягивать первый дутик, и юбка задралась, демонстрируя шикарные бёдра и круглые коленки. Забыл сразу о пустыре и генераторах. Эх… встретился с обиженным взглядом Машкиной подружки и виновато пожал плечами: извини, Све-тусик, разлюбил. Светлана скорчила недовольную рожицу: все вы кобе-ли. Дмитрий неопределённо взмахнул рукой, перед глаза-ми снова встал пустырь, возвращаясь к действительности, рез-ко отвернулся и с мокрым плюхом шагнул в самую жижу. Чувствуя на себе насмешливые взгляды и снова краснея, не стал отряхиваться, а рванул, как спринтер, вдоль улицы, по-крывая многострадальные джинсы блестящими семечками брызг. Правда, в конце дома не удержался и обернулся, встре-чаясь с заинтересованным и совсем не насмешливым взглядом Мари. Где-то в области сердца приятно защемило, и пониже живота тоже. *** Заводская раздевалка. Протухшая кислятина человеческого пота и тяжёлый дух давно нестиранных носков и портянок. Воняет сильно, и, если заострять внимание, начинает мутить. Лучше не думать, а ещё лучше не задерживаться в грязной маленькой комнате, почти полностью заставленной синими металлическими ящи-ками. Диман не задерживался. Переодевался быстрее. Менял модную майку и джинсы на измазанную маслом и гудроном спецовку, а стёртые кроссовки на громоздкие, с алюминиевой проволокой вместо шнурков, колодки разбитых берцев. И в темпе уматывал в цех. Пять дней в неделю. Вот и сейчас, бросая в сторону Мишкиного шкафчика встревоженные взгляды и удивляясь, почему товарищ ещё не на работе, быстро переоделся. Странно… Начал волноваться, когда Михаил, не поднимая глаз, пропылил мимо, проковылял и даже не поздоровался. Навер-ное, не отошёл ещё, спал плохо, или не спал вовсе. Лекарств дома не было. Ни снотворного, ни ацетилсалици… самого се-бя, в общем. И всё из-за глупой мечты накопить денег. Дмитрий нахмурился, даже в неярком свете загажен-ных мухами ламп в глаза бросались бледность и синяки под глазами друга. Но жалости не почувствовал, наоборот, неиз-вестно почему, снова начал злиться. Поднимая волну пыли и мелкого мусора, резко закрыл дверку шкафчика, и, продолжая хранить молчание, лишь выпяченный подбородок выдавал настроение, защёлкнул навесной замок. Раздражаясь всё больше, снова посмотрел на переодевающегося зубрилу: – Здорово. – С трудом дождался, когда Спирин по-смотрит в ответ и махнул товарищу рукой. – Здорово… Нервно усмехнулся: – Не спал? Медленно натягивая куртку, Михаил кивнул: – А ты как думаешь? Уснуть не могу… ерунда снится. – Ясно...– посочувствовал Костров, оглядываясь на других рабочих. Людей в раздевалке оставалось мало, основная масса вышла в цех, но достаточно, чтобы весь день приставать с во-просами. – Ладно, потом расскажешь, – пробубнил Костёр, по-чёсывая затылок и взглядом уговаривая не болтать. Мишка всё прекрасно понял и согласно кивнул. С про-тивным, напомнившим скрип двери на складе, звуком закрыл створку шкафчика, и нагнулся завязать шнурки. Костёр снова поморщился: товарищ не жрал, экономил на лекарствах, а по-ганые шнурки находил. – Да-а… Скользнув взглядом по выпирающему подбородку друга, Михаил нахмурился. Быстро завязал шнурки «бабьим» узлом и с шумом выпрямился. Гремя по доскам разбитой по-дошвой, казалось, худые ноги с трудом поднимают огромные берцы, вразвалочку проковылял к другу. Узкая ладошка вроде бы вяло ткнулась в лапу товарища, но рукопожатие, несмотря на заморенный вид, вышло крепким: – Здорово, ещё раз, – негромко сказал Михаил. – Привет, привет. – Дмитрий не смог сдержать улыбки. – Ну и видок, умереть можно. – Ладно, видок… – одними губами улыбнулся товарищ. – Башка раскалывается… Надо было тебя послушать, купить таблетки. Костёр хмыкнул: – Ничё, ещё пару дней, и пройдёт. – Понизив голос, добавил: – Ты это… поменьше болтай, а то услышат. И в цех пойдём, опаздываем. – Пошли. – Мишка понимающе кивнул. Друзья вышли из раздевалки и по гулкой металличе-ской лестнице спустились в цех частного предприятия, где три года батрачили слесарями. Сразу после школы. Мишка, прав-да, пытался каждый год в институт поступить, только именно – пытался. Кому он нужен? Без денег и блата? Правильно… Поэтому и копил на пропуск в рай – очень уж на систему об-разования обиделся. Кому вершки, а кому корешки, – ввернул бы Димкин отец, и как всегда, оказался прав. Цех представлял собой печальное зрелище. И не только возрастом, не уступавшим брошенным на пустыре складам (здание, по крайней мере, периодически латали, меняя потрес-кавшиеся кирпичи, вываливающиеся плиты и разбитые стёк-ла), а из-за неприспособленности к производству крупногаба-ритных металлических ёмкостей и специального нефтехими-ческого оборудования. И размером (величиной «бочки» не уступали железнодорожным цистернам), и давно устаревшим оборудованием. Ещё один памятник цивилизации, такой же склад, только повыше, снабжённый кран-балками и самодель-ными воротами, способными пропустить тяжёлый грузовик. В цеху стоял густой смог сварочного дыма, абразива, окалины и краски. Тем же, соответственно, воняло. И шумело, словно рядом находился заполненный до отказа стадион или пролегала многополосная автострада. На полу валялся всевоз-можный мусор: вафельные блины сломанных шлифовальных кругов, кудри металлической стружки, макаронины стальных труб и золотистые карандаши угольных электродов. Того и гляди – свернёшь шею… Торопливо спустившись вниз, молодые люди подошли к старшему мастеру: невысокому молодому парню с выступа-ющим круглым животом и таким же круглым лицом; по про-звищу Круглый и Мягкий, вечно чем-то недовольному и дико орущему. Поздоровавшись, выслушали гневную тираду, «где вас, опездолов, носит, время уже десять минут девятого», по-лучили задание и отправились на рабочее место, где ждал ещё один член (мастер так и сказал: «член») бригады по имени Де-нис. Их ровесник, такой же работяга (других здесь не было), с соседней улицы. Паренёк успел получить в кладовой «болгар-ки», три шлифмашинки валялись у кантователя, и тянул удли-нитель. Завидев приятелей, остановился и приветливо махнул рукой. Огляделся в поисках начальства, казалось, худая шея с трудом держит большую вихрастую голову, никого не обна-ружил (наивный), бросил переноску и достал сигареты, мед-ленно и с чувством, курение не вошло ещё в привычку, краси-во прикурил. – Здорово, Дэн. – Диман подошёл к вечно лыбящемуся приятелю и пожал руку. – Как сам? – Как сала килограмм, – выдохнул парень тугую струю дыма. – Задание получил? – А то. Денис повернулся к хмурому и бледноватому Мишке. – Чего с ним сделал? – Ухмыляясь, посмотрел на Дим-ку. – А, Костёр? – И громко рассмеялся. – Удары отрабатывал? – Ага, вместо груши. – Шутка Димке понравилась, в отличие от Михаила, он чувствовал себя нормально. – Э-э, очень смешно. – скривился Михаил, представив хохмача на своём месте. – Придурки. – Посмотрел на бочку, громоздившуюся на специальных катках, в далёком прошлом танковых траках, и нагнулся за шлифмашинкой. – Пахать надо. – Рука воткнула вилку в розетку. Повернувшись к бочке, посмотрел на сварочный шов, его требовалось зачистить, и прикинул, с чего начать. – Давайте, а то Мягкий увидит, опять орать… – Костров! – Громкий крик, заглушающий скрежет де-сяток шлифмашинок и удары кувалд, резанул по ушам. – Опять не работаешь?! Накаркал… Круглый нагнулся и ловко поднял «болгарку». – Работайте! – С силой всучил её Дмитрию. – Вперёд! И ехидно сощурился. Диман инстинктивно схватил шлифмашинку, и охнул, когда ручка врезалась в диафрагму, зло посмотрел на началь-ника. – Сергеич. – Денис попытался разрядить ситуацию, знал прекрасно о способности мастера докапываться и выво-дить из себя. – Дай покурить перед работой. – Только курили. – План Дениса сработал, и Круглый и Мягкий отвлёкся. Посмотрел с неприязнью на защитника, си-гарету в его руке, и сморщился, будто увидел послание с того света, маленькие глазки прилипли к Мишке: – А ты, лёлик, смотри за другом. – И, не дожидаясь от-вета, быстро зашагал дальше. Молодые люди увидели, как он сплюнул и едва не по-пал на удлинитель. Димка дёрнулся, но Дэн успел его схва-тить: – Брось! Он же специально. – Вот сука. Так и хочется врезать. В сердцах тоже плюнул, случайно на провод попадая. – Не только тебе, – произнёс Михаил тоном, заставив-шим ребят удивлённо посмотреть в его сторону, в глаза бро-сились заметно порозовевшие щёки, если только виной были не яркие вспышки электродуговой сварки. – Полегчало? – не то снова прикалываясь, не то дей-ствительно переживая, поинтересовался Денис. – Полегчает тут… когда на инструмент плюются. – Чего? – вскинулся Костёр, напрасно делая вид, что ничего не понял. – Молчал бы лучше. – Мне сказали за тобой смотреть. – Аспирин превра-тился в прежнего зануду. – Так что давай, лёлик… вперёд. – Да… щас, – буркнул Костёр, но вытянул ногу, и осто-рожно, словно боялся получить удар током, стёр плевок нос-ком ботинка. – Доволен? Всё равно весь провод в говне. Спирин промолчал. – Ладно… – вздохнул Костров. – Если такой умный – давай работать. Не говоря больше ни слова, достал из кармана защит-ные очки, стараясь не замечать слишком пристального взгляда Спирина, нацепил. Пытаясь унять неизвестно откуда взявшу-юся дрожь, неуклюже сунул мозолистые ладони в хэбэшные рукавицы, включил дёрнувшуюся от оборотов, словно ожив-шую «болгарку» и принялся нервно и нарочито небрежно за-чищать сварочный шов. Из-под круга с громоподобным скре-жетом полетели ярко-жёлтые искры, едко запахло горелым металлом. Мишка, наверное сам поражаясь покладистости друга, больше ничего не сказал. Переглянувшись с Денисом – в гла-зах приятеля читалось откровенное любопытство – тоже по-быстрому нацепил очки и рукавицы. Включил «болгарку» и начал аккуратно сбивать «сопли», делая шов более круглым и ровным, похожим на старшего мастера. Мимо, отклячив пятую точку, пронёсся начальник, остановился, секунд десять понаблюдал за работой, по лицу, отражая смену настроения, бежали тени от сварки, ничего не сказал и вразвалочку засеменил дальше. Почувствовав на себе взгляд, Дмитрий посмотрел мучителю вслед, захотел снова плюнуть, но, покосившись на Михаила, передумал. Дэн не преувеличивал: Мягкий его ненавидел. Как и остальных рабочих. И не только из-за склочного характера и проблем в семье, у кого их нет? Причина заключалась в Спи-рине. Вернее, в его неуёмном (на взгляд Костра и вовсе пока-зушном) желании всюду добиваться справедливости. Михаил вечно со всеми спорил, объяснял и доказывал, ну и, разумеет-ся, доигрался. Подначил мужиков забастовку устроить. Денег ему, видите ли, мало. Бабки платили реальные, не кидали, и вовремя. Да и платили везде ровно, отличались получки лишь на бумаге. У товарища и на этот счёт готовая теория имелась. Якобы вла-дельцы предприятий находились в сговоре. Надо же такое придумать? Дмитрий всему услышанному от не в меру умного друга не верил, но во многом соглашался: убеждать Миша Спирин умел. Можете у мужиков спросить. Кто забастовку поддержал. Жёлтые искры металла походили на хвост рукотворной кометы. Вжих, вжих… крепкие руки твёрдо держали тяжёлую шлифмашинку. Закончилась забастовка быстро. Как и началась. И если бы не Димкин отец – пополнить Аспирину ряды обрубков. Но батёк откуда-то лично знал директора фирмы, и замолвил за Михаила словечко. Обошлось хорошей взбучкой и приличным штрафом. Ну и плохим отношением мастеров: конечно, знали прекрасно, почему зачинщика с работы не выперли… Четыре часа пролетели незаметно. Перекусив в соседней тошниловке, друзья вернулись в раздевалку. Не задерживаясь, прошли в смежную комнату, где обедали любители домашней кухни. После еды закуток пре-вращался в арену карточных баталий. Игра находилась в са-мом разгаре. Из толпы болельщиков, плотным кольцом обсту-пивших ненормальных, с лёгкостью расстававшихся с деньга-ми работяг, слышались громкие крики, раздавались довольные вопли победителей и трёхэтажный мат проигравших. В ярко освещённом помещении висел густой туман та-бачного дыма. В лучах солнца он медленно ворочался на сквозняке и поднимался к потолку, синеватые щупальца лени-во тянулись к открытой двери. Повсюду валялись пакеты, пла-стиковые бутылки, остатки еды и окурки. Пепельницы и урны переполнены – одна-единственная уборщица не справлялась с работой. Денис сразу влез в самую гущу и буквально через се-кунду друзья услышали громкие крики и вопли: приятель под-бадривал кого-то из знакомых. Костёр потянулся следом, но Михаил не позволил. Спирину не хотелось провести остаток обеда в одиночестве. Играл он редко, по крайней мере, в свару или козла. Говорил, что не хочет впустую тратить время, хотя, по мнению Дмитрия и других рабочих, занимался ещё большей глупостью: рассуждал о политике и смысле жизни. Иногда увлекал разговором кого-нибудь из работяг, после чего, разумеется, разгорался спор, частенько заканчивающийся по-тасовкой, особенно если мужики успевали перед этим набраться. Короче, не соскучишься… Зная Мишкину слабость, многие считали своим долгом над Спириным поиздеваться. Вот и сейчас, только друзья успели пройти на небольшой балкончик, в изготовлении кото-рого принимали не последнее участие, как тут же нарисовался прыщавый хмырь (Костров не помнил имени), и вроде бы слу-чайно, ехидно поинтересовался: – Когда забастовку проводить будем? Парламентёр. Рассеянно скользнув по парню взглядом, Аспирин от-вернулся: – Почему парламентёр? – Ну… как же? Ты ж у нас… это… коллектив подначи-ваешь… условия давишь. – Понятно, – Михаил потёр подбородок, его глаза сме-ялись из-под тонких бровей, и посмотрел на Кострова. – То-гда, скорее, депутат. Теряя к приставале интерес, отвернулся, разглядывая ржавые остовы брошенной во дворе техники, зелёные остров-ки мятых сорняков и сваленный в кучу мусор. Вдохнув полной грудью свежего воздуха, почувствовал запах разогретого битума и мазута. – Да? – подыграл Костёр, совершенно не понимая, о чём идёт речь, и чем парламентёр отличается от депутата. – Мозгов-то нет. – Точно печатью, пригвоздил тупость задири-стого коллеги, усмехнувшись, посмотрел новенькому прямо в глаза. Шёл бы ты отсюда… Парень на секунду замер, в его глазах отразилось со-мнение: пропустить обидное замечание или нет. Стрельнув глазами в комнату, где за столом сидели друзья, бросил на Димку оценивающий взгляд: да – крепкий, да – кулаками, слыхал, махать умеет, и давно в шараге работает, только если каждому козлу хамить позволять, за человека скоро считать не будут, быстро зачмырят, даже такие, как ботаник тощий. Но что-то в глазах Дмитрия, вроде беззаботно улыба-ющегося, быстро заставило передумать. Ну его к чёрту, при-дурка небритого, пускай скалится, придёт время. – Хрен с вами, – парнишка потёр кончик чумазого но-са. – В другой раз побазарим. И повернулся, собираясь уйти. – Настроение не то, – не думая о последствиях, наивно поделился Михаил. – Спали мы плохо. «Прыщавый» остановился, враз забывая о собственных мыслях, глумливо ухмыльнулся, и его палец грязным ногтем ткнулся Кострову в грудь: – Спали вместе? – Спросил и тут же заткнулся, пони-мая, какую непростительную ошибку совершил. Успел заме-тить, как на его слова, услышав непозволительное оскорбле-ние, обернулись несколько рабочих. Только это и успел, пото-му что в следующий миг небо резко наклонилось, и он оказал-ся в углу балкона. Кулак приставала прозевал. Игра за столом вмиг прекратилась, крики стихли. – Ты… ты… – «Прыщавый» попытался подняться, но Костров ударил снова, вдавливая в пол. – Лёжа-ать… – Костёр! – Мишка схватил друга за руку. – Хватит! Кончай! Диман попытался вырваться. – Вот, падла. – На секунду расслабился, пытаясь при-тупить бдительность Спирина, а затем резко дёрнулся, стара-ясь дотянуться до обидчика ногой. – Иди! Сюда… Сзади подбежали рабочие. Помогли Мишке оттащить Костра от отбивающегося ногами, прижавшегося спиной к ограждению паренька. Поставили недотёпу на ноги и оттесни-ли, недовольно качая головами и громко ругаясь, но, не вста-вая ни на чью сторону, прекрасно зная, что с Костровым луч-ше не связываться. Вперёд протиснулись приятели «Прыщавого». О чём-то громко зашептались. Мишка разобрал только: «Семён, ты как?» и «давай ему наваляем». Диман тоже на слух не жало-вался, и среагировал соответствующе: снова вперёд рванулся. И если бы не стоявшие рядом рабочие, наверняка набросился на помощничков, а так его вовремя перехватили и вытолкали с балкона. – Хорош! Сдурели, что ли? – Начал ругаться один из бригадиров, пожилой седой котельщик. – Нравится в морды кулаками тыкать, мотайте на улицу. Нечего здесь… – А когда Диман снова попытался вырваться, добавил. – Я кому говорю, псих патлатый. Слышишь? Вот бесовская порода, весь в от-ца… Упоминание родителя сработало. Димка замер, удивлённо уставившись на мужчину. И хотя кулаки ещё сжимались, а глаза лихорадочно блестели, на лице появилось осмысленное выражение: – Чего? Чего сказал? – облизал Костёр пересохшие гу-бы. Подбородок торчал далеко вперёд. – Хватит, говорю. – Котельщик в упор посмотрел на парня. – Понял? – Угу. – Диман посмотрел на державших его мужчин. – Понял… всё. Отпустите! Иваныч несколько секунд испытующе глядел на парня, а затем махнул рабочим рукой, разрешая отпустить. Здоровые мужики нехотя отступили, а один из них, ни к кому конкретно не обращаясь, тихо проговорил: – Довели людей. Возражений не последовало. Встретившись с Мишкой взглядом, Дмитрий тяжело опустился на длинную, сколоченную из грубо обработанных половых досок деревянную лавку, громко вздохнув, привалил-ся спиной к прохладной стене. Рядом присел Спирин, озабо-ченно поглядывая то на продолжавших толпиться на балконе слесарей, то на Кострова, и гадая, не связано ли агрессивное поведение друга с субботним приключением. – Нервы не в дугу, – угадав его мысли, произнёс Дмит-рий. – Из-за какого-то придурка сорвался. «Довели людей», – вспомнилась Мишке фраза, бро-шенная державшим Кострова слесарем, и парень подумал, что понимает, о чём хотел сказать простой работяга. – Ты чего? – присел рядом Денис. – Дома беда? – Да нет, – в голосе чувствовалось больше удивления, чем недовольства. – Заклинило просто. В глазах потемнело. – Заклинило? – оторвавшись от тяжёлых мыслей, Ми-хаил удивлённо посмотрел на друга. – Опять? Диман нахмурился: – Да ладно… – С надеждой взглянул на товарища. – Может, от «колёс»? – Не дожидаясь ответа, выдумал возмож-ную причину. – Наверняка от таблеток. Слишком много вчера выпил. Мишка не поверил, прекрасно зная, как действует сно-творное. Если только Костров (не обязательно нарочно, могли ошибиться) купил другое лекарство. Но, насколько он знал, никто из знакомых, торгующих дурью, не стал бы кидать дру-га. По той же причине, по какой никто не вступился за но-венького Семёна. Себе дороже. Когда из средств убеждения оставались кулаки, Дмитрий, не раздумывая, пускал их в дело; знал, гадёныш, что получается. Но и тогда сначала пусть не-много, но думал, а уж потом бросался в драку. И то, что со-рвался так резко и неожиданно, да ещё на работе, и в смену Мягкого – выглядело странно. Единственное объяснение, ко-торое приходило в голову – вчерашнее приключение; нервов они там оставили предостаточно. Мишка нахмурился, не подозревая, насколько близко подошёл к разгадке. В открытую дверь ворвался ветер. Разбавил напряже-ние и вонь потных тел сырой прохладой. Спутал мысли. – Снотворного? – снова влез в разговор Денис. – Вы чего? Опять подсели? – Переспросил: – Нет, серьёзно? Спирин раздражённо взглянул на напарника. – Да иди ты. – Даже в «лучшие» времена они ничем, кроме «травы», не баловались. – Спим хреново, не слышал… – Отвлёкся, когда мимо провели Семёна, рукой прикрывающего разбитый нос. Заметил на пальцах кровь. – А? – Снова по-смотрел на Дениса, вспоминая, о чём говорил. – В субботу по-чудили маленько… вот и не спится. – Да мне без разницы, – парень осклабился, – чем вы занимались. – Отпрянул, когда Мишка угрожающе махнул рукой. – Всё, всё. Видел, что бывает, когда с расспросами ле-зешь. – Ты ещё… – прошипел Костёр, провожая избитого парня взглядом, на лице не то сожаление, не то разочарование. – Ну, сорвался, бывает. Действительно… Денис рассмеялся. Улыбнулся Костёр. Не улыбался Спирин, оставаясь при своём мнении. В двери показался Круглый и Мягкий: лицо голодного человека, акульи глазки лизнули помещение. – Костров. – Взгляд не сулил ничего хорошего. – Ну-ка пойдём со мной. – Чего ещё? – Дмитрий отлип от стены, но остался си-деть. Если выгонят, зачем унижаться? В раздевалке снова наступила тишина. Все, кто оста-вался в комнате, ждали развязки. Половина с недоумением: неужели новенький решил стукануть; другие с испугом: на столе остались карты и валялась мелочь, а у кого-то в шкафу стояла початая бутылка водки. Один Костёр смотрел с непри-язнью, пытаясь скрыть истинные чувства. Теперь, когда злость испарилась, он искренне стыдился несдержанности, но боялся прослыть трусом. – Пойдём, говорю! – старший мастер повысил голос. – Пришли к тебе. И неприязнь мгновенно сменилась апатией: похоже, его всё-таки нашли таинственные владельцы пустыря. На игре… Одним игроком меньше… Дмитрий непроизвольно посмотрел в сторону ножниц, страшась и в то же время (неужели правда?) желая увидеть кровь. Много крови, целые лужи. По правилам шоу никто не мог прийти на помощь проигравшему в течение тридцати се-кунд. Всего полминуты, но для зрителей это время растягива-лось втрое; сколько длилась пытка для изуродованного па-ренька – не знал никто. Кровь вытерли. На полу, и на узкой полированной плите, куда клали руки. Лишь эластичные кожаные ремни, для тех (по статистике, пятьдесят четыре процента), кто отказы-вался положить руки добровольно, назойливо лезли в глаза бурыми пятнами. Такой пустяк в сравнении с творившимся минуту назад. После, наверное, литра густой тёмно-вишнёвой крови, толчками хлещущей из обрубленных предплечий и не похожей (может, глаза отказывались верить?) на настоящую. Рассеянно разглядывая станок, Костёр вдруг понял, почему ему кажется, будто уже присутствовал при казни. Ви-дел… не на экране телевизора или соседней улице, куда прибе-гаешь посмотреть на очередного выбросившегося из окна са-моубийцу, а так же, как здесь, в студии, в нескольких метрах от себя. Желудок дрогнул, завязываясь в узел. Костров понял, почему фигура парня выглядит знако-мой. Не фигура – поза, попытка отсрочить неизбежное. Наверное, ещё чуть-чуть – и лопнули связки, порвались, из-бавляя несчастного от жестокой необходимости. Как лапки зажатого в кулаке кузнечика, если насекомое решается на прыжок, с лёгкостью остаются между пальцами… Узел в животе затянулся туже. Чушь. Связки у человека крепкие. Но… случается, не выдерживают, особенно в схватке с такими монстрами, как многотонные вальцы, устройства вроде древнего механизма для отжимания белья. Только отжимают на них не бельё, а толстые металлические листы, вернее, прокатывают, придавая цилиндрическую форму и делая обечайки – заготовки для «бочек». Три массивных стальных вала, расположенных па-раллельно друг другу и в сечении образующих треугольник. Под верхний подсовывают лист, включают электродвигатель величиной с холодильник, натужно вращающий адский меха-низм, прижимают нижними и начинают прокатывать. Заготов-ка едет сначала в одну сторону, затем в другую, с каждым ра-зом загибаясь вверх и внутрь и принимая форму цилиндра. Сначала в одну сторону, затем в другую, в одну… дру-гую… Костёр закрыл глаза. Кровь отлила от лица, а руки по-крылись «гусиной кожей». Он ещё не начал играть, а чувство-вал себя вышедшим в финал. Хорошо, в свете софитов и под лёгким гримом бледность не сильно бросалась в глаза, чего не скажешь о конечностях. Руки и ноги… будто сговорились и уже минуту нервно отплясывают чечётку или как там называ-ется долбаный танец. Такое случается перед экзаменом или когда попадёшь в кутузку. Игрок, сидевший напротив, перестал смотреть по сто-ронам и с интересом уставился на Кострова. Сначала в глазах отразилось любопытство, его ладони при этом, словно парень хотел разгладить несуществующие складки, плавно скользну-ли по столу, любопытство сменилось удивлением, затем очень быстро жалостью, ладони вернулись в исходное положение, и наконец, в глазах застыло презрение. Видимо, молодой чело-век решил, что Дмитрий боится (из-за чего ещё он мог тря-стись?) вида крови, и гадал, зачем припёрся на шоу. Хотя за-чем – догадаться легко. На игру вели две дороги: добровольно – ради выигрыша, и принудительно – по решению суда. С су-дом всё предельно ясно: раз преступник – весели толпу. А вот с выигрышем… сложнее. Рисковать жизнью ради денег и воз-можности вырваться из города? А вы как хотели? «С деньгами плохо, и без них хоть вой», – ввернул бы отец, присутствуй сейчас в студии. Но отца рядом не было, а сидел взрослый парень, даже три (за одним столом), и один из них смотрел на него с презрением. Очевидно, считая трусом, и, наверное, имел полное право (слабакам тут не место), толь-ко Димке было глубоко наплевать. Для Кострова студии не существовало. Сейчас он второй день работал слесарем и та-щил тяжёлый баллон с пропаном. *** Рабочих в цеху немного: воскресенье и уже почти пять. И этот парень… очень торопится и даже спешит. Потому что хочет домой. К жене и недавно родившемуся ребёнку. Потому что выходной, работает он сверх нормы, и один (работать на вальцах одному – серьёзное нарушение), но напарник не вы-шел, и приходиться рисковать. А на календаре воскресенье, и единственный начальник, шестидесятидвухлетний сухонький старичок, мастер, нарушения не замечает. Никто ничего не замечает – другие тоже торопятся. Потому что выходной, уже почти пять, и нужно успеть выполнить норму. Хотя какая у них, к чёрту, норма, они давно сидят на окладе. Только масте-ру, может, и наплевать на оклад и безопасность, но за тем, как выполняется норма, мужичок следит строго. Стоит на втором этаже балкона с противоположной от раздевалки стороны цеха и наблюдает. И, конечно, видит спешку вальцовщика, расстёг-нутые рукава фуфайки, фиксирует… Видит, как мимо идёт новенький слесарь, молодой парнишка, провожает переростка взглядом и вспоминает, что у парня в цеху связи (кажется, па-па кого-то знает), брыластые брови сходятся на переносице, и незаметно сплёвывает вниз. Запоздало пугается (вдруг внизу люди?), никого не замечает и облегчённо выдыхает. Снова поднимает голову, глаза окидывают цех, замечая, как молодой слесарь, Костров, кажется, фамилия, точно, Костров, уже не тащит баллон с пропаном, а столбом стоит возле вальцов, с лицом человека, увидевшего привидение. И при этом продол-жает держать не такой уж лёгкий баллон на весу. И что-то в позе парнишки начинает мастеру не нравиться, но он продол-жает пялиться на Кострова, не желая знать, чем вызван про-клятый ступор. Опыт… Мастеру шестьдесят два года, и две трети из них отданы производству. Да и не будет ни один че-ловек на свете, если он не какой-нибудь качок или сумасшед-ший, просто так стоять и держать на весу тяжеленный сталь-ной баллон. Мастер не знает, качок ли Костров (по фигуре можно сказать утвердительно), и никогда не видел медицин-ской карты парня (устроился по блату), но почему-то уверен: держать на весу баллон этот идиот просто так не станет. С трудом переводит взгляд на вальцы. Вальцовщик молчит. Молчит и борется… За свою жизнь… И проигрывает… А рядом стоит молодой парень с открытым в немом крике ртом, с баллоном в руках и с глазами человека, встре-тившего смерть. Возможно, парень пытается вспомнить имя вальцовщика, но скорее всего (несмотря на криминальный опыт) просто находится в шоке. А вальцовщик всё-таки закричал. Прохрипел что-то, может, «помогите» или «мужики», или «выключите проклятый станок», только мастер не верит. Скорее всего, вальцовщик просто хрипел. Открыл рот, вытянул губы (Костров мог бы подтвердить) и вопил на одной ноте, потому что и воздуха в лёгких не осталось, да и соображать он уже не мог. Потому что когда воскресенье и почти пять часов, и ты думаешь, как придёшь домой, обнимешь жену и дочку и сядешь за стол, а потом у тебя на вальцы начинает наматывать руку, сначала даже не пугаешься. Думаешь – ерунда, сейчас соберёшься и вытянешь рукав поганой фуфайки. Тянешь, упираешься и вдруг понимаешь – не выходит. Но и тогда не пугаешься, по крайней мере, настолько, чтобы орать во всю глотку и звать на помощь, а надеешься дотянуться до выключателя и нажать кнопку. Даже улыбаешься (как, оказывается, просто) и пыта-ешься повернуться. И вот тут… наконец, где-то внутри, поче-му-то в животе, а не в голове, что-то срабатывает, и вдруг по-нимаешь – ВСЁ, дотянуться не сможешь, и не только дотя-нуться, а даже вздохнуть. И приходит страх. Нечеловеческий, первобытный. Страх перед смертью, ибо она стоит с другой стороны вальцов, там, где обычно стоит напарник (но ведь воскресенье, и его нет) и смотрит на тебя. Ты пытаешься крикнуть, и кричишь. Кричишь всё громче, жертвуя воздухом для дыхания, потому что слышишь звук рвущихся связок, все-го секунду назад считавшихся невероятно крепкими. Потому что чувствуешь дикую боль, за миг сводящую с ума и превра-щающую в агонизирующее животное. В глазах начинает темнеть, и ты не видишь застывшего рядом молодого слесаря. Не видишь замершего на втором этаже с перекошенным и бледным, как сварочный дым, лицом, старенького мастера. И не видишь, как в широко раскрытых глазах паренька, не моргающего уже минуту, отражается ото-рванный рукав фуфайки с торчащими оттуда стеклянно-белыми сухожилиями. Ты ничего не видишь, ибо шок отправ-ляет тебя в бездну беспамятства – короткую остановку перед бесконечной дорогой в другой мир. ГЛАВА 3 – Мне тоже? – спросил Михаил, чувствуя, как успоко-ившееся было сердце начинает снова стучаться в грудную клетку. – Сиди, давай, – отмахнулся старший мастер. – Один Костров. Но глаза говорили обратное: Спирину тоже не избе-жать встречи с неизвестным посетителем. Но позже, после то-го, как в кабинете начальника цеха побывает Дмитрий. Где ему зададут несколько вопросов и получат ответы. Правда… в последнем Михаил сильно сомневался, как и в том, сможет ли выдержать допрос он. Медленно поднявшись, Дмитрий вышел на середину комнаты. Повернулся, встретился взглядом с другом, пытаясь выглядеть уверенно, улыбнулся одними губами: – Пойду, гляну. Не скучайте, я быстро. Мягкий недовольно заворчал: – Иди, иди… – Подожди, – поднялся Михаил. – Я с тобой. Костёр не ответил, но его лицевые мышцы заметно расслабились. – Только Костров, – послышался от порога голос Круглого и Мягкого. – Со слухом плохо? – Около двери подожду, – ответил Михаил тоном, ис-ключающим дальнейший спор: он всё равно пойдёт, даже если придётся кого-нибудь убить. – Вдруг и со мной захотят побол-тать. – Всё-таки проявил он гибкость, пытаясь сгладить ситуа-цию. Мягкий поморщился, но возражать не стал. Крутанув-шись на месте, на полу от кроссовок остался чёрный круг, вышел из комнаты. Друзья двинулись следом. Кострова ждали в кабинете начальника цеха. Ничего удивительного. Единственный чистый кабинет, да ещё с кон-диционером. И хотя лето выдалось довольно прохладное (честно говоря, Дмитрий не помнил другого), от сварки, раз-горячённых тел и газовых резаков в цеху стояла жара. Перед дверью кабинета Мягкий остановился и зачем-то покосился по сторонам, словно хотел сделать гадость и остаться незамеченным. Ничего делать не стал, а в упор при-двинулся к Дмитрию. Костёр с удивлением впервые заметил, какие у парня длинные ресницы, и тихо быстро зашептал: – Не знаю, куда ты вляпался… на этот раз… – Тревогу в голосе перебивал слабый запах лука и колбасы, –… но думаю, всё очень серьёзно. – Заботишься? – Нужен ты мне. Не забывай, я – твой непосредствен-ный начальник. – Чего? Переживаешь, что ли? – Етишкин пистолет… – в сердцах выдохнул старший мастер. – Через тебя ему достанется, – пришёл на выручку Спирин. – Да и всей шараге. – Теперь понял? – Мягкий отстранился, и Димка смог вдохнуть полной грудью. – Понял. Не знаете, зачем вызвали, а напридумывали… е… рунды. – Ерунды? – Начальник изменился в лице. – Ерунды, идиот? Да там из контрразведки мужик. Ты понимаешь? – Откуда? В смысле, откуда ты знаешь? – Догадался. – Догадался? – Какая разница, – в который раз поморщился мастер, и Димка подумал, что такая мимика того ничуть не портила. Круглый и морщинистый. Костров не смог сдержать улыбки. – Слышал, как с шефом говорил… чего лыбишься? Нет, точно идиот. Я ему… а он. – Молодой человек беспомощно посмот-рел на Спирина. – И как ты его терпишь? Мишка посчитал вопрос риторическим, и отвечать не стал. – Иди. – Мягкий в сердцах махнул рукой, пропуская Кострова. – И постарайся уж там. – Постараюсь, – ответил Дмитрий, машинально повто-ряя про себя «уж там», а думая совсем о другом. Остановился напротив проклятой двери и неуверенно три раза стукнул. Тук, тук, тук… сердце предательски ушло в пятки. Услышав короткое «Войдите», едва заметно дёрнулся и довольно резко распахнул заюзанную створку. Переступил порог. После дымного зноя цеха свежесть и чистота кабинета оглушили. Дмитрий прищурился, стараясь быстрее присмот-реться, снова, уже от холода, зябко передёрнул плечами. А когда через секунду глаза привыкли, смог разглядеть за столом незнакомого мужчину. Может, и из контрразведки… Высокий и седой, ровесник отца или чуть старше. Приятное лицо, добродушный внимательный взгляд. Разве что шрам на левом виске, прямо за бровью, немного насторажива-ет, да одежда слишком чистая, и… правильная, что ли. Доб-ротный тёмный костюм, рубашка в синюю клетку, и до блеска начищенные туфли. Эдакий простачок с намёком на стиль и (наверное, сам уже не замечал, а может, наоборот) принад-лежность к некой организации. Стало понятно, каким образом старший мастер догадался, что Кострова дожидается предста-витель силового ведомства, а не инженер из соседнего НИИ. Мужчина, сидя вполоборота к входной двери, в задум-чивости разглядывал приклеенные к стене графики дежурств, указательный палец, будто его обладатель плохо видел, не спеша бежал по строчкам. Пробормотав что-то нечленораз-дельное (Кострову послышалось «Да-а»), незнакомец потёр кончик носа, очень натурально тяжело вздохнул, и медленно, парень мысленно представил себе башенный кран, повернулся к Димке. Окинул быстрым, слишком быстрым для первого знакомства взглядом, и снова, словно добирался сюда с друго-го конца города, устало вздохнул. Наконец разлепил полные фиолетовые губы, и тихо, пришлось хорошенько вслушаться, поинтересовался: – Как работа, нравится? Пришло время потирать кончик носа Димке. – Обожаю, – ответил он, замечая, как мужчина, словно соглашаясь, едва заметно кивнул, но почему-то подумал, а может, почувствовал, что таким образом незнакомец выражает недовольство. А ещё подумал о чувстве дежавю, словно встре-тил пожилого актёра, с чьим участием смотрел фильм много лет назад. – Значит, нравится, – уточнил безопасник. – Хорошо. Буравя взглядом, добавил: – Подрался? – А-а? – Костров не смог сдержать удивления, вопрос оказался слишком неожиданным и возгласом дал исчерпыва-ющий ответ. – Откуда? Семён стуканул? – От сердца, несмот-ря на возможное увольнение, отлегло. – Почему стуканул? – скорее утверждающе, чем во-просительно произнёс безопасник. – Долг каждого порядочно-го гражданина проявлять бдительность. – Наверное… – И? – Вот у него и спросите. – Мне интересна твоя версия. – Нет никакой версии. Врезал раз… – Дмитрий поднял кулак и заметил несколько красноречивых отметин от зубов. – Вот дерьмо. – Понимающе посмотрел на незнакомца. – Разве-ли, как пацана. – Ты о чём? – Об этом, – показал содранные костяшки. – Вот я ло-ханулся. – Окончательно расслабившись, Дмитрий оставил без внимания очередной кивок. – Ясно… – Мужчина сделал паузу. – Тогда… если такой умный, ответь, где был со своим другом в субботу ночью? Улыбка замёрзла. Медленно оттаивая, повисла в угол-ках губ: – В субботу? Надо подумать… – Я помогу. – Безопасник легко поднялся. – Вы ходили к Стене. Шагнул к Кострову. – Не помню… – договорить молодой человек не успел, чисто рефлекторно отшатнулся и крутанулся на пятках, сбивая захват предплечьями. Незнакомец мигом применил другой приём. Дмитрий снова попытался блокировать выпад и осла-бить хватку. Но ошибся, а может, сообразил, с кем борется, и решил поддаться. И спустя три секунды тяжело сопел, мор-щась от боли в заломленных руках. Последовал сильный тычок и Костёр врезался лбом в хорошо знакомые графики дежурств. Успел подумать, что если приглядится (если успеет, конечно, в этот момент его уже оторвали от стены), то сможет увидеть свою фамилию, акку-ратно выведенную каллиграфическим почерком старшего ма-стера; если Круглый и Мягкий что-то умел, так это красиво писать. Ещё один удар, теперь носом. Нет, фамилии он не увидит: больше месяца в смену не ходит. А вот пятна крови разглядеть можно, даже не напряга-ясь. Особенно если ещё разок приложат. – Смешно? Дмитрий забыл про боль: кого они в «контору» наби-рают, неужели мысли читать научились? Скосив глаза вбок, заметил в стеклянных дверцах шкафа своё отражение, подумал и ответил: – Уже не… е-т. – Охнул, снова врезаясь головой в сте-ну. Услышал чмоканье дверной ручки и скрип приоткрывшей-ся двери, слух уловил брошенное в проём слово: – Извините. – Старший мастер волнуется. Следом крик Мишки: – Он его бьёт! Дверь закрылась и голоса стихли. Хватка ослабла. Диман качнулся, вытягивая перед со-бой руки. Упёрся в стену, а глаза уставились на кровяную по-лосу (придётся Жучку переписывать). Шмыгнув носом, по-чувствовал во рту металлический привкус. Повернулся, паль-цы ощупали разбитый нос, выжидающе посмотрел на безопас-ника. Мучитель спокойно стоял напротив, словно ничего не произошло, будто Дмитрий сейчас сам (а разве нет?) бился головой о стену. С горя… Опустив в карман руку, мужчина достал носовой пла-ток и протянул Кострову. – Держи. Парень дотронулся до сопливчика и замер. Его глаза прилипли к красивому перстню на руке незнакомца. Вмиг за-бывая о разбитом носе и бледнея, Костёр вспомнил, где видел безопасника раньше… Мама… бледная и испуганная застыла возле двери в спальню, прижимая Кострика к груди, пришибленно смотрит на отца. Отец чувствует взгляд. Поднимает глаза, глядит в от-вет исподлобья, словно пойманный в клетку зверь, его грудь тяжело вздымается. Димка дёргается, пытается вырваться, и ему почти удаётся, но затем двое мужчин, вломившиеся в квартиру и скрутившие отца, начинают Кострова-старшего бить. Кострик бледнеет, перестаёт вырываться и начинает плакать. Сжимает маленькие кулачки, не замечая, что вместе с ночной рубашкой стискивает мамину кожу. Не замечает и мо-лодая женщина, красивые голубые глаза превратились в два огромных блестящих озера, потому что у неё на глазах два амбала, якобы из службы безопасности, методично, и с каким-то нездоровым удовольствием избивают любимого человека. Глухие удары, возня, стон… Неожиданно появляется третий, мальчику кажется, че-ловек возникает ниоткуда, словно злой волшебник, но на са-мом деле просто не видит из-за слёз. Кострик плохо видит, зато хорошо слышит. – Как работа? – издевается незнакомец, и когда отец отвечает здорово, едва заметно кивает, и резко, без замаха бьёт. Отец охает и сползает. Помощники краснеют от нату-ги, приходиться держать родителя на руках, а он не слабый, сто килограммов чистого мяса. Пыхтят, но справляются. Работа такая… Главный, Димка уверенно определяет статус злого волшебника, достаёт носовой платок и вытирает красивый перстень. Поворачивается и смотрит на мальчика, отчего у Кострика крутит живот и хочется пи-пи, взмахивает неприят-но порозовевшим квадратиком ткани и уговаривает: – Если себя не жалко… – Дышит на перстень и снова протирает. – Сына и бабу пожалей. Расчёт верный: отец срывается. Легко стряхивает с се-бя громил, Димка слышит крик левого, влетевшего в кухон-ную дверь и головой разбившего стекло. Видит обмякшее тело второго, затылком ткнувшегося в стену в сантиметре от настенного выключателя. И видит как «главный» снова кивает (или кажется?), но остаётся на месте. Легко уворачивается от рук отца, заходит ему за спину и прижимает к стене. А затем, мальчик снова всё пропускает, достаёт откуда-то большой, Димке он кажется просто огромным, и чёрный, будто выма-занный в саже, пистолет. И ловко приставляет к голове отца. Мамин крик заставляет подпрыгнуть. Кострик резко задирает голову, в шее звонко хрустят позвонки, видит люби-мые испуганные глаза и трясущиеся губы. На лицо падает сле-зинка. Димка машинально высовывает язык, чувствует горечь и соль, и… решительно пытается вырваться. Ему не хочется больше пи-пи, он хочет бежать в свою комнату, где в коробке с игрушками лежит выструганный из деревяшки автомат (не такой большой и чёрный, но вполне реальный для пятилетнего ребёнка, чтобы попробовать застрелить из него жестоких обидчиков). Но мама прижимает сильнее, на миг перехватыва-ет дыхание и снова хочется пи-пи. – Я всё про тебя знаю. – Звучит голос главного. – Слышишь? Отец молчит. – Трус… Отец отвечает: – Это ты трус. Предатель. Ты знаешь, что они делают? Ты знаешь, откуда привозят? – Задыхается, краснеет от натуги, но продолжает. – Ты всё знаешь… и всё равно с ними. Они жируют, а мы? Мы… Незнакомец срывается, и снова бьёт, рукояткой писто-лета. – Меня не волнует… Твои проблемы. – Губы кривятся в подобии улыбки. – И таких, как ты. Отец хрипит и пытается вырваться. Злой волшебник приставляет к его голове пистолет и двигает большим паль-цем, словно хочет ковырнуть. Димка слышит крик матери, а затем неожиданно летит в сторону и падает на пол. Грохочет гром, звук, похожий на взрывы петард, Димка сам на новый год взрывал, ребёнок жмурится от страха, чувствуя неприят-ный запах дыма. Слышит звуки борьбы и стон отца. А когда приходит в себя – уже лежит в любимой кроватке, а рядом си-дит соседка. На невнятный вопрос, где родители, тихо отвечает: – Заболела, малыш, твоя мамка… Папка к доктору по-вёз. Мальчик внимательно слушает, не по-детски серьёзные глаза разглядывают потолок (наверное, представляет доктора и больницу), долго и неподвижно лежит. Так долго, что соседка, вспоминая номер больницы, начинает тревожно поглядывать на телефон. Затем Димка вздрагивает и приходит в себя, хочет кивнуть, мол, совсем он не маленький и всё понимает, но вдруг вспоминает, что так делал злой волшебник, и раздумывает. Вместо этого наклоняется к коробке с игрушками и достаёт деревянный автомат. Проводит рукой по прикладу и тоже делает движение большим пальцем (карябает), смотрит в светлеющий прямоугольник окна, обещая себе, когда вырастет, обязательно отыскать злого волшебника и ото-мстить. – Ты… – Выдохнул Костров, не контролируя себя. В горле пересохло. А в голове словно лопнуло. Боль… Сломила возведённую психикой защиту, полоснула по сердцу скопившейся мукой. Костёр вспомнил всё… Как навещал маму в больнице. Глядел на бледные впадины щёк, из-за чего лицо почти не отличалось от подушки. Как наивно пытался разве-селить, рассказывая сцены из глупых мультиков. Как отказали в пособии: «преступный элемент» и «должны радоваться, что делу не дали ход». Как изменился отец: постарел, превратив-шись из жизнерадостного балагура в молчаливого и задумчи-вого ворчуна, почти всё время пропадавшего на бесконечных работах. И вспомнил, как, помогая матери присматривать за сестрёнкой, незаметно изменился сам. В худшую сторону… – Помнишь меня? – облизал Костёр слипшиеся губы. – Тогда… – В груди защемило, и парень замолчал. Сжал кулаки и сделал шаг вперёд. Безопасник отступил. Мужчина старался держать себя в руках, но в глазах мелькнул страх. – Не двигайся, – глухо произнёс Злой волшебник, рука нырнула под мышку. Дмитрий не послушался, а затем неожи-данно повернулся к столу и с размаху опустился на стул. Тя-жёлый вздох заглушил скрип расшатанного стула, сильные руки безвольно упали на колени, а глаза заблестели. Сил не осталось… Не потому, что Костёр испугался, сейчас ему было всё равно, а потому что на душе вдруг стало невыносимо плохо. Появилось гадливое чувство, будто обокрали, лишили чего-то важного. Украли детство… Пришли звёздной ночью, вломились, не спрашивая разрешения, и отняли. Забрали. Вместе с любовью и нежно-стью родителей, ибо там, где остаются нужда и жалость, места для любви не остаётся. – Так получилось, – услышал Костёр, но не пошеве-лился. – Спроси у отца. Сам виноват: собрания, книги. – Собрания? – поднял парень голову. – Да. Сначала собрания, затем – митинги. – Что? – Они требовали отменить поставки. – Но… – На условиях, выдвигаемых правительством. – И всё? – Мало? – Безопасник спохватился и убрал платок, словно прилипший к руке и пальцам. – Кроме того, требовали запретить Игру. Дмитрий промолчал. – Мне жаль… – мужчина подошёл к столу, и, как пока-залось Димке, немного боком, наверное, ещё опасаясь, пере-гнулся и вынул из верхнего ящика чёрную папку. – Ладно, будем считать, всё выяснили. – Взглянув на Димку, зачем-то посмотрел на свои ботинки и снова уставился на парня. – И ещё… больше никогда не ходи… те к стене. И другу своему скажи. Иначе всё, что случилось с твоими роди-телями, может случиться с тобой. – И прежде, чем смысл ска-занного дошёл до Кострова, и он начал в ярости приподни-маться со стула, открыл дверь и вывалился в дымный и душ-ный сумрак цеха. – Я запомню! – из последних сил крикнул вслед Дмит-рий, неожиданно чувствуя себя снова пятилетним ребёнком. ГЛАВА 4 Несмотря на ужасное самочувствие и неспособность сконцентрироваться, с работы Костёр не ушёл. Сам не понял, почему. Или боялся остаться наедине со своими мыслями, или страшился застать дома отца. Умылся в туалете ледяной водой. Ёжась от боли, смыл запёкшуюся кровь. Вздрагивая и не замечая повторяемых вслух «я запомню», рассеянно привёл себя в порядок. Круглый и Мягкий, то ли понимая, что пришлось вы-нести при допросе, то ли наоборот, побаиваясь связываться с «заинтересовавшим определённое ведомство гражданином», как сам лично выразился, особо не загружал. Работу дал лёг-кую: отправил в гараж кузов длинномеру ремонтировать. «Подлатать, если можно»… Дмитрий возражать не стал. Сначала работать приходилось через силу. Голова гу-дела от мыслей, туманом забивавших сознание и болью откла-дывающихся на сердце. Почему-то снова вспомнился подслу-шанный в детстве разговор, директор школы и странный собе-седник. Очки, капюшон… Теперь подозрительный мужчина сильно напоминал отца. Может, поэтому Костров-старший постоянно где-то пропадал? Возможно, он снова был в чём-то замешан? Много, очень много вопросов, и все отвлекали от рабо-ты, но незаметно Костров втянулся, «ненужные» мысли рассо-сались, и всё внимание сосредоточилось на железках. Отмерил рулеткой уголок. В последний раз проверил, ошибиться нельзя, и, щурясь от ярких искр, с трудом удержи-вая рвущуюся шлифмашинку, отрезал нужную длину. Вдыхая запах жжёного металла, вытер пот, чувствуя через рукавицу горячий рез, приставил заготовку на место. Убедился: ровно. Отворачиваясь и пряча глаза, кивнул другу: «прихватывай». Хлоп! Яркая вспышка и уголок прилип к машине. Намертво. Чуток отдохнули, и снова: «Держи, Мишель, крепче, ровнее. Ещё… Теперь молотком стукни, не видишь, сваркой утянуло. Хорошо, дальше»… Михаил снова поставил заготовку неровно. Издевается? Костёр хотел выругаться, когда вспомнил посетившую утром мысль. Он думал… перед глазами нарисо-вался образ девушки, Машкины коленки и влекущий полу-мрак между бёдер. Бах! – Парень задел держаком кузов. Разметав по щебёнке угловатые тени, вспыхнули яркие искры. Тут же закричал Аспирин: – Твою мать! Зайца словил! Извиниться желания не возникло. Зайцев… все мы зай-цы, волчара кто, интересно? Покосился на друга, впервые за-мечая во взгляде что-то новое. Неужели Мишка смотрел так и раньше? Или появилось после субботы? Или у тебя, дружок паранойя, подсказал кто-то третий. Пытаясь поймать ускользающую мысль, Костров от-вернулся. Кто привёл его на пустырь? Почему их не сожрали обрубки? И кто сказал прошлой ночью (вот о чём он подумал утром): «поживём – увидим»? Мишель… Перед глазами замелькали вспышки выстрелов, крики, возня… изображение замедлилось: перекошенное отчаяньем отцово лицо, мамин крик и расползающееся по ночнушке вишнёвое пятно; снова ускорилось – вопли, стоны, вызываю-щий мурашки звук уволакиваемых в темноту тел… Дмитрий дёрнулся. С трудом ворочая сухим языком – странные приступы преследовали вторую неделю – через силу сглотнул. Попробовал успокоиться – и не смог, на лбу и спине выступили капельки пота, а мысль о причастности друга зано-зой засела в мозгу. Не контролируя свои действия, Диман отвернулся, и снова, уже специально, с силой ударил держаком по кузову. Тр-рах! Из-за спины раздался крик Аспирина: – Ты чего?! Совсем уже?! Затем – чувствительный толчок в спину: – Ну? Костёр будто дожидался. Выпустил из рук держак? и с выдохом, резко обернулся. На миг перед глазами поплыло. Не обращая внимания на выглядывающего из-за грузовика води-теля, сгрёб напарника в охапку. – Зайцы, говоришь? – На щеке друга чернела полоска мазута, на подбородке светло-зелёный завиток нитки от рука-вицы, пыльные волосы, когда Аспирин попытался вырваться, взметнулись русыми брызгами. – А? – Ты ч-чего? – задушенно прохрипел напарник. Диман продолжал трясти. – Тебя спрашиваю? Что в субботу сказал? Помнишь? – Отпусти! – закричал вдруг Спирин, неожиданно лег-ко вырываясь из захвата. – Пошёл ты, псих долбаный! Дмитрий занёс руку для удара и остановился, сник. Это же Мишка. Друг. Перед глазами снова всё закрутилось, и грузовик оказался сбоку. В нос ударил запах нагретой солнцем щебёнки и машинной смазки. Надвинулись бледные тени. – Вот ведь… – Костёр сел ровнее. – Хреновенько что-то… – Громко закашлялся, подавившись слюной. – Никак… после ночи не отойду. Михаил опустился рядом. На лице тревога, а в серых глазах – то же странное выражение. Сзади подбежал водитель, под ногами противно хрустела щебёнка, испуганно посмотрел на Кострова, закрутил, как филин, башкой: – Э-э… вы чего? А? Чего это с ним? – Протянул к Дим-киному плечу руку, но на полпути передумал и боязливо от-дёрнул. – Он не заразный! – услышал Дмитрий сердитый Мишкин возглас и грустно улыбнулся. Не заразный? Мысль интересная. – Да я ничё… ну… давай тогда… это… поднимем? – по-пытался оправдать испуг водитель. – А? Застудит чего… на земле-то. – Не надо. – вяло запротестовал Костёр. – Сейчас отойду. – Угу. – Мишка покачал головой, совсем как мужик с перстнем. – Нет уж, давай вставай. – Коснулся плеча. – И вали домой. Домой? И ты туда же. Не хочу я домой, страшно мне там… И тихо застонал, раздавленный камнепадом воспоминаний… … |
0 комментариев