Описание
Что бы ты, уважаемый Читатель сказал, если бы узнал, что мировые процессы регулирует не Организация Объединенных Наций, не международные общественные организации и даже не приславутые Соединенные штаты Америки, а созданная самыми богатыми людьми планеты организация, носящая условное название «Клуб Избранных»? Наверное, покрутил бы пальцем у виска и этим ограничил свое общение с человеком безуспешно пытавшимся внушить тебе эту мысль.
Именно в такую ситуацию и попадает Казимир Кондратьев — резидент «Закрытой Государственной Структуры», тайной спецслужбу, негласно действующую на территории Российского государства.
В его руки попадает непроверенная информация, о том, что гибель Президента Приволжской Республики – результат хорошо спланированной операции – операции прикрытия. Глава и основатель «Клуба Избранных», скрывающий свое истинное имя под псевдонимом «Председатель», планирует провести многоходовую комбинацию по отторжению острова Сахалин от территории РФ и создании на базе острова нового независимого территориального объединения «Русский Гонконг».
С целью срыва коварных замыслов зарвавшихся олигархов резидент Кондратьев и его коллеги вступают в незримый бой.
Роман включает две книги – «Клуб Избранных» и «Криминальный пасьянс». Действие охватывает период от 1825 года и до наших дней, поэтому здесь имеет место исторический экскурс в прошлое. Так история о таинственной смерти императора Александра–I получила неожиданное продолжение и в наши дни оказалась одной из составляющих операции по отторжению острова Сахалина.
Приобрести книгу: www.litres.ru/aleksandr-ovcharenko/klub-izbrannyh/
Характеристики
| Отрывок |
Российские хроники или Игра без правил Авантюрно-приключенческий роман с элементами фэнтези и кратким историческим экскурсом Все события и действующие лица вымышлены. Совпадения случайны. В ходе работы над романом ни один из прототипов персонажей не пострадал. Книга первая КЛУБ ИЗБРАННЫХ Вместо предисловия Кажется, у Мюнхгаузена в расписании на день был запла-нирован подвиг. Люди моей профессии никогда ничего герои-ческого не планируют. Понятие подвига для нас не существу-ет, поэтому мы не геройствуем, мы просто выполняем свою работу. По большому счёту мы аналитики с оперативным уклоном или оперативники с аналитическим складом ума. Называйте, как хотите. Иногда я думаю, что если снять прав-дивый фильм о реальной работе разведчика, это будет самый скучный фильм за всю историю мирового кинематографа. Трудно снять что-то захватывающее, если основная задача любой разведки мира – сбор и анализ информации. Сбор и анализ – и больше ничего. Всё остальное придумки Голливуда. Сотрудники Закрытой Государственной Структуры не яв-ляются исключением: только сбор и анализ полученной ин-формации. Возникает законный вопрос: зачем нужна ещё одна спецслужба? Казалось бы, в стране, где существует мощная разветвлённая сеть официальных «силовиков», создание «па-раллельной» спецслужбы было бы глупостью! Люди, стоявшие у истоков создания ЗГС, именно так и считали. Это было хорошим прикрытие. Ну, кому в голову придёт отбирать не-лёгкий хлеб у ФСБ, МВД, наркоконтроля и финансового мо-ниторинга (читай: финансовая разведка)? Ответ: никому! Только сумасшедшему миллиардеру, для которого игра в Агента 007 стала идеей фикс. Поэтому мы и не существуем. Официально нас нет. Вообще нет. На территории собственно-го государства мы вынуждены работать под прикрытием. По-этому ни государство, ни его граждане о нас ничего не знают. Об этом знают только сами сотрудники ЗГС, Президент Рос-сийской Федерации, и ты, уважаемый Читатель, но ты лицо, пользующееся особым доверием, поэтому мы смело раскрыва-ем перед тобой свои профессиональные тайны. «Тогда почему ваша служба называется Государственной Структурой»? – спросишь ты, Читатель, и, как всегда, будешь прав. Ответ до обидного прост и банален: понятие «государ-ственная» подчёркивает, что задачи, которые мы решаем по защите безопасности нашего государства, часто бывают госу-дарственного масштаба и значения. Мы не ловим шпионов. Этим занимается контрразведка в лице ФСБ. Мы не боремся с наркомафией. Это дело МВД и наркоконтроля. Мы не боремся с теневыми доходами. Налоги – сфера не нашей деятельности. Мы не ищем «золото партии» и подпольных миллионеров. Этим пусть занимается финансовый мониторинг. Чем же мы занимаемся? Тебе уже известен наш секрет, уважаемый Чита-тель! Только сбор и анализ информации. Сбор и анализ! И ни-чего более. Всё остальное от лукавого! ЧАСТЬ 1 Тайная стража. Истоки. «В таинственной непознанной перекрещиваемости человеческих судеб сокрыто главное таинство мира». Юлиан Семёнов «Третья карта» «Каждый исторический роман начинается с сомнений». Валентин Пикуль «Фаворит» Глава 1 Император Александр I Гатчину не любил: слишком мно-го тяжёлых воспоминаний таили в себе её дворцы и парки, слишком много тайн, которые Государь хотел бы забыть. Хо-тел – да не мог! Особенно не любил он Гатчинский дворец, ре-зиденцию августейшего батюшки. Там, в глубине дворца, в бесконечной анфиладе комнат, была небольшая зала, в сере-дине которой на пьедестале стоял большой узорчатый ларец с затейливыми украшениями. Серым мартовским утром 1801 года, ровно через три дня после смерти Императора Павла I, тихо шелестя траурными одеждами, вошла в залу вдовствующая Императрица Мария Фёдоровна и установила этот ларец на пьедестал. По Высо-чайшему указанию был ларец заперт на ключ и опечатан, а во-круг пьедестала на четырёх столбиках, на кольцах, протянут толстый шёлковый шнурок цвета красного, кровавого, пре-граждающий доступ всякому. В тот же день Мария Фёдоровна оповестила всех членов царской семьи о последней воле усопшего Императора: вскрыть ларец сей не ранее, чем через сто лет со дня его муче-нической кончины. И сломать печать на ларце может не кто иной, как Помазанник божий, занимающий в тот год Цар-ствующий Престол в России. Четверть века прошло с того дня, но не решился Алек-сандр нарушить последнюю отцовскую волю. Веяло от ларца холодом могильным да бедой неминуемой. Так и стоял ларец этот в опустевшем Гатчинском дворце, покрытый пылью и тайнами дней минувших. Мысли о смерти стали посещать Императора с пугающим постоянством. Вот и сейчас, покачиваясь в коляске на рессор-ном ходу, он мысленно вернулся к чёрному мартовскому ве-черу, когда было достаточно Его одного слова, чтобы остано-вить заговорщиков, и его венценосный батюшка остался бы жив. Одного Его слова! Но он промолчал. Слишком много тайных надежд возлагали на него! Слишком много! Зловещие дворцовые интриги властно вторглись в юную размеренную жизнь, заставляя лукавить, притворяться и хитрить. Он устал жить «на два лица»: ежедневно лавируя между стареющей царствующей бабушкой Екатериной и рвущимся к престолу отцом. Настойчиво и тонко искушали друзья и недруги, про-тивопоставляя его Императору. Он хорошо запомнил тот ве-сенний вечер 1800 года, когда, прогуливаясь по аллеям двор-цового парка, граф Пален [1] стал открыто склонять его к уча-стию в заговоре против батюшки. А ведь как заманивал, как соблазнял змей-искуситель, как убедительно и горячо говорил цесаревичу о пользе Отечества, об исторической роли великой Империи Российской в христианском мире, и о том, как в гос-ударстве уповают на него, юного цесаревича, все прогрессив-ные граждане. И ведь убедил! Но не Власти желал он в тот ве-сенний вечер, не Престола, а избавления от унижения и стра-ха: мерещился ему в темноте дворцовых спален призрак царе-вича Алексея, родным отцом убиенный. В тот вечер Александр потребовал, чтобы граф дал ему слово, что не покусится на жизнь его батюшки, а ограничиться отстранением оного от престола. Граф слово дал, и ровно че-рез год в час ночи он же без стука вошёл в спальню Алек-сандра. Александр в сапогах и мундире ничком лежал на кро-вати и дремал. Граф тронул его за плечо и сообщил о том, что «…Император умер от сильного апоплексического удара»! Александр помнил, как в тот момент закрыл лицо руками и заплакал, и как Пален повысил голос: «Хватит ребячества! Благополучие миллионов людей зависит сейчас от Вашей твёрдости. Идите и покажитесь солдатам»! Коляска качнулась на выбоине и остановилась. Император очнулся от тяжких воспоминаний. Впереди, на фоне уга-сающего августовского заката, чернел силуэт Александро-Невской лавры. Странная это была поездка: Александр вопре-ки сложившимся правилам не поехал в Казанский собор, а один, без свиты, приехал в Лавру поздно вечером, словно опа-сался чего-то. Тяжело было на сердце у самодержца: любимая жена Елизавета Алексеевна последнее время серьёзно больна. Врачи посоветовали лечение в Крыму, но он выбрал милый сердцу Таганрог. После долгой и страстной молитвы испросил Государь у настоятеля благословения. Настоятель благословил Александра, но перед этим по его просьбе возложил на голову Императора тяжёлое, в украшенном золотом и драгоценными каменьями переплёте, Евангелие. На прощание настоятель по-дарил Александру небольшую икону Спасителя. Государь к иконе приложился и спрятал под полой офицерского плаща. В ночь накануне отъезда старый камердинер обратился к нему с вопросом: –Государь наш Александр Павлович, когда прикажете ждать Ваше Величество в Петербург? – Это одному ему известно, – грустно ответил Император и указал перстом на икону Спасителя. Рано утром 1 сентября 1825 года императорский кортеж, вместе с немногочисленной свитой, состоящей из двадцати наиболее приближённых к Императору персон, выехал из-под арки Зимнего дворца. Вместе с Государем в открытом экипаже ехали генерал-адъютант Чернышов и начальник генерального штаба князь Пётр Волконский. Когда выехали за город, Император встал, повернулся, и словно прощаясь, долго смотрел на исчезающий в утреннем тумане золочёный шпиль Адмиралтейства. В Таганрог прибыли скоро: несмотря на то, что поездка была инспекционной, по пути ни смотров, ни парадов не устраивали. По прибытию Александр поселился в каменном одноэтажном доме, в котором останавливался ранее, весной 1819 года. Вокруг дома был большой, но запущенный сад, ко-торый очень нравился государю. Предстоящее восьмимесячное пребывание в Таганроге откровенно радовало Александра, и он незамедлительно стал строить планы на покупку допол-нительного участка земли, который намеревался присоединить к имеющемуся саду, планировку и разбивку дворцового парка, и надстройку в доме второго этажа. Супруга императора Елизавета Алексеевна прибыла позднее, 23 сентября. Государь вместе со свитой и городской знатью выехал встречать её на станцию. Вечером того же дня был устроен бал в её честь, и фейерверк. После прибытия супруги государь ещё больше оживился. Теперь утренние прогулки по безлюдным улицам города они совершали вдвоём. Потом завтракали, как правило, вместе с Чернышовым, Волконским и бароном Фредериксом, которого государь назначил комендантом. После завтрака, торопливо выслушав доклады, Император вместе с супругой до обеда уезжал кататься в коляске. Государственные дела, которым он раньше отдавался без остатка, теперь его явно тяготили. Как-то вечером, находясь в хорошем расположении духа, государь сказал своему любимцу Петру Волконскому: «Вот удалюсь от дел, поселюсь здесь, а ты будешь у меня библиотекарем»! Князь, как опытный царедворец, удивления не выказал, только с почтением склонил голову, как бы говоря: «Всё в Вашей власти, Ваше Величество». В конце сентября 1825 года Император, вместе со спешно прибывшим в Таганрог новороссийским генерал-губернатором Воронцовым, отправился в инспекционную поездку по близлежащим городам. Несмотря на дувший с Кавказа ледяной ветер, Император всё время проводил в седле. После посещения могилы госпожи де Крюденер, у Государя про-явились признаки сильной простуды. Вечером того же дня лейб-медик Вилье настоятельно рекомендовал ему прервать инспекцию. Александр отказался от услуг лейб-медика и, вы-пив стакан горячего пунша, лёг в постель. Наутро у Императо-ра началась горячка. Закутавшись в тёплую шинель, Алек-сандр забрался вглубь коляски и велел ехать в Таганрог. 5 ноября 1825 года в восемь часов вечера тяжело больной император въехал в город. С этого часа лейб-медики Вилье и Тарасов дежурили возле него неотступно. Однако болезнь прогрессировала, и все усилия придворных лекарей были тщетны. С 6 ноября государь перестал давать пароль, перепо-ручив это начальнику штаба барону Дибичу. По горькой иро-нии судьбы последний пароль, отданный государем, был «Та-ганрог». Утром 8 ноября Александр был так слаб, что не смог вы-слушать доклад Волконского до конца, но, приняв каломель и полдрахмы корня ялаппа, почувствовал себя лучше. Но все понимали, что это временное улучшение, коренного перелома болезни не наступило. С каждым днём Император медленно, но верно угасал. В Петербурге были оповещены о болезни государя, и иностранные дипломаты отправили на родину секретные до-несения, в которых тщетно пытались предугадать будущую политическую конъюнктуру в России. Впервые политический центр находился не в Петербурге или Москве, а в далёком и захолустном Таганроге. Вся Европа замерла в томительном ожидании. Ох, что-то будет, господи! Спаси и сохрани! ххх Поздним вечером 11 ноября 1825 года по неостывшей осенней земле ночного Таганрога глухо простучали конские копыта. Одинокий всадник в мундире пехотного офицера бес-препятственно миновал караул и, въехав на площадь перед се-рым одноэтажным домом, торопливо спешился. Дворцовый комендант барон Фредерикс провёл ночного незнакомца прямо в покои Императора Александра. – Ваше Величество, от командира пехотного полка пол-ковника Ротта прибыл офицер с секретным поручением, – ко-ротко отрекомендовал прибывшего Фредерикс. – Унтер-офицер Шервуд, – щёлкнув каблуками запылён-ных сапог, коротко представился посыльный. Несмотря на болезнь, Император был одет в мундир пе-хотного генерала и сидел за столом. Лицо его в пламени све-чей казалось болезненно-жёлтым, а глаза глубоко запавшими. На плечи у государя была наброшена шинель. – Оставьте нас, барон! – тихо произнёс Император, и Фредерикс послушно скрылся за дверью. Прошло полчаса, прежде чем Шервуд вышел из кабинета, ни с кем не прощаясь, вскочил в седло и растворился в ночи. – Барон, вызовите полковника Николаева, а когда прибу-дет, зайдите ко мне вместе с ним, – потребовал Император. Это была последняя ночь, когда российский Император Александр I лично отдавал приказы. Срочно послали за начальником дворцового караула пол-ковником Николаевым. Была глубокая ночь, когда барон Фредерикс и полковник Николаев вышли из кабинета смертельно больного государя. Каждому Александр I дал по секретному поручению, и в ту же ночь повелел немедленно выехать из Таганрога. Об этих последних распоряжениях Императора в Таган-роге не ведал никто, даже начальник штаба барон Дибич. Ка-кие именно распоряжения отдал своим поданным Александр, так и осталось тайной, даже после его смерти. По воле Провидения случилось так, что за три дня до объ-явления о смерти Александра I, в Таганроге скончался унтер-офицер 3-ей роты Семёновского полка Струменский, который при жизни славился тем, что очень походил и лицом и фигу-рой на государя Императора. Провинившийся унтер был под-вергнут телесным наказаниям, или попросту говоря, засечён шпицрутенами насмерть. Было ли это простым совпадением или в ход истории вмешался господин Случай, неизвестно, но только ночью 18 ноября 1825 года, когда Император, по сви-детельству лейб-медиков, «лежал в беспамятстве», стоящий на часах солдат Семёновского полка срочно вызвал начальника караула. Став во фронт перед дежурным офицером, как поло-жено по уставу, часовой доложил, что вдоль забора, которым была обнесена резиденция Александр I, прокрался высокий человек в тёмной одежде. – Что же ты, дурак, не задержал его? – спросил рассер-женный поручик, недовольный тем, что его потревожили. – Как можно, Ваше благородие? Ведь это же царь! – отве-тил перепуганный солдат. – Да ты никак пьян? – ещё больше рассердился офицер. – Государь изволит в доме болеть! На этом ночное происшествие и закончилось, а утром 19 ноября 1825 года без четверти одиннадцать тяжело и печально ухнул церковный колокол: народу объявили, что государь скончался. В этот же день лейб-медик Вилье и лейб-хирург Тарасов стали готовить тело к погребению. Когда составляли протокол осмотра тела, неожиданно обнаружили, что спина и ягодицы покойного Императора имели багрово-красный цвет. Тарасов выразительно посмотрел на Вилье. – Холера! – не моргнув глазом, произнёс Вилье. – Помилуйте, батенька, какая холера! – тихо возразил Та-расов. – Будь это холера, по всему городу уже стояли бы хо-лерные кордоны, да и больных было бы поболее. Больше на этом внимание заострять не стали, но в прото-коле соответствующую запись сделали. После чего Вилье так напичкал тело покойного императора различными снадобьями, предотвращающими разложение плоти, что пожелтели даже перчатки на руках Императора. Но придворных всё, что было связано со смертью Импе-ратора, интересовало только до погребения. После того, как в холодный и вьюжный декабрьский день тело покойного с большими почестями было предано земле, и ворота царской усыпальницы в печально известной Петропавловской крепо-сти закрылись, все взоры устремились к молодому Императо-ру. Теперь самое время восславить нового Помазанника Божь-его. Король умер! Да здравствует король! ххх Минуло сто лет, и весной 1901 года произошло событие, которое, казалось, не имело прямого отношение к смерти Александра I. 12 марта 1901 года Николай II вместе с супругой Алек-сандрой Фёдоровной и многочисленной челядью выехали в Гатчину. День был весенний, солнечный, и предстоящая по-ездка представлялась весёлой прогулкой. Когда подъехали к Гатчинскому дворцу, небо неожиданно затянуло тучами, и за-дул холодный пронизывающий ветер. Во дворце, в присутствии свиты, Император сломал на установленном посреди залы ларце печать. После чего ему на серебрёном подносе поднесли ключ, которым Николай вскрыл замок ларца. Внутри ларца оказался перетянутый шёлковой красной лентой и опечатанный сургучной печатью конверт. Государь решительно вскрыл пожелтевший от времени кон-верт и впился глазами в строчки, начертанные сто лет назад Павлом I. То, что не суждено было сделать покойному Императору Александру I, выпало на долю последнего венценосца дина-стии Романовых. Содержимое письма для всех присутствующих, кроме Александры Фёдоровны, так и осталось тайной. Известно только, что после прочтения послания Император и его супру-га прервали увеселительную поездку и в глубоком раздумье вернулись в Зимний дворец. Ящик Пандоры был вскрыт! Впереди у Николая II были шестнадцать лет самодержавного правления, но предсказания, начертанные его предком, начинали сбываться. Смерть Императора так и осталась тайной за семью печатями. Может, это и к лучшему. Что за история без тайн – бухгалтерский отчёт, да и только! И пройдёт не один десяток лет, а может быть и столетий, прежде чем кто-то нетерпеливый и ищущий сможет приподнять завесы тайны и, вторя Пушкину, воскликнуть: «О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух»! В каком году какого столетия сие произойдёт, неведомо! Но то, что это будет, не вызывает ни малейшего сомнения, ибо в таинственной русской душе всегда хватало места как духу просвещения, так и духу авантюризма. Глава 2 ЗГС создавалась на пепелище – пепелище благополучной прежней жизни, когда понятия «терроризм», «ваххабизм» и «сепаратизм» ещё не покидали страниц словаря, а их произ-ношение так болезненно не резало слух и души доверчивым россиянам. Это была вынужденная мера. Раньше, в дремотные времена застоя, никто бы и не подумал создавать новую спец-службу. Не было в этом никакой необходимости. Граждане великой страны рождались, росли, учились, работали и умира-ли под неусыпным оком Старшего Брата. Отлаженный меха-низм не давал сбоев, пока 19 августа 1991 года великий рус-ский язык не обогатился новым понятием – ГКЧП. После этой «черезвычайки» Комитет Глубокого Бурения [2], потеряв ста-тус неприкосновенности, на глазах стал утрачивать свои пози-ции, а добропорядочная семья из 15 советских республик пре-вратилась в сборище склочных родственников, делящих наследство почившего в бозе главы некогда славного и силь-ного клана по имени Советский Союз. Ещё до начала дележа каждый из них считал себя обманутым и обделённым. Выри-совывался классический сюжет: старого подыхающего льва готовилась разорвать стая шакалов. На чистых станицах истории государства Российского ре-ально стали проступать строки и целые абзацы новой главы под названием «Распад государства. Гражданская война». Для заокеанских любителей русской литературы предстоящее чти-во обещало быть чертовски интересным. Однако процесс распада государства неожиданно вошёл в затяжную фазу. Старый лев сопротивлялся. Его потрёпанная в боях шкура крепко сидела на старых костях. Армия, флот и КГБ по-прежнему были тем скелетом, на котором держалась одряхлевшая государственная плоть. Однако утомлённые ожиданием близкого наследства родственники не собирались полагаться на милость судьбы. Решено было помочь умираю-щему и сломать ему хребет, конечно же, из гуманных сообра-жений: чтобы не мучился. Так наступили «лихие 90-е», эпоха всероссийского бес-предела. Молодёжь, ощутившая к тому времени в своих чрес-лах сильную политическую потенцию, осторожно взяла под локоток одряхлевшую «руководящую и направляющую» и за-душевно шепнула: «Партия, дай порулить»! Партия была не против и, передав штурвал в натружен-ные в подковёрной борьбе комсомольские руки, спокойно удалась под капельницы ЦКБ[3]. Молодёжь до самых ушей напялила на кудрявую голову капитанскую фуражку и лихо заложила крутой вираж. Фрегат под названием «Россия» скрипнув всей оснасткой, стал благо-получно заваливаться на левый борт. Шпангоуты старой поли-тической системы разошлись, и борта дали течь. В основном золотовалютную, и в основном за рубеж. Народные денежки, наречённые впоследствии «золотом партии», покидали закро-ма Родины со скоростью большегрузных самолётов, взлетав-ших с подмосковных аэродромов с «особо ценным грузом», чтобы бесследно раствориться лондонском тумане. В силу природной скромности руководство партии не спешило рапортовать об успешно проведённом, сугубо пар-тийном мероприятии. Да и зачем будоражить страну? Ещё до путча партия, в лице сладкоголосого говоруна, поставила перед страной оче-редные задачи по оздоровлению экономики и общества в це-лом. Надо было срочно «начать», «углубить» и, в конце кон-цов, найти этот самый «консенсус». В ответ на трогательную заботу государства, страна с ап-петитом лакала спирт «Ройял», орала демократические лозун-ги, наивно верила в платёжеспособность ваучера и смачно плевала с экранов телевизоров (и не только с экранов) в лица своим защитникам. Всем! Без разбору, начиная от возвратив-шихся на Родину солдат-афганцев и кончая прошедшим три войны и сталинские застенки боевым генералам. Причём ве-роятность быть оболганным и оплёванным была прямо про-порциональна количеству наград, заработанных кровью на по-лях сражений. Фрегат «Россия» с вечно пьяным шкипером опасно плутал в тумане политических страстей, рискуя налететь на под-водные рифы сепаратизма и обломки рухнувшей в одночасье социалистической экономики. Как сказал в одном из интервью видный российский шахматист: «Мир остался прежним. Толь-ко клетки на шахматной доске поменялись местами!». Чёрное стало белым, а белое – чёрным! Герои были низложены, ориентиры потеряны! Прекрасное «далёко» было неясным, но уже не коммунистическим. Обитатели кремлёвских кабинетов застыли в тревожном ожи-дании. С каждым днём всё явственней ощущалась тяжёлая по-ступь чего-то неведомого и страшного. А в это самое время огромной полупьяной бабищей с не-умытым лицом и оловянным взглядом шагала по России Вели-кая Смута. ххх В это смутное время в одном из кабинетов знаменитого здания на Лубянке, повернувшись спиной к окну, сидел в кресле генерал КГБ. Был он ещё не стар и обладал на зависть коллегам хорошим здоровьем и крепкой спортивной фигурой. Несмотря на огромное количество бумаг (в последнее время в Конторе появилась склонность к бумаготворчеству) и заседа-ний, ежедневно находил время для занятия спортом, поэтому рукопожатие у него оставалось сильным, взгляд ясным, а воля твёрдой. На столе перед генералом лежал стандартный лист мело-ванной бумаги, на котором он утром собственноручно написал на имя председателя КГБ рапорт об увольнении из Конторы. Осталось поставить дату и подпись. Генерал умел принимать трудные решения. Он никогда не боялся ответственности и всегда работал на грани фола, рискуя сменить генеральский китель на тюремную робу. Ему везло, за что он вполне заслу-женно получал награды и уверенно двигался вверх по карьер-ной лестнице. Генерал покосился на «паркер» с золотым пером. Это был личный подарок Председателя ему на сорокапятилетие. Пред-седатель уважал его за светлый ум, профессионализм и полное отсутствие в характере таких черт, как угодничество и чино-почитание. Он не был «паркетным» генералом и любил рабо-тать в «поле». Ему не раз приходилось глядеть в глаза смерти, после чего его спина потеряла пластичность и перестала гнуться перед высокопоставленными партийными функционе-рами. Последние всеми силами старались испортить ему осан-ку и последующую карьеру. После каждого скандала Предсе-датель срочно отправлял его в очередную командировку «за бугор», а сам убеждал обиженного партийца, особо прибли-женного к телу Генсека, что не стоит сводить счёты с рядовым исполнителем, который находится на задании, на котором обя-зательно свернёт себе шею. Обиженный партиец, бряцая мно-гочисленными «юбилейными» наградами, уходил удовлетво-рённым, и ситуация сглаживалась… до очередного скандала. Он понимал, что если бы не заступничество Председателя, то был бы он где-нибудь сейчас в Чите или на Сахалине простым опером. В это жаркое летнее утро генерал боялся одного: быть не-понятым. Председатель мог расценить его поступок, как де-зертирство. Время было трудное, и в Конторе всё меньше оставалось толковых сотрудников. Шёл массовый отток ква-лифицированных кадров. «Контору» кроили по новым лека-лам. Пришедшие во власть люди активно экспериментировали по реформированию спецслужб, не имея ни малейшего поня-тия о специфики их работы. Так ведёт себя школьник, впервые попавший в кабинет химии. «А что если взять и смешать эти две жидкости? Интересно, что будет, если нагреть этот раствор на спиртовке»? Разумеется, такие эксперименты ни к чему хорошему привести не могли. От грустных мыслей генерала отвлёк телефонный звонок. Верный человек из окружения Президента сообщил, что на стол последнему, на подпись лёг Указ о снятии Председателя с поста и назначении на эту должность человека, знавшего о ра-боте спецслужб по фильмам киностудии имени Горького. – Всё! – сказал генерал сам себе. – Меня здесь больше ни-чего не держит! – и, пододвинув рапорт, уверенно поставил подпись. После чего легко поднялся из кресла, аккуратно взял со стола «паркер» и бережно спрятал во внутренний карман кителя. Поверх рапорта генерал положил удостоверение, клю-чи от пустого сейфа (документы он сдал в спецчасть ещё вче-ра) и вышел из кабинета. Позади была целая эпоха, впереди – целая жизнь. С этого момента он перестал быть генералом. Больше его так никто не называл. Лёгким пружинистым шагом он шёл по московским, запруженным народом улицам. Ему казалось, что он идёт навстречу людскому потоку. Это было верно только отчасти. Он шёл навстречу Судьбе! Глава 3 Когда тебя стирают – это больно. Больно, даже если про-ходишь процедуру не первый раз. Ты знаешь об этом, гото-вишься, потому что это часть твоей работы, ждёшь момента, и каждый раз это происходит неожиданно. И каждый раз больно. Разумеется, это не физическая боль. Физическую боль нас приучили терпеть, пока не потеряешь сознание. Больно от осознания, что тебя уже нет. Странное ощущение: ты есть, и тебя вроде бы нет. В один момент рвутся те невидимые ниточки, которыми ты связан с окружающим тебя миром. Ты становишься чужим. Мало того: ты стано-вишься сиротой. У тебя нет ни родных, ни знакомых. У тебя нет даже имени. Потому что тебя стёрли. Стёрли из памяти, из бытия. Тебя никогда не было. Твои детские фотографии акку-ратно изъяты из домашнего альбома, из школьного журнала исчезла твоя фамилия, твоё личное дело офицера запаса сроч-но запрашивается из райвоенкомата для изучения в какую-то «закрытую» организацию и теряется неизвестно где, аннули-руется прописка (ты БОМЖ!), брак с любимой женщиной. Даже квитанции из прачечной с твоей фамилией неожиданно оказываются размыты водой до «нечитабельного» состояния из случайно лопнувшей батареи. Разумеется, на эти издержки профессии принято не обращать внимания. Ты понимаешь, что если тебя стёрли, значит, игра нача-лась, и где-то в одном из электронных сейфов, оборудованном системой самоликвидации на случай взлома, лежит заготов-ленная для тебя «легенда», твой новый образ, твоя новая жиз-ни. Я ничего не придумываю: придумывает отделение «ска-зочников», о котором я расскажу позже. Каждый из нас на очередное задание уходит по правилу «чистого листа»: тебя стёрли, ты не существуешь, и твоя биография на время прове-дения операции пишется заново. Это очередная легенда, но, «натягивая» на себя чужую личину, я каждый раз умираю и возрождаюсь заново. Не скажу, что это приятное ощущение. В основе правила «чистого листа» лежит жёсткая психологиче-ская ломка, которая не проходит бесследно. После выполнения первого задания со мной по программе ускоренной реабилитации работал наш штатный психолог по кличке Розенбаум, прозванный так местными острословами за лысый череп и неизменную привычку бренчать на гитаре по-сле третьей мензурки спирта. – Ты пойми! – внушала мне пиратская копия известного певца, развалясь в плетёном кресле и щурясь под нежаркими лучами сентябрьского солнышка. – В любой ситуации, в лю-бом явлении надо видеть положительные стороны, искать плюсы, даже если их там нет. Иначе количество негативных эмоций превысит все разумные нормы и жизнь превратится в сплошной понедельник. Вот, например, ты, как и все новички, тяжело переносишь процесс стирания. Чувствуешь себя от-вергнутым обществом, подсознательно испытываешь чувство вины перед близкими. А если посмотреть с другой стороны? Поискать плюсы? Тогда окажется, что стирание не что иное, как очищение, как пелось в известной бардовской песне, ты оставляешь в прошлом «грусть, тоску, невозвращённые дол-ги». Это возможность начать жизнь с «чистого листа». – Придуманную жизнь! – не удержался я и перебил люби-теля бардовских песен. – Пусть так, – легко согласился он. – Но это твоя жизнь. Пускай на месяц, на два, или на год. Неважно, но эта твоя жизнь, и чем сильней ты будешь в это верить, тем быстрей по-верят в твою «легенду» окружающие. А иначе рано или поздно тебе из разведчика придётся переквалифицироваться в экс-курсовода. – Почему в экскурсовода? – удивился я. – Это фраза из старого чёрно-белого фильма эпохи застоя, – охотно пояснил Розембаум, поглаживая лысую макушку. – Там главный герой, школьный учитель, испытывает чувство обострённой ответственности за социальные язвы общества. Так вот, этот учитель говорит директору школы, что не может лгать детям, излагая официальную точку зрения на историю, да и на жизнь вообще. «Чем так учить, – говорит он, – лучше уйти в экскурсоводы. Там меня будут слушать случайные лю-ди: пришли, послушали и ушли»! И ещё главный герой гово-рит, что ошибки учителя видны не сразу, они проявляются че-рез годы. Не буду говорить банальности, что значит ошибки в работе разведчика, но мне хотелось, чтобы ты и твои коллеги немного походили на этого доброго чудака из старого совет-ского фильма. Ошибки в нашей работе тоже проявляются не сразу, а платим мы за них полной мерой. С нами, молодыми курсантами, много работали товарищи с седыми висками и стальным взглядом, которые проникно-венным голосом пытались внушить нам любовь к Родине, верность Центру и осознание необходимости выполнения приказа любой ценой. Странно, но я не помню этих бесед. В памяти осталась общая смазанная картинка, а вот безыскусные слова любителя бардовских песен почему-то запали в душу. Через много лет, находясь на другом краю нашей необъ-ятной Родины, в одном из портовых городов Приморья, откуда с начала тридцатых годов прошлого века уходили транспорты с набитыми под завязку трюмами «врагами народа», мне при-шлось исправлять ошибку своего предшественника. Исправ-лять кровью. На душе было скверно. Я был зол и на предше-ственника, и на себя, на наше руководство, на сумасшедших «Избранных» миллиардеров, вздумавших поиграть в небожи-телей, и на весь мир в целом. Тогда-то мне и припомнился наш старый разговор с Розембаумом. Я пошёл в фильмотеку, где долго и путано пытался пояснить пожилой сотруднице, какой именно фильм мне нужен. Запутавшись окончательно, предложил запустить на компьютере поисковую программу. – Не надо. Я знаю этот фильм, – грустно улыбнувшись, сказала женщина и принесла диск с фильмом. Меня поразило название: «Доживём до понедельника». – Вся жизнь понедельник, – почему-то сказал я. – Сегодня пятница, тринадцатое, – то ли пошутила, то ли поправила меня сотрудница, и неожиданно добавила – Я ко-гда-то тоже была школьной учительницей. Не могу сказать, что фильм явился для меня откровением. Я многого не понял, но сюжет и игра актёров понравились. Меня умиляла их наивная вера во всепобеждающую силу добра, их духовные терзания, попытки найти ответы на му-чившие полудетские души вопросы. Они искали Истину так, как ищет лекарство человек, страдающий сильной болью: дол-го и мучительно! А лекарства не было. Я выключил видеоплеер и бездумно сидел в тёмной ком-нате. Когда глаза привыкли к темноте, я вдруг почувствовал: отпустило! На душе стало легче. Глава 4 Село Медведково, как и положено русским сёлам, стояло на берегу тихой, но полноводной речки Медведица. Волею су-деб Медведково затерялось средь бескрайнего моря сибирской тайги. Именно сюда, на задворки Российской империи, ещё при Александре Благословенном спасаясь от неправедных го-нений на истинную веру, пришли староверы. Пришли и осели на долгие годы. Место было благодатное: в речке плескались окуньки да плотвички, в холодных чистых ручьях водился ха-риус, в лесах резвились многочисленные белки, а где белки, там и куницы. Соболь облюбовал эти места задолго до появ-ления первых поселенцев. Летом в густом малиннике частень-ко слышался медвежий рык, а в густых зарослях боярышника, похрюкивая и повизгивая, усердно рыли пятачками землю в поисках вкусных корешков дикие свиньи. Благодать земная! А главное – место тихое, укромное. До царя и его слуг сатанинских далеко, до бога близко. Как-никак, почитай, край земли. Отсюда и молитвы до бога быст-рее доходят. Во главе общины староверов стоял старец Алексий – страстный ревнитель чистоты и устоев истиной веры. Общину Алексий держал в строгости. Был он суров и скор на расправу. Боялись его. Боялись, но уважали за твёрдость духа, за муд-рость житейскую, за то, что книги церковные старинного письма, из Византии на Русь привезённые ещё до Раскола, чтил, и молитвы многие наизусть знал. Привёл Алексий народишко в край таёжный, глухой, куда нога христианская не ступала. Вокруг земли непаханые, да зверьё непуганое. Всю весну община корчевала вековую тайгу. Трудно было: лиственницы в два, а то и в три обхвата, кор-невищами в землю зарылись – не выдерешь! Работали от зари до вечерней звезды, до кровавых мозолей, до грыжи, многие тогда животы надорвали. А как землицу от деревьев да корней расчистили, Алексий народ созвал, помолились скопом, и где старец посохом ткнул, там молельню и заложили. Строили всем миром, несмотря на то, что сами с дитятями малыми в шалашах ютились. Через месяц Алексий крест старообрядче-ский на луковку церковную самолично приладил, иконы ста-ринные темноликие на стены повесил, и первую службу про-вёл. Так Медведково и зародилось! А кто название такое для села выдумал, того память людская не сохранила. Да и горя в этом мало. Медведково ничем не хуже, чем Верхняя Козловка или Большие Бобыли [4]. Первую зиму пережили с трудом. Как говорил Алексий: «Со страхом в душе и богом в сердце!». В общине в основном были людишки рязанские да псковские, сибиряков мало было. Однако, несмотря на то, что зима выдалась в том году особен-но лютая, выдюжили. Правда, не обошлось без потерь: Еремея Прохорова мед-ведь в лесу заломал. Пошёл Еремей по утру в тайгу капканы проверить, да и повстречался ему медведь-шатун. Еремей без ружья был, оно и понятно: не на охоту собирался. А коли мед-ведь осенью в спячку не залёг – горе тому, кто его повстреча-ет: зверь злой и голодный. Выхватил Еремей нож, да только нож супротив медведя никак не годится. Когда медведь на Еремея навалился, успел он ножом пару раз зверя в бок уда-рить, да до сердца не достал: короток клинок оказался. Так и помер Еремей смертью лютой да безвременной. Схоронили его на погосте, что сразу за селом начинался. Могилка Еремея на погосте первая, да видит бог, не последняя. Зато по весне, когда снега сошли и цветущий багульник сопки в розовый цвет окрасил, в семье Евпатия по прозвищу Цыган, мальчонка народился. Нарекли его Андреем. Вот так и появился на земле сибирской первый коренной житель села Медведково Андрей Цыганков: его так в церковной книге ста-рец Алексий записал. Видно богу угодно было, чтобы в один год в Медведково и первенец появился, и первая могилка. Оно и понятно: жизнь со смертью завсегда рядышком ходят! Глава 5 Со временем я научился определять, когда тебя сотрут. Вернее, не сам момент стирки, а предшествующую подготов-ку. По второстепенным мелочам, которым раньше не прида-вал значения, стал понимать, что меня готовят к новой опера-ции. На каждое новое задание ты идёшь «чистым», без про-шлого. Тебя стёрли в очередной раз. Постепенно я стал отно-ситься к каждому заданию, как актёр к новой роли: творчески и по системе Станиславского. В нашей организации за «стирку» отвечает «Отдел подго-товки и легендирования», сокращённо – «ОПиЛ». Казалось бы, при такой аббревиатуре сам бог велел придумать про со-трудников ОПиЛа что-нибудь про опилки в их служивых го-ловах. Однако вопреки всему к ним намертво прилипло выра-жение «прачки». Вообще-то нам мало что известно о сотруд-никах и структуре ЗГВ. Мы знаем лишь своего куратора, или, как его ещё называют, «звеньевого». У каждого «звеньевого» от пяти до семи подопечных. Сотрудники звена между собой незнакомы. Так в случае провала из общей цепи выпадает только один сотрудник и его куратор. Куратора меняют на но-вого, семье сотрудника назначают пожизненную пенсию от имени несуществующего фонда, а оставшихся членов звена перетасовывают по другим звеньям. Как говорится, лучше «перебдеть», чем «недобдеть». В личном контакте, да и то на начальном этапе, мы нахо-дились с инструкторами отдела боевой и специальной подго-товки. Обучение проходило по строго индивидуальной про-грамме. Каждый курсант занимался со своим инструктором. За всё время обучения я ни разу не столкнулся с другим кур-сантом или «чужим» преподавателем. Система обучения и жизнеобеспечения построена так, что, даже находясь внутри «учебки», чувствуешь себя, как Робинзон Крузо на необитаем острове. Ещё мы знаем, что во главе ЗГС стоит Директор, но ни его имя, ни фамилии нам не известны. Никто и никогда его не видел. Нам неизвестно, мужчина он или женщина. Возможно, его вообще не существует, и от имени Директора выступает группа лиц, обладающая особыми полномочиями. А вот про ОПиЛ – «Отдел подготовки и легендирования» мне доподлин-но известно, что он состоит из двух подразделений: группы предварительной подготовки – «прачки» и группы легендиро-вания – «сказочники». «Прачки» стирают прошлое, «сказоч-ники» готовят «легенду» – твою новую жизнь. Почему-то так повелось, что «прачек» все недолюбливают, хотя именно они удаляют все документы, по которым тебя можно идентифици-ровать. Это ёмкий и очень кропотливый процесс. Даже пас-сивно идущий по жизни человек оставляет за собой целый шлейф справок из ЖЭКа, ГАИ, кожно-венерического диспан-сера, заявлений в ЗАГС о заключении брака, заявление о рас-торжении брака, больничных листов, квитанций об уплате за газ и электричество, налогов за шесть соток земли в ближай-шем Подмосковье и курятник, гордо именуемый «дачным строением». Ну и, конечно, истории болезни, записи в которой так же загадочны и неразборчивы, как клинопись на древнеегипетских глиняных табличках. Все документы негласно фальсифицируются или на время проведения операции изымаются. Что ни говори, а подготовка к операции – очень трудоёмкая и очень дорогая работа, но игра стоит свеч. После стирания личности любая попытка противной стороны «раскопать» хоть какую-нибудь информацию (кроме той, что существует о тебе согласно «легенды»), обречена на провал. А дальше… дальше наступает самое интересное: имея при себе только одежду по сезону, минимум денег и порой без документов, ты должен органично вписаться в окружающий тебя социум, легализоваться и ждать. Ждать, когда к тебе при-дёт гость. Возможно, это будет твой куратор в щегольском плаще, или абсолютно незнакомый тебе человек в помятом костюме и стоптанных туфлях. И вы, сидя на кухне, ночь напролёт будете знакомиться с оперативным заданием, заучи-вать «легенду», новые паспортные данные, основные и запас-ные каналы связи. Вернее, всё это будешь делать ты, а гость, сидя на обшарпанном кухонном табурете и попивая кофе, тер-пеливо отвечать на вопросы. Под утро вы распрощаетесь, и он незаметно для соседей выскользнет из твоей квартиры, чтобы через мгновение растворится в предутреннем сумраке город-ских улиц. Второй раз меня стёрли, когда я после напряжённого тру-дового дня находился в бане. Как и любой сотрудник ЗГС, я каждое утро ухожу на работу, и не только ради поддержания легенды. Все сотрудники нашего несуществующего ведомства находятся на самообеспечении, так что в нашей работе кроме шпионской романтики присутствует суровая проза жизни: надо зарабатывать деньги. Пять лет назад я в двух кварталах от дома снял подваль-ное помещение, которое отремонтировал, оснастил сигнализа-цией, телефонной связью, парочкой компьютеров и другим офисным оборудованием, а в приёмную посадил красивую и в меру глупую секретаршу. Так родилась посредническая фирма «Контакт», генеральным директором которой я являюсь. Кроме меня в подвале, простите, в офисе, находится мой заместитель, он же исполнительный директор, Сергей Василь-евич Коловратов, бывший продавец несбыточной мечтаний и подержанных автомобилей. Раньше господин Коловратов хо-дил по квартирам и предлагал домохозяйкам пищевые добав-ки, которые должны были если не вернуть молодость, то хотя бы приостановить наступление старости. Однако спор с Веч-ностью Серёга проиграл вчистую, и состояния на этом попри-ще не нажил. Его клиентки благополучно старились и со вре-менем уходили в лучший мир, наглядно опровергая своим уходом рекламный слоган о вечной молодости потребителей продукта. После того, как вся клиентура сошла на нет, Серёга пере-квалифицировался на продажу подержанных автомобилей, но проработал в автосалоне недолго. Когда его выпустили из следственного изолятора, господин Коловратов понял, что торговать крадеными автомобилями вредно не только для ре-путации, но и для здоровья. Я нашёл его в тот период, когда Сергей Васильевич решал непростую жизненную дилемму: «замутить» новый бизнес или сразу броситься с моста головой вниз. По природе своей господин Коловратов был закончен-ным авантюристом, поэтому моё предложение делать деньги «из воздуха» воспринял с воодушевлением. Секретаршу Элеонору я встретил на мраморных ступенях «биржи труда», куда она пришла в поисках работы после того, как её очередного босса – криминального авторитета по клич-ке Резаный – по приговору суда отправили в «Чёрный дель-фин» на долгие десять лет за противозаконную деятельность, выразившуюся в банальном рэкете и «отмывании» незаконно полученных средств. На прежнем месте работы Элеонора в основном занималась тем, что воплощала эротические фанта-зии босса на практике, поэтому очень удивилась, когда я не стал с первых дней проявлять к ней чисто мужской интерес и запираться с ней у себя в кабинете. Сначала Эллочка воспри-няла это, как свидетельство своей женской непривлекательно-сти, но со временем поняла, что мне всё равно, какой фирмы кружевное бельё она носит, поэтому быстро научилась печа-тать на компьютере и даже пользоваться факсом. Нельзя сказать, что в таком составе наша фирма срывала звёзды с небес, но худо-бедно в бизнесмены средней руки я выбился. Это позволяло мне вести образ жизни обеспеченного коммерсанта: пару раз в месяц мы с замом посещали казино, где обоим фантастически не везло, и мы с показной лёгкостью проигрывали всю имеющуюся в карманах наличность, раз в год я вывозил семью на турецкий курорт, и раз в три года ме-нял автомобиль. Положа руку на сердце, можно сказать, что жизнь удалась, но я знал, что это временное благополучие. Слишком долго я жил жизнью обыкновенного человека. Слишком долго! Для людей моей профессии – непозволительная роскошь. Выработанное годами чутьё нелегала подсказывало мне, что если не сегодня, так завтра незримый горнист проиграет для меня «Сбор», и через мгновенье меня сотрут. Такова сермяж-ная правда жизни, и я к ней привык. Почти привык. В тот памятный день, после напряжённого восьмичасово-го рабочего дня в нашем полуподвальном офисе я решил посе-тить банный комплекс фирмы «Заря», славившийся ненавяз-чивым сервисом и настоящей финской сауной. Вдоволь напа-рившись и выпив бутылочку холодного светлого пива «Невское», я бодрым шагом направился домой. Был конец сентября, и я с удовольствием шёл по осенним улицам родного города, щедро позолоченных опавшей лист-вой. По пути я решил купить цветы для жены и коробочку лю-бимых дочерью шоколадных конфет «Вечерний звон». Денег в кошельке оставалось 93 рубля, поэтому я направился к бли-жайшему банкомату. Вставив карточку в щель банкомата, я с удивлением обнаружил, что карточка заблокирована. Не веря своим глазам, я повторил операцию. Безрезультатно! В это время сотовый телефон издал мелодичную трель, оповещая о пришедшем SMS-сообщении. Холодея от предчувствия, я открыл крышку телефона и пробежал глазами текст: «Фирма «Контакт» в Ваших услугах больше не нуждается. Директор». Текст сообщения мог быть любой, даже самый несуразный. Главным в сообщении была подпись. Руководство нашей несуществующей организации от имени Директора ЗГС отдавало мне приказ о переходе на не-легальное положение. Я присел на парапет и закурил. По правилам конспира-ции, мне теперь ни дома, ни на работе появляться нельзя. По всей вероятности, накануне сотрудники «Отделения подготов-ки и легендирования» (ОПиЛ) – они же «сказочники», посети-ли мою семью, а завтра посетят на фирме осиротевших без начальника коллег, которым расскажут убедительную историю о том, что я убыл в срочную командировку на остров свободы Кубу для организации подписания договора о поставках в Московскую область дешёвого кубинского сахара. А может, это будет не Куба, а Эквадор, и не сахар, а ракеты средней дальности. Нам, посредникам, всё равно, лишь бы деньги пла-тили. Больно кольнула мысль о том, что теперь неопределён-ный, возможно, долгий срок, «Вечерний звон» для дочки жена будет покупать без меня. Надо было подбить положительное сальдо. Итак, что у нас в плюсе? Одежда. Сегодня на мне любимая кожаная куртка, потёр-тые джинсы, вязанный женой свитер из собачей шерсти, на голове чёрная кожаная кепка. На ногах прочные немецкие бо-тинки на толстой рифлёной подошве. Будем считать, что одет я неброско и по сезону. Финансы. Ну, тут всё просто: карточка заблокирована, в наличии 93 рубля 63 копейки и пустая бутылка из-под пива «Невское». Документы. С документами ещё хуже, чем с финансами. Ну кто берёт документы в баню? Только лица горно-кавказских национальностей, иначе «париться» им придётся в ближайшем отделении милиции. Оружие. В кармане куртки я всегда ношу любимый перо-чинный швейцарский нож с множеством приспособлений и две зажигалки – бензиновую «Zippo» и одноразовую газовую. Страх оказаться без ножа и «огнива» у меня остался с кур-сантских времён, когда мы проходили «Курс выживания» и нас по одному ночью выбрасывали с самолёта на парашюте в различные климатические зоны нашей огромной страны. Мне досталась тундра! Перочинный нож и зажигалка в умелых ру-ках кое-то значат. На крайний случай из пустой пивной бу-тылки можно сделать «розочку». До получения задания нужно где-то жить и что-то есть, желательно сытно и регулярно. Значит, нужны деньги, добы-тые законным путём, то есть нужна работа! Надо легализо-ваться, но где и как? Кто возьмёт на работу человека без пас-порта, без трудовой книжки, без прописки и без рекоменда-тельных писем? В «Газпроме» и «Роснефти», возможно, и не возьмут, а вот на плодово-овощной базе попытать счастья можно! Подведя таким образом нехитрый баланс возможностей, я вынул из телефона сим-карту и старательно раздавил каблу-ком. Такая же печальная участь постигла и сотовый телефон, осколки которого я разбросал по пути на вокзал. Правила кон-спирации я всегда выполнял тщательно. Это на уровне подсо-знания заложили в меня с курсантских времён. С этого момента я перестал быть генеральным директором фирмы «Контакт», любящим мужем и заботливым отцом. Правило «чистого листа» вступило в свои права. Ночь я провёл на вокзале. Чисто выбритая и умытая фи-зиономия, а также большая спортивная сумка с банными при-надлежностями придавали мне вид добропорядочного гражда-нина, мающегося в ожидании скорого поезда, поэтому доб-лестные милицейские стражи порядка меня не трогали. Утром, позавтракав в привокзальном буфете стаканом мутного, но горячего кофе, я на оставшиеся деньги в ближай-шем ларьке приобрёл бутылку водки «Стаканыч» и пошёл устраиваться на работу. Плодово-овощная база находилась от вокзала в сорока минутах ходьбы. Видимо, с целью пресечения попыток хищения плодов и овощей, так сказать, на корню, база была обнесена высоченным забором из красного огне-упорного кирпича. На вахте маленький остролицый мужичек в старой армейской фуражке, глубоко осознавая огромную от-ветственность, которую на его костлявые плечи возложила администрация базы, решительно преградил мне путь и строго спросил: – Куды? Куды прёшь? Режимная территория здеся!.. – Я так понимаю, товарищ, Вы начальник охраны этого объекта? – произнёс я, стараясь вложить в первую фразу мак-симум почтения. – Ну… в общем, доверяют мне! – туманно ответил вахтёр и, выпятив хилую грудь, привычным движением рук распра-вил под солдатским ремнём складки гимнастёрки образца 1939 года. – А тебе зачем? – проявил похвальную бдительность од-ногодок Берии. – Я к вам, товарищ, на работу хочу устроиться. Не под-скажете, где у вас отдел кадров? – продолжал я тем же уважи-тельно-почтительным тоном. – Эх, милок! Тебе к Скобарю надо, а не в отдел кадров. Тут Скобарь решает, кого в бригаду взять. А отдел кадров, что? Да ничего! Кого Скобарь пришлёт, того и оформят. Ско-барь мущина сурьёзный! Да ты проходи! Чё стоишь? – вахтёр попятился и пропустил меня на «режимную» территорию. Скобаря я нашёл в подсобке овощного склада, куда направил словоохотливый вахтёр. В подсобке за грубо сколо-ченным столом сидели семь потёртых житейскими невзгодами и помятых похмельем мужчин: трое с одной стороны стола, трое с другой стороны. По центру стола угрюмо возвышался мужчина крупного телосложения и неопределённого возраста. «Ну, ни дать, ни взять пахан на зоне!» – подумал я. – Мне Скобарь нужен, – с порога заявил я, понимая, что излишнюю вежливость могут принять за слабость и, продол-жая глядеть Скобарю прямо в глаза, добавил, – Мне работа нужна и хата! Скобарь грустным взглядом окинул пустые пивные бу-тылки на столе и кулинарные изыски, включавшие в себя чёр-ный хлеб, поваренную соль и перья зелёного лука. Бригадиру и его людям после вчерашнего возлияния явно не мешало «поправить» здоровье. – Ну, я Скобарь, – разлепил губы бригадир. – А ты что за птица? Говоришь, тебе работа нужна, и хата? А может, тебе ещё и бабу? Бригада дружно заржала. Я молча достал из сумки бутылку «Стаканыча» и поста-вил в центре стола. Лёгкое оживление пробежало по хмурым лицам ударников плодоовощного труда. Шесть пар глаз во-просительно уставились на бригадира. Скобарь по-зыковски цыкнул зубом и молвил: – Садись. Этот вопрос надо перетереть не спеша! Бутылка водки на семерых мужиков – это не пьянка, даже не прелюдия к пьянке, а одно расстройство! Скобарь вопросительно взглянул на меня. Все ждали про-должения банкета. Я с равнодушным видом снял с левой руки позолоченные часы, приобретённые мной в одной из команди-ровок в ближневосточное зарубежье, и бросил на середину стола. – Рыжьё?[5] Не жалко? – обратился ко мне Скобарь. – Для хороших людей ничего не жалко! – серьёзно отве-тил я и закусил хлебной коркой. Скобарь передал часы рядом сидевшему коротконогому мужичонке, и тот исчез. Вскоре он вернулся, неся с собой три бутылки горькой настойки «Полынная», батон варёной колба-сы и каравай чёрного хлеба. Бригада встретила его одобри-тельным гулом. На сдачу гонец взял дюжину бутылок пива «Жигулёвское», которые каким-то чудом рассовал по карма-нам старой армейской куртки и некогда модных кримплено-вых брюк. После второй бутылки «Полынной» к Скобарю вернулась способность мыслить аналитически, и он, отозвав меня в сто-рону покурить, спросил в открытую: – Смотрю я на тебя, и никак не пойму, какой ты масти? Ты не блатной, не фартовый [6], не барыга[7] и вообще не ур-каган? [8] Цацки у тебя дорогие, шмотьё тоже не с чужого плеча. Чего тебе у нас надо? – Схорониться мне надо до поры, – честно ответил я, гля-дя поверх головы Скобаря. – Придёт время, уйду чисто, по-тихому, тебя и ребятишек твоих под монастырь не подведу. Дальше базара не будет. Сам понимаешь, ты не в теме, и тебе это ни к чему. Скобарь подумал, пожевал губами, и видимо, решив ула-дить миром, направил меня в отдел кадров. У самой двери он окликнул меня: – Слышь, деловой, тебя как зовут-то? – Николаем кличут, – не поворачиваясь, ответил я. – Вот что, Коля, ты крепко запомни: до бога и корешей твоих далеко, а до травмпункта близко. Очень близко! – про-изнёс Скобарь нормальным человеческим голосом, без каких-либо зыковских модуляций и «примочек». – Так что если я че-го за тобой замечу…! Сам понимаешь. – Понимаю! – ответил я и шагнул за порог подсобки. В отделе кадров работало две женщины: одна молодая, неопытная, но симпатичная, другая пожилая, имевшая при-личный трудовой стаж и такой же целлюлит. Получив привет от Скобаря, молоденькая инспекторша сразу приступила к оформлению. – Паспорт и трудовую книжку, пожалуйста, – попросила она. – Я от Скобаря, – нагло произнёс я, понимая, что моя тру-довая деятельность может закончиться, не начавшись. Молодая кадровичка вопросительно взглянула на более опытную подругу. Народная целлюлительница ощупала меня внима-тельным взглядом и неожиданно низким голосом произнесла: – Оформляй! Товарищ документы потерял. Завтра в ми-лиции заявление напишет. – Напишу! – радостно подтвердил я. – Только я докумен-ты не терял. У меня их украли, вместе с деньгами. Так что мне и ночевать негде, – произнёс я с невинным видом и вопроси-тельно глянул на симпатичную кадровичку. Девушка по до-стоинству оценила мою попытку сблизиться и громко рассме-ялась. – Ночевать будете в общежитии: в этом же здании на тре-тьем этаже, – весело сказала она, сверкнув чёрными цыган-скими глазами. На этом оформление и закончилось. Во всей этой истории для меня осталось загадкой, почему опытный кадровик реши-лась меня поддержать. Возможно, слово Скобаря действи-тельно имело вес, а может, база просто испытывала дефицит рабочей силы. Вот так я и легализовался. На базе я проработал ровно двадцать девять дней. На тридцатый день меня нашёл связной, который приехал на базу под видом водителя большегрузной фуры. В этот же день, сказав последнее «прости» родной бри-гаде, я уволился по собственному желанию, не забыв забрать трудовую книжку. Я твёрдо помнил правило: никогда не упускать возмож-ность получить подлинные документы, даже если у тебя в кармане надёжная «ксива»[9], сработанная родной конторой. Глава 6 Рабочий день президента Приволжской Тарской респуб-лики [10] Рината Хайруллина начался, как обычно: сначала секретарь доложила о небольших коррективах плана работы на день, потом он провёл с членами правительства расширенное совещание. В 10 часов возле Дома правительства на зелёную лужайку сел президентский вертолёт. Надо было лететь в область, на открытие очередной ветки нефтепровода, но президент поче-му-то медлил. Старый лис кожей чувствовал непростое разви-тие политической ситуации. Нынешний расклад ему не нра-вился. От его внимания не ускользнуло, что министр внутрен-них дел в докладе проявил небрежность, а премьер-министр стал излишне многословным и самоуверенным. Раньше члены кабинета себе такого не позволяли. Президент был политиче-ским долгожителем, и хорошо знал, что поведение подчинён-ных – самый точный политический барометр. «Где-то я допустил ошибку! – мелькнула мысль. – Может, не надо было вступать в открытое противоборство с Москвой, пытаясь выторговать себе право на третий президентский срок?» До этого момента он всё делал правильно. Умел догова-риваться с политическими лидерами, какое бы политическое течение они ни представляли. Однажды, в начале 90-х, к нему в кабинет пришла группа депутатов-националистов и стала настаивать, чтобы он, Президент Тарской республики, взял курс на отделение республики от России. – Может, ещё дань с Москвы потребуем за триста лет… с процентами? – невесело пошутил тогда Хайруллин, хотя было не до шуток. Надо было удержать республику от братоубий-ственной гражданской войны, не допустить возникновения второй Чечни. Как назло, ситуация стремительно развивалась по чеченскому сценарию: взрыв национального самосознания, призывы к образованию Исламской Тарской республики, аги-тация народных масс за отделение от России. Но за всем этим Хайруллин видел главное, а главным была нефть! Много нефти! Нефть – кровь и золото республики, её дар и прокля-тье. Он знал, что за политической мишурой скрывается группа конкретных политических деятелей, желающих стать владель-цами нефтяной трубы. Нет, не руководителями республики, а именно хозяевами трубы. На республику им наплевать. Рес-публику можно отдать на растерзание полевым командирам. Это неизбежно приведёт к войне с Федеральным центром. Ну и пусть! Пока не рассеялся пороховой дым, надо качать и ка-чать нефть, можно на Восток, но лучше на Запад. Запад любит, когда в России начинается свара, Западу это нравится! Так что вместе со звонкой монетой можно заработать и политические дивиденды. Надо только разок-другой прокричать с газетных полос о том, как Россия душит маленький свободолюбивый народ и кованым солдатским сапогом топчет ростки демокра-тии. Запад это одобрит и поддержит. А когда пороховой дым развеется и Федеральный центр возьмёт мятежную республику под свой контроль, Запад распахнёт объятия и с радостью примет отважных борцов с российским тоталитаризмом. Обо всём этом Хайруллин знал. Тогда ему удалось убе-речь республику от войны. С теневыми политиками удалось договориться, уступив им часть доходов от продажи нефти. После этого волна национализма в республике пошла на спад. Более того, у Москвы удалось выторговать выгодные для себя условия. Федеральный центр, напуганный провалом первой Чеченской кампании, легко пошёл на уступки, и в бюджете республики появились деньги. Дефицит денежных знаков ис-чез, после чего Приволжская Тарская республика на фоне все-общего обнищания стала выглядеть островком благополучия. Когда в Кремле старого президента сменил молодой и энергичный преемник, диалог с Центром стал конструктивным и двусторонним. Новый президент умел слушать, и тихо, без кампанейщины и газетной шумихи, добиваться реализации поставленных перед правительством и регионами задач. Ска-зывался опыт работы в силовых структурах. Не сразу, преодолевая скрытое противодействие на местах и откровенный саботаж чиновников в Москве и респуб-ликанских центрах, была восстановлена вертикаль власти. За-ржавевший за годы безвластия механизм державной власти за-скрипел, провернулся и нехотя стал набирать обороты. Уни-женная и обесчещенная Россия стала подниматься с колен. Новый президент импонировал Хайруллину. Он смело ле-тал на боевом истребителе в Чечню, наплевав на реальную опасность быть сбитым первым же «Стингером»[11], уходил на глубину вместе с экипажем атомной субмарины, где в кают-компании наряду с новичками проходил посвящение в подводники и смело глотал из плафона забортную морскую воду, а во время отпуска, вместо того, чтобы сидя в шезлонге на берегу Чёрного моря, нежиться под ласковыми лучами юж-ного солнца, предпочитал лихо спускался с заснеженных склонов на горных лыжах. Хайруллин верил Президенту, Пре-зидент верил ему. Политическое будущее обоих лидеров каза-лось ясным и безоблачным: нефть поднималась в цене, появи-лись первые признаки оздоровления экономики, проводя по-литику «кнута и пряника», почти удалось загасить в Чечне пламя гражданской войны. Никто не мог предугадать, что здоровый образ жизни пойдёт Президенту во вред. Подвели горные лыжи. Интересы государства требовали довести до логического конца все начинания, и Президент решил баллотироваться на второй срок. Накануне предвыборной компании он вместе с семьёй и верными соратниками улетел на недельку в Домбай. Вечером, поужинав вместе с представителями краевой Администрации и местными воротилами бизнеса, Президент лёг спать по-раньше. Наутро следующего дня были запланированы лыжи. Ему нравились утренние часы, когда первые лучи солнца несмело касаясь заснеженных горных склонов, окрашивали их белоснежные шапки в нежно-розовый цвет, когда в розовой утренней дымке можно, забыв обо всём, азартно нестись вниз по снежному склону. В то злопамятное утро всё было именно так: рассвет, ро-зовая предутренняя дымка, хорошо накатанная и проверенная охраной трасса… И было падение – досадное падение в конце спуска. Скорость была велика, когда он услышал хруст сло-манной лыжи. Президента с силой бросило вперёд и ударило о твёрдый наст. За время занятия дзюдо он пережил сотни паде-ний, но горный склон – не татами, и падение оказалось для не-го роковым. Когда к нему подбежала охрана, он молча глядел в серое утреннее небо, стиснув зубы, чтобы не закричать от нестерпи-мой боли в позвоночнике. Потом был вертолёт, экстренная эвакуация в Москву и несколько тяжёлых и безуспешных операций в ЦКБ. Политические противники ликовали: фаворит выбыл из предвыборной гонки! Такого подарка судьбы не ожидал никто. Предвыборные страсти вспыхнули с новой силой. Полит-технологи не стеснялись в выборе средств. В ход шло всё, начиная от подкупа избирателей и кончая физическим устра-нением политических противников. Однако Президент не считал себя поверженным. Через полтора месяца после неудачного падения в Домбае он по-явился на брифинге в Кремле перед многочисленной журна-листкой братией. Это был неожиданный, но тщательно проду-манный и выверенный до мелочей ход. Хайруллин был потря-сён, когда увидел на широком плазменном экране, как перед объективы камер Президент Российской Федерации выехал в инвалидном кресле. Похудевший, с заострившимися чертами лица, он сидел в кресле, которое являлось точной копией зна-менитого кресла Рузвельта. Ноги у Президента, так же, как у Рузвельта, были аккуратно прикрыты пледом. Наступила не-мая сцена. Журналисты забыли про фотокамеры, и, открыв рты, смотрели на него, как на чудо. Потом шок прошёл, и раздались первые аплодисменты. Через мгновение аплодисменты переросли в овацию. Россий-ские и иностранные журналисты, сторонники и политические противники Президента, пришедшие на брифинг, отдавая дань его мужеству и стойкости, аплодировали стоя. Впервые за свою политическую карьеру Президент от волнения не мог произнести ни слова. Заготовленный кремлёвскими спичрай-терами текст оказался ненужным. Президент так и не достал его из кармана тёмно-синего английского костюма. В горле стоял ком, по щекам текли слёзы. Политик мирового масштаба плакал, не стесняясь слёз. Это была странная пресс-конференция: не промолвив ни одного слова, Президент сказал народу больше, чем любой другой кандидат в президенты. Однако Фортуна – дама капризная, и на президентских выборах она улыбнулась другому кандидату. Россияне не хо-тели видеть своего кумира в инвалидном кресле. Они жажда-ли, чтобы их Президент, как и прежде, летал, плавал и, выходя на татами [12] в кимоно, лихо бросал противника через бедро. Мысль о том, что во главе государства будет стоять (вернее, сидеть), президент-инвалид, вызывала у избирателей глубин-ный протест. России не нужен второй Рузвельт, и она отвергла его. Выборы выиграл глава крупного нефтяного холдинга «Недра России» Захар Харьковский. Для политологов и крем-лёвских аналитиков это было полной неожиданностью. Харь-ковский не являлся фаворитом, хотя всю предвыборную гонку уверенно шёл в первой пятёрке лидеров. Это был молодой и амбициозный политик, который чем-то неуловимо напоминал прежнего президента. Харьковский так же обожал лыжи. В юности он занимался биатлоном и по-прежнему поддерживал хорошую спортивную форму. У него было открытое лицо рус-ского интеллигента и тонкие пальцы пианиста, а за стёклами очков в тонкой золотой оправе таился внимательный взгляд серо-голубых глаз. Харьковский не носил дорогих костюмов, предпочитая спортивный стиль одежды, и на предвыборных митингах появлялся в серой «ветровке» и чёрной «водолазке». Как в жизни, так и в политике, Харьковский обожал им-провизации. Однажды на митинг, который проходил в центре Москвы, он приехал на спортивном велосипеде. На левой штанине брюк красовалась голубая прищепка. С этой прищеп-кой он и вышел на сцену. Взяв микрофон в руки, он в течение получаса уверенно говорил о зарплатах, пенсиях и о счастли-вом будущем России, но москвичи, слушая его в пол-уха, за-ворожённо глядели на голубую прищепку. Это был знак – от-личительный знак человека из глубинки, где нет бронирован-ных «Мерседесов», и россияне, как и полвека назад, вот так по-простому прихватив штанину прищепкой, ездят на работу на велосипеде. После митинга Харьковский сошёл со сцены, сел на велосипед и под бурные аплодисменты электората ука-тил по делам. Правда, через два квартала он отцепил прищеп-ку и пересел в бронированный «Мерседес», но этого уже ни-кто не видел. У Хайруллина с новым Президентом Российской Федера-ции отношения не сложились. При первой же встрече в Крем-ле, куда Хайруллин был приглашён на инаугурацию, ему по-чудился некий холодок: что-то мешало ему установить дове-рительные отношения с новым Главой государства. Позже, при личной встрече, Ринат понял: в поведении и словах нового Президента не чувствовалось личной заинтересованности в успехе общего дела. За стёклами модных очков в серо-голубых глазах Президента плавали две колючие льдинки. По окончании рандеву Хайруллин твёрдо знал: общих дел быть не может. Есть дела московские, есть региональные, и пересечься им не суждено! Ринат посмотрел на настенные часы, выполненные в фор-ме Спасской башни – подарок мэра Москвы на 1000-летие Ка-зань-града: пора лететь в область. Руководитель президентской пресс-службы красавица Альфия Касимова терпеливо ждала у входа в кабинет. Альфия была дочерью друга юности Ильдара Касимова. С Ильдаром они вместе учились в Институте нефти и газа и вместе ухаживали за русской девушкой Светланой Поляковой. После недолгих, но мучительных колебаний Светлана выбрала Ильдара, и на выпускном курсе вышла за него замуж. По окончанию института судьба разбросала друзей: Ильдар уехал с молодой женой в Восточную Сибирь, где обнаружились огромные залежи нефти, а Ринат поступил в аспирантуру. Через год его, как молодого и подающего надежды, выдвинули в ЦК комсомола республики. Для Рината это был закат научной карьеры и начало карьеры поли-тической. Через пятнадцать лет Хайруллин стал самым молодым и самым перспективным первым секретарём Казань-градского горисполкома. Однажды под Новый год, к нему на приём пришла статная русоволосая женщина. Он не сразу узнал в ней Светлану Полякову. Из худенькой большеглазой девушки с косой до пояса Светлана превратилась в шикарную даму с бюстом четвёртого размера, одетую в не менее шикарную норковую шубу и итальянские сапоги на высоком каблуке. Но глаза русской красавицы до краёв были заполнены слезами и болью. – Ильдара больше нет! – с трудом произнесла Светлана и залилась слезами. Говорить о погибшем друге в казённом кабинете Ринат не захотел, поэтому вызвал машину и увёз Светлану в ресторан «Центральный», где у него, как у первого секретаря, был от-крыт безлимитный кредит. В ресторане, раскрасневшись и ещё больше похорошев от выпитого коньяка, Светлана рассказала, что незадолго до гибели Ильдар был назначен начальником Восточно-Сибирского Управления по геологоразведке и до-быче полезных ископаемых. На подведомственной ему терри-тории проводился эксперимент по отработке новой методике глубинного бурения. Будучи начальником Управления, Ильдар не обязан был приезжать на буровую, но приехал, так как за время работы на различных должностях, взял за правило вникать в каждую мелочь, в каждую деталь. Во время прове-дения экспериментального бурения произошёл сильный взрыв. Все, кто был рядом с буровой, погибли. Позже государственная комиссия определила, что во вре-мя бурения нефтяники случайно наткнулись на так называе-мую газовую «линзу» – небольшое локальное залегание газа. Во время бурения герметичность «линзы» была нарушена, и газ под большим давлением устремился по скважине вверх. Случайная искра от работающих механизмов или от выбро-шенного вместе с газом камешка, чиркнувшего по металличе-ской трубе, воспламенила газовое облако. – Это называется объёмным взрывом, – пояснила Светла-на, закуривая длинную тонкую сигарету. – Я больше не могу оставаться в городе, где всё напоминает о погибшем муже. Помоги! – подавшись вперёд, произнесла Светлана. её глаза и губы были близко, очень близко. Ринат не сдержался и поце-ловал пухлые, пахнущие коньяком губы. Она не удивилась, а только закрыла глаза, ожидая продолжения, но продолжения не было. Это был их первый и последний поцелуй. Ринат во-время понял, что отношения Светланы к нему будут продик-тованы скорее благодарностью, чем искренним чувством. – Я не стану покупать любовь! – сказал он самому себе. В память о погибшем друге он сделал всё, что мог: помог Светлане с переездом, устроил на хорошо оплачиваемую должность в Институте нефти и газа, через год «пробил» двухкомнатную квартиру в новом микрорайоне Казань-града. Тогда он и познакомился с Альфией – худеньким большегла-зым человечком, испуганно глядевшим на непонятный взрос-лый мир чёрными, как у покойного отца, глазами. Когда Аль-фия закончила городскую гимназии с английским уклоном, её ждал подарок от «дяди Рината» – поездка в Лондон в одно из престижных учебных заведений, которое последние двести лет успешно «ковало» кадры для английской политической элиты. В Лондоне Альфия рассталась с чёрной, как смоль, косой и остатками провинциального воспитания. Стройная, с короткой модной стрижкой, затянутая в деловой костюм от Версачи, она смотрела на мир чёрными, по-восточному раскосыми глазами без страха и «розовых» иллюзий. По возвращению из Лондона Альфия самостоятельно устроилась на работу в крупную нефтяную компанию. Хорошее знание английского и деловая хватка помогли ей пробиться на должность начальника отдела по работе с зарубежными партнёрами. Через год Хайруллин предложил ей должность руководи-теля пресс-службы в Аппарате президента, и она приняла предложение с благодарностью. – Надо лететь! – громко произнёс Хайруллин, поднимаясь из большого кожаного кресла, и Альфия, улыбнувшись, кив-нула головой. В вертолёте, как всегда, было много народу: члены прави-тельства, их заместители, многочисленные помощники, жур-налисты, охрана. Альфия не любила терять время зря, поэтому, устроившись рядом с президентом, вставила в уши наушники, включила плеер и, открыв ноутбук, стала печатать, напевая вполголоса на английском языке. Когда на горизонте показался посёлок нефтяников, и пи-лот стал делать левый разворот, чтобы зайти на посадку, в ра-боте двигателя зазвучали фальшивые нотки. Через мгновение двигатель «закашлялся» и заглох. Лопасти винта по инерции продолжали вращаться, но вертолёт, не реагирую на попытки пилота выправить ситуацию, быстро теряя высоту, стал зава-ливаться на левый бок. Альфия уловив некий диссонанс в ра-боте двигателя, вынула из ушей наушники и вопросительно посмотрела на Хайруллина. Когда крен стал большим, и земля стремительно понеслась навстречу, она испуганно ойкнула и по-детски уткнулась ему в плечо. Он обнял её левой рукой и прижал к себе. Правой рукой Ринат торопливо достал телефон и успел набрать номер жены. Жена ответила сразу. – Береги себя и детей! – от волнения он перешёл на тар-ский язык. – Да хранит вас Аллах…! Ответа он не услышал. Потом был страшный удар и темнота. Потом наступила Веч-ность… Когда жители рабочего посёлка и приехавшие на торже-ство гости подбежали к месту катастрофы, разбросанные взрывом обломки вертолёта продолжали гореть, пачкая голу-бое майское небо жирными мазками чёрного дыма. Президента они нашли неподалёку от места взрыва. Опалённый взрывом, он лежал, уткнувшись лицом в жёлтые весенние цветы с горьким названием «мать-и-мачеха», широко раскинув руки, словно пытался напоследок обнять всю землю. В военном госпитале, куда доставили тело президента, долго не могли разжать правую ладонь, в которой намертво были зажаты обломки сотового телефона. Глава 7 В отличие от других столиц, Берн жил тихой размеренной жизнью довольного всем провинциала. По чистым мощёным булыжником мостовым, весело позванивая, неспешно кати-лись трамваи; вымытые до прозрачности горного воздуха вит-рины многочисленных магазинов и магазинчиков светились уютным жёлтым светом, а на узких улочках грассирующая французская речь привычно переплеталась с отрывистыми и резкими, как военный приказ, немецкими фразами. Разно-шёрстные группы туристов со всех концов света с праздным видом шатаясь по городу, наполняли его весёлым гомоном и призывным женским смехом. Потомок древнего германского рода, удачливый коммер-сант барон Людвиг фон Вестфаль любил приезжать в Берн на рождественские каникулы, когда срывающийся с небес лёгкий снежок делал и без того нарядные улицы города живой иллю-страцией к сказкам братьев Гримм. Будучи деловым человеком, Вестфаль с вокзала прямиком направился в банк, трезво рассудив, что в рождественскую эйфорию можно окунуться позже, покончив со всеми делами. В банке он достал из бумажника визитную карточку, на кото-рой готическим шрифтом было начертано «Иосиф Фишман. Канцелярские товары». Ниже был адрес и номер сотового те-лефона. Губы потомка древнего германского рода тронула улыбка. Даже сам уважаемый всеми горожанами господин Фишман не знал, что номер его сотового телефона – не что иное, как зашифрованный номерной банковский счёт. Людвиг прибавил к первой цифре единицу, ко второй цифре двойку, к третьей – тройку и так до конца. Таким нехитрым кодом он пользовался давно. Номер счёта в банке Людвиг помним наизусть, но в ка-честве подстраховки на случай частичной или полной потери памяти вследствие возможной черепно-мозговой травмы, вне-запно приключившегося инсульта или нахлынувшего старче-ского маразма, использовал визитку в качестве шпаргалки. В специальном отделении его бумажника лежали ещё несколько «очень важных визиток», которыми он мог воспользоваться в других банках. Вся прелесть по-детски наивной комбинации состояла в том, что, попади «визитки» в чужие руки, они не представляли бы для Людвига никакой опасности. По указанным на «визитках» адресам действительно проживали уважаемые господа, до которых реально можно дозвониться по указанным телефонам. Раз в год под Рождество Людвиг посещал несколько крупных швейцарских банков, где у него на номерных счетах хранились очень крупные суммы. За год начислялись прилич-ные проценты, которые он и перечислял в «Альпенбанк». На этом, собственно, и заканчивалась деловая часть поездки в Берн. Дальше можно было расслабиться. Побродив по городу, вдоволь насладившись рождествен-ским весельем и основательно проголодавшись, Людвиг направился в гостиницу, где у него на все праздники был за-бронирован номер. На первом этаже гостиницы располагался небольшой, по-домашнему уютный ресторан, с хорошей кух-ней. Людвиг заказал салат из авокадо, тушёные овощи, поджа-ренные на углях бараньи рёбрышки и бокал красного вина. Когда официант затопил камин, в зале стало по-настоящему хорошо и уютно. Камин был настоящий, облицованный серым камнем, и потрескивающие поленья щедро отдавали посетите-лям живое тепло. Когда Людвиг приступил к салату, за соседний столик се-ла шумная компания молодых людей: двое рослых, по-спортивному подтянутых парней и три девушки. Все были одеты в спортивные брюки и яркие свитера. Людвиг предпо-ложил, что компания вернулась с лыжной прогулки. Хотя они свободно болтали по-немецки, он определил, что парни гово-рят с заметным акцентом. «Похожи на финнов», – машинально отметил Людвиг и стал пристально изучать девушек. Одна была русоволосая хо-рошенькая полячка, которая активно мешала немецкие слова с польскими, и часто выражая удивление, вскрикивала: «О, мат-ка бозка»! Две других девушки были немками: одна обладала рыжи-ми волосами, которые выбивались из-под лыжной шапочки, мощной челюстью и костлявой фигурой. Вторая была коротко стриженной крашеной брюнеткой со смазливой мордашкой и голубыми широко открытыми глазками. Людвиг мысленно примерил на брюнетку парик с двумя золотистыми косами – получалась классическая валькирия. У валькирии под свите-ром угадывалась большая спелая грудь. Длинными ухожен-ными пальцами она задумчиво крутила на столе высокий бо-кал со светлым пивом и украдкой бросала заинтересованные взгляды в сторону Людвига. Людвиг знал, что выглядит мо-ложе своих пятидесяти лет: высокий, импозантный, с лёгкой сединой на висках, он нравился женщинам. – Почему бы не позволить себе маленькое любовное при-ключение? – задался вопросом Людвиг, продолжая с удоволь-ствием разглядывать девушку. Она уловила его взгляд, и когда её знакомые собрались покинуть ресторан, она осталась. – Бай! Бай! – приятным голосом произнесла брюнетка и сделала друзьям прощальный жест ладошкой. Пару минут Людвиг выжидал, потом, поднявшись из-за столика, подошёл к девушке. – Простите, фройлен, мою бесцеремонность, но одиноче-ство – не самый лучший подарок на рождество! Позвольте мне скрасить Вам сегодняшний вечер и пригласить Вас за мой сто-лик, – произнёс Людвиг, глядя в её голубые глаза. – Очень благородно с Вашей стороны, но мне почему-то кажется, что дело не во мне, Вы сами пытаетесь избежать оди-ночества! – засмеялась она, и, заметив его минутное замеша-тельство, добавила: – Впрочем, я не возражаю! После первого бокала вина выяснилось, что валькирию зовут Мартой. У Марты оказался весёлый нрав и приятная располагающая улыбка. Людвиг заказал бутылку настоящего мозельского: очень дорогое и столь же приятное на вкус вино. Они чудесно провели время. Марта много смеялась, пока-зывая идеально ровные зубки, а когда время перевалило за полночь, и Людвиг предложил продолжить вечер у него в но-мере, легко согласилась. Когда они поднимались по лестнице, Марта напустив на себя ужасно серьёзный вид, спросила: – Надеюсь, Людвиг, кровать в твоём номере не скрепит? Иначе мы доставим беспокойство другим постояльцам, и они могут заявить на нас в полицию! Он смутился и хотел что-то ответить, но Марта показывая на него пальцем и давясь от смеха, произнесла: – Видел бы ты сейчас своё лицо! Кровать в номере не скрипела, и они без устали, с каким-то непонятным остервенением, занимались любовью до самого рассвета. Позже, вспоминая эту рождественскую ночь, Людвиг понял: они спасались от одиночества. Они были вместе, но каждый спасал себя сам. Глава 8 Президент Российской Федерации Захар Харьковский был не в духе. Внешне он оставался таким же, как всегда – решительным и целеустремлённым. От любимых «водолазки» и «ветровки» пришлось отказаться. Сейчас Харьковский был одет в тёмно-серый костюм из тонкой английской шерсти, се-рый однотонный галстук и белоснежную рубашку. Но раздра-жал президента не тугой воротничок рубашки – он не обра-щал внимания на такие мелочи, – раздражала неопределён-ность. Захар машинально поправил галстук и взглянул на си-дящего напротив Виталия Харченко. Харченко был предста-вителем Президента по Приволжскому округу. До назначения на высокую должность Харченко занимал место прокурора г. Волжанска, где проявил себя как неутомимый борец с корруп-цией и милицейским «беспределом». «Вылитый гоголевский Пацюк! Вареников только не хва-тает», – подумал про себя Харьковский, глядя на потеющего от нервного напряжения Харченко. Крупное тело Харченко с трудом помещалось в кресле, от чего он страдал, но не показывал вида. Разговор шёл о траги-ческой гибели президента Приволжской Тарской республики. Нельзя сказать, что регион был проблемным, но после гибели Хайруллина в республике началось политическое брожение. Внеочередные президентские выборы должны были состояться через месяц, но уже сейчас в республике заваривалась не-шуточная «каша»: активизировались националисты, опять за-мелькали в прессе и на телеэкране лозунги о создании Му-сульманской Тарской республики. Ситуация осложнялась тем, что националисты вошли в сговор с местным криминалом. Председатель ФСБ докладывал, что интерес к тарской нефти проявили не только казань-градские авторитеты, но и пре-ступные сообщества Самары, Уфы и Петербурга. Опасней всего были питерские. Почуяв запах больших денег, они играли по-крупному. Питерским не нужна была до-ля, питерским нужно было всё! Поэтому после жарких поли-тических баталий, сопровождавшихся активным переделом собственности города на Неве, оставшиеся в живых деловые люди Питера решили на предстоящих президентских выборах выступать единым политическим блоком, для чего выдвинули единого кандидата, а чтобы не провоцировать новых «разбо-рок», было решено фамилию кандидата до определённого времени держать в секрете. – Виталий Андреевич! – обратился Харьковский к Хар-ченко и тем самым прервал затянувшуюся в беседе паузу, – Генеральная прокуратура, разумеется, взяла под свой контроль расследование обстоятельств трагической гибели президента Тарской республики, но и Вы, как представитель Президента, как опытнейший юрист, не должны самоустраняться. Не забы-вайте, Вам дано право курировать правоохранительные орга-ны, так что держите руку на пульсе расследования. О резуль-татах расследования докладывать мне лично каждую неделю. Харченко шумно выдохнул, так что зашевелились лежав-шие на столе бумаги и, проглотив стоявший в горле ком, быстро закивал головой. – Кроме того, я хотел бы обратить Ваше внимание, Вита-лий Андреевич, на сложную политическую обстановку в рес-публике. Скоро президентские выборы, и, как Вы понимаете, мне небезразлично, кто придёт к власти. Возможно, у Вас есть на примете достойный кандидат? – Да, господин Президент! Есть! – Харченко проглотил накопившуюся от волнения слюну и добавил: – Воронцов Пётр Никодимович, опытный руководитель, рачительный хо-зяйственник, в прошлом заместитель министра по нефти, то есть по газу, вернее, по нефтегазу, – и окончательно запутав-шись, умолк. – Воронцов, Воронцов.… Это который Воронцов? Не тот ли, что в Думе, во фракции коммунистов? – Он самый! – обрадовано закивал головой Харченко. – Помилуйте, Виталий Андреевич! Зачем нам коммунист в президентском кресле? Через год вся республика будет «красной»! Вы этого хотите? – Нет! Нет, господин президент! Воронцов не закорене-лый коммунист. Его «конёк» хозяйственная деятельность, а что касается коммунистов, так фракцию особо не выбирают! Предложили, он и согласился, а так он человек порядочный! «Порядочная сволочь! – подумал про себя Харьковский. Воронцова он знал, как облупленного. Это был типичный про-дукт советской номенклатуры. Вся хозяйственная деятельность Воронцова сводилась к своевременным докладам «наверх» и пустому прожектёрству. Краснобай и подхалим – он твёрдо усвоил «правила игры» и, не смотря на свою явную бесполезность, уверенно держался в «обойме» руководителей высшего звена. Секрет карьерного успеха Воронцова был в беспрекословном послушании и высочайшей исполнительно-сти. Именно такие, как Воронцов, с неподдельным энтузиаз-мом бросались сажать кукурузу за Полярным кругом, а через несколько лет с не меньшим энтузиазмом клеймили с высокой трибуны волюнтаризм бывшего начальника, отдавшего это распоряжение. – Ну, хорошо! – согласился Харьковский. – Пусть будет Воронцов. Обеспечьте ему поддержку на местном уровне. В конце концов, Воронцов – старая гвардия, такими кадрами разбрасываться не с руки! Президент легко поднялся из кресла, тем самым давая по-нять, что аудиенция окончена. Харченко с явным облегчением покинул тесное кресло и, попрощавшись, торопливо скрылся за дверью кабинета. Оставшись один, Харьковский вновь присел за стол из ка-рельской берёзы, и, прикусив нижнюю губу, задумчиво водил указательным пальцем по полированной столешнице. В каби-нет осторожно заглянул бывший референт холдинга «Недра России», а ныне помощник президента Сергей Ястребкович. – Захар Маркович, к Вам председатель Центробанка, – тихим голосом напомнил Ястребкович. – Подождёт! – резко ответил Харьковский. – Ты вот что, Серёжа, найди мне Пахома! Срочно! Помощник понимающе кивнул и скрылся за дверью. Харьковский чувствовал, что неопределённость, которая его так раздражала в разговоре с Харченко, осталась, но в глу-бине души стало выкристаллизовываться решение проблемы. Когда в кабинет тихо просочился Пахом, в голове у Харьков-ского созрел план многоходовой комбинации. Взглянув на Пахома, Харьковский невольно улыбнулся. Пахом был личностью колоритной: небольшого роста, криво-ногий, с до блеска выбритым черепом и перебитым в драке носом, он выглядел карикатурно и никакие костюмы от из-вестных кутюрье не могли этого изменить. Харьковский знал, что детство своё Пахом провёл на ро-стовских улицах. Впрочем, тогда он не был Пахомом, а был Витей Пахомовым – мальчиком из рабочего посёлка Нахалов-ка. Именно тогда к Вите пришла первая и всепоглощающая любовь – любовь к голубям. Сизари занимали всё его свобод-ное, а порой и школьное время. Ну, а где любовь, там всегда проливается кровь. Витя частенько получал по носу, когда пы-тался вернуть голубку, которую сманил такой же, как он, но более сильный и нахальный голубятник. Но Витя был не про-сто подростком, он был парнем из Нахаловки, поэтому про-должал смело лезть в драку даже с превосходящими силами противника. Нахаловка учила жизни грубо, но эффективно: не будешь давать сдачи – тебя заклюют. Именно Нахаловка поставляла в суровый воровской мир достойные кадры, благодаря которым их родной город гордо именовался Ростов-папой. Уже в семь лет каждый «нахалёнок» считал своим долгом носить в кар-мане залатанных штанов перочинный нож, в десять лет – «первое причастие» – он же первый привод в милицию, ну а в пятнадцать лет каждый уважающий себя пацан готовился к поездке в места не столь отдалённые. Готовились основательно, по рассказам бывалых пацанов, прошедших «тюремные университеты». Витя тюрьмы не боялся, но особо туда не стремился. Его больше тянуло в голубятню. Но однажды голубятня оказалась пустой. Сломанный замок валялся на загаженном голубиным помётом полу, рядом с одиноким сизым пёрышком. Витя нашёл обидчика через два дня, и по «нахаловским понятиям» вызвал поговорить после уроков на заднем дворе школы. По-хититель сизарей пришёл вовремя, но пришёл не один. Это было нарушением неписаных правил, но Витя решил не от-ступать. Поэтому, когда его обидчик подошёл к нему вихля-ющей блатной походочкой и, кривляясь, задал сакраменталь-ный вопрос: «Ты хто такой и чё те надо?» – Витя смело шаг-нул вперёд, но, получив неожиданный удар в челюсть, упал лицом в серую тёплую пыль. Заготовленная фраза «Я Пахомов из Нахаловки! Верни сизарей!» прозвучала не полностью. «Я Пахом…» – только и успел сказать поборник справедливости. На этом прелюдия закончилась, и все присутствующие стали бить Витю ногами. Джентльменского по нахаловским «поня-тиям» выяснения отношений не получилось. Через неделю, когда перестали болеть рёбра и частично сошли синяки, Витёк пришёл в местную секцию бокса. Тренер Борисов посмотрел на Витю и всё понял без слов. На Витином лице поверх синяков и кровоподтёков крупными буквами бы-ло написано слово «месть». Борисов не стал прогонять мало-летнего мстителя, зная, что многие боксёры пришли в большой спорт именно через желание отомстить обидчикам. Со временем обиды забывались, а увлечение спортом оставалось на всю жизнь. – Тебя как звать, мальчик? – спросил тренер, вытирая по-лотенцем пот после спарринга. – Зовите Пахомом, не ошибётесь! – неожиданно для себя выдал Витёк. – Ну и чем ты в жизни увлекаешься, Пахом? – Голубями. Сизари у меня лучшие во всей Нахалов-ке…были. – Голуби – это хорошо, а бокс тебе зачем? – А так, для равновесия! Борисов засмеялся, и, не став выяснять, какое именно равновесие имел в виду Пахом, записал его в секцию. Уже будучи взрослым мужчиной, Пахом вспомнил этот эпизод и задался вопросом: откуда он – малолетка, взял тогда это слово «равновесие»? Пахом не спал всю ночь, и под утро решил, что подсознательно он имел в виду равновесие между добром и злом. Всю дальнейшую жизнь Пахом старался под-держивать это равновесие, вот только понятие добра и зла у него так и осталось «нахаловское». Глава 9 Рождественские праздники подходили к концу. Людвиг и Марта эти дни провели вместе. Они почти не выходили из но-мера, предпочитая заказывать еду и напитку в номер по теле-фону. Они без устали занимались любовью. Утолив любовный голод, с жадностью набрасывались на еду, а потом забывались коротким сном. Проснувшись среди ночи, вновь занимались любовью, и казалось, этому не будет конца. Через несколько дней Людвиг почувствовал, что любов-ный марафон стал его утомлять. Марта, напротив, выглядела отдохнувшей и посвежевшей. В один из дней, в очередной раз утолив сексуальный ап-петит, Людвиг вернул себе способность мыслить аналитиче-ски. Разглядывая одевающуюся Марту, он вдруг вспомнил, что за все проведённые вместе дни, Марта ничего о себе не рассказывала. Все разговоры велись только о нём, о Людвиге. Тогда он не придал этому особого значения, посчитав, что Марта, как всякая женщина, хочет разузнать, есть ли у неё со-перница и каковы её шансы стать женой состоятельного холо-стяка. Теперь, на трезвую голову, это выглядело подозрительно. Марта не была похожа на охотницу за богатыми мужчинами. Она пила, но никогда не напивалась, никогда не теряла нить разговора и никогда ничего не переспрашивала. Всё, что он говорил, она запоминала с первого раза. Она была весела и раскована, но никогда, даже в минуты страсти, не теряла голо-вы. Как все немки, она была педантична и скрупулёзна, но ни-когда не была мелочной. Она была типичная немка: и манера поведения, и акцент – всё говорило о том, что Людвиг провёл каникулы с уроженкой баварских Альп. Людвиг вспомнил вечер, когда познакомился с Мартой. Почему именно она мне приглянулась? – задал он себе вопрос, и сам же ответил: – Потому, что она была более изящна и более эффектна, чем другие девушки, и одета была со вкусом: яркий свитер, модные в обтяжку брючки, на ногах… Стоп! На ногах у неё были чёрные полусапожки с меховой опушкой на высоком каблуке. Это делало её выше и стройней других девушек, по-тому что другие девушки, и парни тоже, были обуты в лыжные ботинки! Значит, она присоединилась к ним позже. Вряд ли она забегала в отель переобуться. Если бы зашла к себе в номер, поменяла бы спортивный костюм на вечернее платье. Возможно, поменяла бы, но она была одета так же, как её дру-зья. А её ли это друзья? Может, она познакомилась с ними за полчаса до встречи со мной? На ней была другая обувь, в та-кой обуви не ходят на лыжные прогулки, значит, она присо-единилась к ним позже. Точно! Было двое парней и две де-вушки. Марта была лишней, а когда компания ушла, она оста-лась. Почему она осталась? Вероятней всего, она осталась из-за меня. Я ей понравился. Возможно, и понравился, а может, она искала повод познакомиться со мной. Но я сам пригласил её к себе за столик. А если бы не пригласил? Если бы не при-гласил, вероятней всего, она сама нашла бы повод завязать со мной знакомство. Зачем? Зачем я ей нужен? Неужели всё дело в банальной любовной интрижке? Непохоже. А может, у меня паранойя? Восемь лет меня никто не трогал. Почему? Не могли найти? Вряд ли! Парни из «конторы», если захотят, то до-станут и чёрта из преисподней. Да я особо и не прятался. Неужели бывшие коллеги? Похоже. Зачем я им понадобился? Вряд ли для консультации по вопросам местного бизнеса. Возможно, решили привлечь меня в качестве помощника в ка-кой-нибудь хитрой комбинации. Может, да, а может, и нет. Лично я им не нужен. Скорее всего, им нужны деньги. Деньги, которые лежат на известных мне счетах. Жаль! Всё было так хорошо, так стабильно, я даже рас-слабился. Как там звучала фраза из известного советского фильма про разведчика: «Пьяный воздух свободы сыграл с Плейшнером злую шутку»! Не надо себя обманывать! Я знал, что рано или поздно они придут за мной, вернее, за деньгами. Даже странно, что не пришли раньше. Они мне подарили восемь лет. Целых восемь лет относительно спокойной жизни! Выходит, я им должен быть благодарен! Ну что же, коллеги, спасибо вам, и тебе, Марта тоже спасибо. Да, кстати, что там она поёт? Что-то по-лузабытое, но удивительно знакомое. Марта что-то напевала и при этом кружилась по комнате. – Дорогая! Ты поёшь о несчастной любви? – Нет, милый, эта песня о молодой девушке, которая осталась сиротой и вынуждена зарабатывать себе на жизнь, ублажая мужчин в местном баре. – Удивительные слова, ты не находишь? Как ты пела: «Я чёрная моль, я летучая мышь?» – Кажется так, я не очень хорошо помню текст. – Не страшно, я помогу тебе. Дальше поётся про поручика Голицына, который должен раздать однополчанам патроны, и про корнета Оболенского, который наливает вино всем жела-ющим. Я не ошибся? Марта! Это белогвардейский романс. Его не каждый русский знает. Откуда он известен тебе, молодой немке, судящей о России по газетным заголовкам? – Ты ошибаешься, Людвиг! Россия – моя специализация. Я переводчик. Во время учёбы неоднократно стажировалась в Москве. – Неужели! Уж не на Лубянке ли? – Типичная ошибка местных бюргеров: каждый, кто слы-шит о Москве или России, сразу вспоминает о КГБ. Да, кстати, Людвиг, а откуда тебе знаком этот романс? – Мне его напевала моя первая жена! – Она была русская? – Ты удивительно прозорлива. Да, она была русская. – И так же, как ты, работала в КГБ? – Так же, как и ты, дорогая. Прости, кажется, у этой орга-низации сейчас другое название? Марта с улыбкой подошла к нему и достала из сумочки тюбик с губной помадой, который зачем-то протянула к его лицу. – Милый, тебе не кажется, что помада слегка отдаёт кара-мелью? Ответить он не успел, так как струя газа ударила ему в лицо. Очнулся Людвиг, привязанный к креслу. Сильно болела голова и слезились глаза. Во рту пересохло и хотелось пить. В номере, кроме Марты, находилось двое молодых спортивного вида мужчин. Марта подошла к нему и несколько раз несильно ударила ладонью по щекам. – Очнитесь, коллега! – на чистейшем русском языке про-изнесла она, после чего большим пальцем правой руки при-подняла ему веки и заглянула в глаза. – Кажется, наш герой в порядке, – сказала она одному из мужчин. В ответ тот кивнул головой. – Голова болит? – снова обратилась она к Людвигу. – Ни-чего, это скоро пройдёт. Ну, что поговорим? – Пить! – с трудом ворочая языком, попросил Людвиг. Марта поднесла к его губам высокий стакан до краёв налитым холодной минеральной водой. – Пей, это тебе поможет прийти в себя. Через пару минут Людвиг почувствовал себя лучше и по-пытался пошевелить связанными за спиной руками. Бесполез-но! Связали его крепко. Оставалось ждать дальнейшего разви-тия событий. Тем временем Марта поставила стул напротив, и села, широко расставив ноги. – Ты, наверное, догадываешься, Людвиг, что всё, что я сейчас скажу, не доставит тебе удовольствия? – Неужели ты все четыре дня имитировала оргазм? – невозмутимо спросил Людвиг. – Знаешь, Марта, или как там тебя зовут, когда-то давно, в прошлой жизни, я был самым молодым и самым перспективным генералом КГБ. За моими плечами много успешных операций, и если я мог облажаться, то только не на любовном фронте! – Смешно, но всё-таки облажался! Как же так, генерал? Где Ваш хвалёный профессионализм? Попался, как зелёный стажёр. – Я не мог устоять перед твоим обаянием, ты была восхи-тительна! – Ёрничаешь? Это хорошо, значит оклемался. Итак, где деньги? – В тумбочке, дорогая. – Я так понимаю, что разговора у нас не получится. Зря упорствуешь, милый! Ты ведь знаешь, что мы вытрясем из те-бя нужную информацию. – Знаю! Пока вы не вкололи мне химическую дрянь, ко-торую называете «сывороткой правды», я хочу услышать ответ только на один вопрос. Марта, зачем вам, то есть «конторе», деньги? Вас плохо финансируют? – Генерал, а зачем Вам столько денег? Я слышала, Ваш антикварный бизнес приносит неплохие доходы? – Ну, если вы нашли меня, то, наверное, знаете, на что я трачу деньги… … |
0 комментариев