Описание
Что чувствует малолетняя фея, превратившаяся в трюмо?Как использовать навоз, чтобы стать королевой свиней?
Как ограбить пиратов, грабящих ведьму?
Что будет, если Москву завалит десятиметровым слоем снега?
Правда ли, что во всех стенах живут привидения?
Как себя вести оказавшись внутри страшилки?
Что будет делать фей холодильника, оказавшись в обычной людской квартире?
И – последняя новость: человек-паук ловит детей, развешивая гамаки в Сокольниках.
И всё это в одной книжке!
Приобрести книгу: www.litres.ru/evgeniy-enin/devochka-mebel/
Характеристики
| Отрывок |
Девочка-мебель 1. Янка толкнула окно. Закрыто. А ведь она специально его открывала, уходя из дома. Наверное, мама закрыла. Вечно она так. Значит, придётся домой заходить через дверь. Она нырнула вниз, в метре над землёй спрыгнула с леталки, и успела её сложить прежде, чем ноги коснулись асфальта. Довольно хмыкнула. Такой фокус она подсмотрела в школе, у Насти, девочки года на два её старше, и неделю тренировалась. Кроме обычной школы, Янка училась в школе фейской, замаскированной от родителей под Центр развития творческих способностей. Отчасти это было правдой, про способности, они такое иногда творили, в этом центре, что его ремонтировали раз в месяц, и перестраивали раза четыре в год. Янка сунула леталку в сумку, в сложенном виде та как раз там помещалась. Это её первая настоящая фейская вещь, подарок ведьмы Эммы. Впрочем, и последняя. Оказалось, ничего такого специально фейского не бывает. И летать можно хоть на черенке от лопаты, хоть на ломе, хоть на садовой скамейке, только их таскать с собой неудобно. Янка погромыхала ключами, запрыгнула в квартиру, разулась, наступая на пятки кроссовкам, прошла на кухню. Ага, записка: «Котлеты в холодильнике, газовую плиту не включай, разогрей в микроволновке, целую, мама». Янка открыла холодильник. Из холодильника высунулась рука и протянула ей котлету. Надкушенную. Она машинально взяла. – Угу, спасибо. Что??? Янка секунду смотрела то на котлету в своей руке, то на дверцу холодильника, соображая, куда её деть. – Да кто там ещё! Она шлёпнула котлетой по кухонному столу, превратив её в мясной блинчик. Потянулась к холодильнику, посмотрела на свою котлетную ладонь, скакнула к мойке. Смыв котлету, вытерев руки и несколько успокоившись, потянула дверцу. Дверца открылась на сантиметр, и тут же захлопнулась: кто-то держал изнутри. Янка упёрлась ногой в стену, хэ-э-эть! Дверца не открылась, а внутри холодильника что-то затрещало. Ладно, хватит дёргать, холодильник ни в чём не виноват. – Эй! – Янка постучала в дверцу. – Открой немедленно! Слышишь, ты! Ты! – Она не знала, как к нему обращаться. – А ну, вылезай, ты, снеговик придурочный! Из холодильника послышались какие-то звуки. – Что? Не слышу! Открывай, говорю! Или я дверцу стулом подопру, и ты станешь там свежезамороженным. Дверца приоткрылась. Янка зло её дёрнула. Из холодильника на неё смотрели испуганные глаза какого-то мальчишки. Изо рта у него торчал кусок котлеты. – Ты что это, ты мой обед сожрал?! Янка взбесилась. Ей не было жалко котлет, но она терпеть не могла самоуправства. – Ну и подавись тогда! Она схватила его за волосы и запихнула в рот последний кусок котлеты. Мальчишка рефлекторно пытался прожевать вдавленное. – Ай! Янка выдернула пальцы, а то он начал жевать их вместе с котлетой. – Ты что, ещё и людоед? Может, ты ещё за ногу меня укусишь? – Янка показала на свою ногу. Мальчишка затряс головой, всем видом показывая, что намерений кусаться за ногу у него нет. – Вылезай! Янка показала пальцем на плиточный пол кухни. Так собаке командуют: место! Мальчишка вылез. Одной рукой он придерживал на голове кастрюлю с куриным бульоном. Он поставил её себе на голову, чтобы поместиться в холодильнике. – Дай сюда! Янка сняла кастрюлю, поставила на место. – Ты кто? Мальчишка судорожно проглотил остатки котлеты. – Фёдор я. Фей холодильника. Нет-нет, не этого. – Он поймал изумлённый взгляд Янки, брошенный на родной холодильник. – Не узнаешь? Я из фейской квартиры. Он пригладил волосы и покраснел. На Янку он смотрел испуганно, исподлобья. Боялся, что она его не узнает. – Помнишь? – робко спросил мальчишка. Янка вспомнила. – Фёдор? Ты? Фёдор! Привет! Точно, это он. Только с котлетой во рту и кастрюлей на голове узнать его трудно. Когда она видела его в последний раз, он был ростом так же, как сейчас, примерно с неё. Вот только она тогда и до пяти сантиметров не дотягивала. – Федечка! – Янка стиснула шею фея. Через пару секунд она отодвинула слегка задохнувшегося Фёдора от себя и посмотрела ему в глаза, придерживая за плечи. – Что случилось? Только говори честно. В последний раз, когда в её квартире обнаружились гномы, всё кончилось двухдневной беготней по Москве за бывшей фейской королевой. Москва при этом почти не пострадала. Так, самую малость. Фёдор, конечно, не гном, а фей. Значит, бегать придётся не два дня, а четыре. – Да не, так, ничего… Фёдор махнул рукой и посмотрел на потолок так, будто сидеть в чужих холодильниках и жрать чужие котлеты было для него самым обычным делом. – Не ври. Снова Клавдия, королева, что-то затеяла? – Клавдия? Да не, она свинарник убирает, что она может затеять? Только какашками кидается, когда мимо проходишь. А я это, так просто, соскучился. Ну, в гости. – Понятно. Я вот прямо так и поверила. А ты всегда в гостях в холодильники прячешься? – Янка, ты извини, я по привычке. Ну, пойми, я же двадцать лет феем холодильника отработал, а в деревне у гномов не то, что холодильников, даже электричества нету. Ну вот, я и не выдержал, – вздохнул Фёдор. – А то, что размеры у того холодильника, по которому ты соскучился, другие, ты не подумал? Не подумал, что в фейской квартире ты ростом был с три пельменя? – Ну, всё, всё, – Фёдор выставил перед собой ладони. – Прости! Больше не буду. – Он оглядел кухню. – Ну, и как ты тут? – спросил фей светским тоном, переключая разговор на другую тему. – Что как я тут? Живу я тут… – А… Ну и мы… Там живём… Помнишь, как мы уезжали? Фёдор безуспешно пытался завести беседу ни о чём. – Помню, – улыбнулась Янка. – Слушай, Федь, подожди, я, между прочим, есть хочу. Там хоть осталось что-то? Янка засунула голову в холодильник. – Бутерброды с сыром будешь? – спросила она из вежливости. – Ну… Давай, что ли. Фёдор сказал это так, как будто ему предложили пюре из лягушек, но в гостях отказываться неудобно. Янка достала сыр. – Ты что, не наелся? – Ну, я так, за компанию. Как вообще дела? – Фёдор надкусил первый бутерброд. – Что было тут у тебя? – Ну… Янка задумалась, ковыряя пальцем масло. – Даже не знаю. Была, конечно, парочка историй, с тех пор как мы не виделись. – И? Глаза у Фёдора заблестели, уши растопырились, челюсти задвигались быстрее. – Ну, ладно, слушай. Я тут… В общем, вляпалась. ***** Как Янка превратилась в трюмо, она до сих пор не понимает. Угораздило как-то. Может, меньше волшебной палочкой махать надо. Вдруг это зараза какая-то волшебная, вроде простуды. Перегулял на улице – чихаешь. Перемахал палочкой – и ты трюмо. Она даже не знала, как эта штука называется, потом только узнала. Дома у них трюмо не было. Только обычные зеркала. А трюмо – это зеркало и ещё два зеркала по бокам, и они поворачиваются на шарнирах. Внизу – вроде тумбочки с ящичками. Вот такой ящичек она задумчиво открывала и закрывала. Открывала и закрывала. Пока не поняла, что она открывает и закрывает ящичек, будучи тумбочкой. И зеркалом. Вместе – трюмо. Ну, заорала, конечно, попробовала выскочить из этого… Из той штуки, в которой очудилась. Именно очудилась, а не очутилась. Вроде только что сидела дома, думала о чём-то своём, о фейском. Например, о том, что жульничать с игровыми автоматами, заставляя их тошниться билетиками, нехорошо. Хлоп – и она уже внутри трюмо. Хотя, даже хлоп не было. Скорее – раз! – и ты внутри. Янка поёрзала. Ящики задвигались. Да нет. Всё гораздо хуже. Она не внутри трюмо. Она сама – трюмо. Была обычной московской малолетней феей, стала предметом мебели. Не новым, кстати. Коричневый лак поцарапан, местами пузырится, амальгама зеркал пошла пятнами. Одно пятно такое большое, что ей приходилось пригибать голову, чтобы посмотреть – что вокруг. А вокруг какая-то комната. Из своего зеркала она видела двуспальную кровать и шкаф. А створки-то боковые, створки поворачиваются! Янка заскрипела петлями, поворачивая зеркала. Вот окно, сервант, дверь. Дверь начала открываться. ***** – А ну, спрячься немедленно! Ты что себе позволяешь!? Что ты там маячишь? Не видишь, хозяйка заходит! Вот уж чего-чего, а спряталась бы Янка с превеликой радостью, да так, чтобы её никто никогда не нашёл, и без всяких криков. Тем более кричал шкаф. Когда на вас кричит шкаф, хочется спрятаться, даже шкаф кричит: прекратите прятаться немедленно. Янка заметалась по зеркалу. Так по стене мечется солнечный зайчик. Отражаясь от зеркальца, которое держит трясущийся от страха человек. – Прекрати сейчас же виднеться! – кричал шкаф. – Чего? – пискнула Янка. – Стань прозрачной! Как-то ей это удалось. Не спрашивайте, как. Станете зеркалом – научитесь. И вовремя. Только она распрозрачнилась, как в неё заглянула женщина лет пятидесяти. Женщина поправляла причёску, близоруко щурясь, почти касаясь зеркала носом. А с той стороны на неё, выпучив глаза и зажав рот руками, смотрела Янка. Женщина смотрела Янке в глаза и брызгала на себя лаком. Янка пучилась. Невидимой быть она привыкла, фея всё-таки. Но в неё ещё ни разу не причёсывались. – Фух! – скрипнул дверцей шкаф, когда хозяйка вышла. – С ума сошла, да? А если бы она тебя заметила? Вот, помню, был случай. Так же одно зеркало зазевалось. Хозяйка – бух! – шкаф бухнул чем-то внутри себя. – И в больницу. Так перепугалась. А вернулась, давай мебель менять. И всё, брата моего двоюродного, трёхстворчатого с антресолью, на дрова отправили. Он сам мне и рассказал напоследок. – Здравствуйте, – запоздало решила поздороваться Янка, не зная, как ещё отреагировать на трагическую историю из жизни шкафов. – Да здравствуй, здравствуй уже. Новенькая, что ли? Раньше-то кем была? Тумбочкой, небось, судя по глупости. И кто только таких в зеркала пускает? – Я раньше девочкой была. – Чего? – Девочкой. По зеркалу побежало отражение слезинки. Янка хотела вытереть щеку, но только двинула левой своркой трюмо. От чего разревелась в полный скрип. Трюмо зашаталось и захлопало створками. – Тихо ты! Ещё сломаешься! – прикрикнул на неё шкаф. – Девочкой так девочкой. Эка невидаль. Кого тут только нет. Хватит реветь. Янка закрыла створки трюмо, как закрывают лицо руками, чтобы успокоиться. – А вы кто? – спросила она минут через пять. – Как это кто? Не видишь, что ли? Шкаф. Из гарнитура. Только из всего гарнитура только я один и остался. Шкаф вздохнул, стукнув полками. – Остальные уже кто где. Но, опасаюсь я, большей частью на свалке. Разве что книжная полка жива ещё. Она такая, знаешь, крепкая очень была, устойчивая. – А я? – спросила Янка. – Что я? – Я так и буду мебелью? – А чем тебе не нравится? Хочешь, лампой становись. В квартире двумя этажами выше лампа не занята, тоже в спальне. Только скучно это, с потолка свисать. – Эй! На себя посмотри! Сарай деревянный! – заругался кто-то дребезжащим голосом. «Это же лампа говорит», – поняла Янка. Лампа даже раскачивалась от возмущения. – Вот выключу вам свет, будете знать! – брюзжала лампа. – Что вы понимаете, мебель! Это слово лампа сказала, как мы говорим… В общем, тоже говорим «мебель», о каком-то человеке. – Да выключай! – засмеялся шкаф, отчего его стенки несколько раз выгнулись и вогнулись. – Нам-то что? Мы тут что, иголки с пола собираем? – Ах, так! – искрилась лампа. – Выключусь – хозяева в темноте ничего в вас не найдут, выкинут вас на помойку. – Зачем же нас выкидывать? Они фонариком посветят. А выкинут потом тебя, тёмная ты наша. – А я вам, а я вам!.. Янка подумала, что лампа сейчас перегорит от негодования. – Тихо, тихо, – вступила она. – Расскажите лучше, а хозяева ваши про вас знают? – Точно тумбочкой ты была, а не девочкой! – шкаф сразу же забыл про скандальную лампу. – Как можно не знать, что у тебя в квартире шкаф стоит? – Нет, я не про это. Они знают, что вы… вы… Янка замялась. Она хотела сказать «живые», но подумала, что говорить про шкаф «живой», это как-то слишком. – Они знают, что вы говорящие? – Что ты, что ты! – хором закричали шкаф и лампа. – Как же можно! Это секрет! Тайна! – Кто же захочет жить с говорящей мебелью? – хмыкнул до сих пор молчавший сервант. – Ты бы захотела, новенькая? – Я? – Янка задумалась. – Я бы не захотел, – решительно сказал шкаф. – Чтобы кто-то мне говорил: эй, ты зачем в меня грязные носки положил? Почему у тебя футболки в кучу? – Да, действительно, – согласилась Янка, – и не спрячешь ничего. – Ну, не то, чтобы…, – начал шкаф, но остановился. – Что ты там проскрипел? – заинтересовался сервант. – Не то, чтобы не спрячешь, – продолжил шкаф после паузы. – Во мне прежний хозяин сто рублей спрятал. Так до сих пор и лежат. Забыл он про них. Слышь, висючка! Гаси свет, как грозилась. Хозяева в театр ушли. Спать будем. ***** Постепенно Янка привыкла к мебельной жизни. Сначала они много болтали, в отсутствие хозяев, конечно, и Янка наслушалась историй вроде: «А вот, помню, десять лет назад, они носовые платки не в тот ящик положили, вот умора, ха-ха-ха!» Постепенно говорить они стали меньше. А хозяева появляться чаще. Где-то через месяц Янка поняла, что это не хозяева часто к ней подходят причесаться. Это она, ну, вроде бы дремлет, пока их нет. Подошли – она проснулась. Ушли – она заснула. Потому и кажется, что они всё время возле неё. Или даже не заснула. Одеревенела. «Ну и что, – медленно подумала Янка. Начала думать утром, закончила вечером. – Так даже хорошо. В школу не надо. Волноваться не о чем. Стоишь себе и отражаешь, когда к тебе подойдут. А не подойдут – не отражаешь». Разбудил её жук-древоточец. В начале весны Янка почувствовала лёгкую щекотку в правом нижнем внешнем углу. Не обратила внимания, занятая отражением облаков: она повернула левую створку так, чтобы видеть окно. Через день щекотка усилилась. А через неделю вся её правая стенка страшно чесалась. – Да что же это такое? – спросила Янка саму себя. – Ауууооо! – она зевнула, потянулась, то есть скрипнула петлями, и поглядела по сторонам. Та же комната. А в окно через открытую форточку пахло весной. – Ай! Янка попробовала почесаться, но чего никак не может сделать мебель, так это почесаться. – Ай! Эй, шкаф! Шкаф! – Чего тебе? Шкаф тоже зевнул, приоткрыв дверцы так, что мелькнули висящие на средней дверце галстуки. – У меня чешется. – А? Что у тебя? – Чешется. Справа. Правая стенка. – Чешется? Хм. Окно, прикрой на минутку форточку. Форточка закрылась. – А теперь давайте все прислушаемся. В наступившей тишине Янка услышала тихое то ли похрустывание, то ли постукивание. – Что это? – шёпотом спросила она. – Это, зеркальная ты наша, жук-древоточец. Зимой он спал, весной проснулся. Ты особо не переживай, он не первый год в тебе живёт. Чесаться постепенно перестанет, в труху тебя не сжуёт. Это тебе не термиты какие-нибудь, вот они нашего брата за месяц изнутри выгрызть могут. «Термиты, – подумала Янка, – древоточцы. Вот и все мои заботы. Вся жизнь – чесотка в боку. То есть в стенке. Ой-ой. Что-то я совсем одеревенела. Нет-нет, мне внутри меня жуков не надо! И, подождите, как это весна? Я же сюда в начале зимы попала…» Янка окончательно проснулась. – Граждане деревяшки! – сказала она вслух. – Посоветуйте неопытному трюмо, а как бы мне обратно в человека превратиться? В ответ раздалось постукивание дверей и ящиков – мебель смеялась. – Ну, точно тумбочка, – отскрипев пружинами, сказала кровать. – На что тебе такая суета? Вот у нас жизнь. Стоим себе… И стоим! И хватит болтать, спать пора. Окно, задёрни шторы, будь любезно. Но поспать им на этот раз не пришлось. В комнату вошли хозяева. ***** – Ну-ка подержи, – мужчина протянул женщине конец ленты рулетки. – Вот сюда, – он отошёл к стене, – как раз влезет. Лента взвизгнула, сматываясь обратно в рулетку. – А здесь мы поставим прикроватные тумбочки, помнишь, такие симпатичные? Женщина показала, куда они собираются поставить тумбочки. – Точно, дорогая! Мужчина поцеловал женщину в щёку. – Пойдём на кухню, снимем мерку для кухонного гарнитура. Я предлагаю, со столешницами под камень. – Конечно, дорогой. – Чтоб я в сундук превратился! Чтоб меня на дрова порубили! Чтобы во мне тараканы поселились, – запричитал шкаф, когда хозяева вышли. – Они же мебель менять собрались! – И, похоже, во всей квартире. – Сервант нервно заколотил ящиками. – А мебель менять, это плохо? – осторожно поинтересовалась Янка. – Плохо? – шкаф даже подпрыгнул. – Это катастрофа! Повезёт, если нас продадут по дешёвке. Или отдадут молодожёнам. Или отвезут на дачу. Но мы уже не новые, совсем не новые. – Кровать возмущённо скрипнула. – Что ты скрипишь, до пола продавленная? Старые мы, да, старые! И нас могут просто выбросить! Порубить на дрова! – Ну что ты заладил: дрова, дрова, где ты видел эти дрова? – истерично прозвенела пружинами кровать. – Мне рассказывали! Дрова – это то, во что превращается мебель после окончания срока эксплуатации. – Так вам и надо! – Лампа под потолком извивалась на шнуре так, что сверху сыпалась извёстка. – Давно пора хозяевам избавиться от старья. – Что ты радуешься, висючка тусклая? Мебель поменяют, купят новую люстру, к новой мебели. Ты забыла, что тебя саму к нам в комплект купили? – шкаф возмущённо тряс внутри себя плечиками. – А до тебя была голая лампочка в патроне. Тоже умничать любила. Её сразу в мусорное ведро – и до свидания! – Собрание, собрание! – услышали они через приоткрытую дверь. – Собрание! – закричал шкаф и со страшным скрипом начал переступать ножками в сторону двери. – Вы что, ходить умеете? Если бы Янка могла, она бы села от удивления. – Конечно, умеем, – натужно прохрипел шкаф, царапая ножками паркет. – А что же вы раньше не ходили? – А нам зачем? Шкаф задел угол кровати, та обиженно брякнула пружинами. «С ума сойти. Мойдодыр какой-то, – подумала Янка, пытаясь приподнять одну ножку». И ей это удалось. Шкаф прошёл в дверь боком, царапая косяки. Янка, в два раза уже его, умудрилась ничего не задеть. Только зеркала при ходьбе раскачивались, и она боялась, что разобьются. – А я! А я! – причитала кровать. Её когда-то вносили в спальню боком, сама на бок она перевернуться не могла, и теперь с треском билась о дверной проём. – Тихо ты, – тяжело дыша, остановил её шкаф, – сломаешься ещё. Сиди здесь, мы тебе всё расскажем. В гостиной собралась вся мебель, какая смогла. Хорошо стенке, диванам и креслам, они в гостиной и стояли. А вот шкаф, трюмо, кухонный стол, шкаф из прихожей сверкали свежими царапинами. Кухонный гарнитур чуть не устроил потоп, пытаясь сдвинуться с места. Его успела остановить газовая плита, иначе бы он оторвал водопроводные трубы от встроенной мойки. Гостиная выглядела как во время большого ремонта, когда всю мебель из квартиры сдвигают в одну комнату, пока в другой клеят обои. За журнальным столиком робко переминалась гладильная доска. – Что там у вас? Что там у вас? – кричала из ванной стиральная машинка. – Мне не видно, не видно, пустите! – подпрыгивала табуретка. – Тихо! – гулко скомандовала стенка. – Слушайте, мои деревянные братья! – Почему только деревянные? – возмутился журнальный столик. Он был сделан из стекла на алюминиевых ножках. – Все слушайте! – покачнулась стенка. – Братья мои! Нас постигло несчастье. Не один десяток лет мы стояли в этой квартире. Именно мы делали её домом. Без нас квартира – только стены, жить в которых невозможно. На нас сидели, на нас спали, на нас ели, в нас складывали вещи. И вот – чёрная неблагодарность. Наши хозяева решили, что мы устарели. Что мы неудобные, и, вы только подумайте, немодные! Немодные! – повторила стенка. – А я хорошо помню, как за мной хозяева стояли в очереди, три ночи подряд! Стенка замолчала, видимо, вспоминая свой триумф. – Ну? И что? – прервала паузу полочка для обуви, отбивавшая по паркету дробь от нетерпенья. – Что с нами будет? – Нас заменят, – вздохнула стенка, разом открыв все свои дверцы и ящики. – Аааа! – выдохнула собравшаяся мебель. – Как, когда? – перебивая друг друга, запричитали все. – Скоро, – скорбно скрипнула стенка. – Они уже были в мебельном магазине. Ещё раз съездят, и всё закажут. А нас… Нас… Они говорили что-то о даче. Но туда возьмут не всех. Только мелкие предметы. А я… Я… Я никому не нужна-а-а! – зарыдала стенка. – Я старая, уродливая и громоздкая-я-я-я! Вся прочая мебель бросилась успокаивать стенку. То есть, за полчаса они до неё доскрипелись, и теперь пытались погладить дверцами. – Не царапайте меня-а-а-а! – выла стенка. – Стеночка, милая, да не убивайся ты так, мы что-нибудь придумаем! – гремел вилками кухонный стол. – Что придумаем? Меня разберут и выбросят! Ну что ж, я прожила долгую жизнь, пора познакомиться и с мышами. Меня сгрызут мыши, точно, я знаю, сгрызут мыши. Ыыыы! Через час стенка перестала рыдать, но настроение её не улучшилось. У остальных тоже. На свои места мебель вставала в глубочайшем унынии. ***** – Прощайте, друзья, – сказал шкаф через некоторое время после того, как они вернулись в спальню. – Я думал. Я советовался. И я понял, что мы ничего не сможем сделать. Сначала я хотел предложить стенке спрятать деньги, отложенные хозяевами на покупку новой мебели. Но оказалось, что деньги больше не хранят в стенках или в шкафах, спрятав в пододеяльниках, как это было во времена моей молодости. Вместо денег сейчас какие-то карточки, которые хозяева носят с собой. Я хотел предложить всем стать ещё полезнее для хозяев, чем сейчас, но никто не знает, как. К тому же многие из нас сломаны. У кого дверца. У кого полка. А ремонтировать друг друга мы не умеем. Обстановка спальни молчала, мысленно прощаясь с жизнью. Янка не знала, огорчаться ей со всеми или нет. Быть трюмо ей надоело. Но что с ней станет потом, когда деревянная часть трюмо превратиться в деревяшки, а зеркала разобьются? Она не знала. – Подождите-подождите, – Янка вдруг поняла, что в рассказе шкафа не сходится. – Слушай, шкаф, а как это ты со всеми советовался, когда собрание уже кончилось? – Обыкновенно, – меланхолично откликнулся шкаф. – Перешёл в дверь. Из двери в цветочный горшок. Из горшка – в гардину. – Как это перешёл? – удивилась Янка так, что в ней что-то хрустнуло. Она представила себе шкаф, втискивающийся в цветочный горшок со всеми последствиями. – Обыкновенно, – так же отсутствующе повторил он. – Оставил шкаф, стал горшком. Перестал быть горшком, стал гардиной. Переселился. – Это что, так можно? – Можно. – И ты раньше мог? – Мог. – И я так могу? – Можешь. Янкины зеркала задребезжали. – Ах, ты, куча дров лакированных, что же ты раньше молчал? И чего вы тут все рыдаете, что вас выкинут? Переселитесь куда-нибудь ещё, и все дела. Янка размахивала створками от возмущения. Шкаф раздражённо хлопнул дверцей. – Ха! Переселитесь. Куда? Ты пробовала найти в Москве свободный шкаф? – Ты же только что в вазу переселялся! – В вазу можно. Вазы не заняты. Но чтобы я сорок лет был шкафом и стал какой-то вазой? И в меня наливали воду? И втыкали цветы? Да ни за что! Если бы шкаф мог скрестить дверцы на груди, он бы это сделал. – Ну а я-то? Я так тоже скакать могу? Правда? – затаив дыхание, уточнила Янка. – А что же не можешь? Можешь. Эххх! Прошла моя жизнь. А ведь начинал… Знаете, никогда вам не рассказывал, но теперь уж чего… Начинал я с карандаша. Я прошёл долгий путь. И на меньшее, чем шкаф, я не согласен. Лучше уж на дрова. У шкафа даже дверцы покосились от отчаянья. – Подожди на дрова. Ты вообще не деревянный, если уж на то пошло, а из ДСП. Таких даже на дрова не берут, они горят плохо и воняют. Но ты не расстраивайся раньше времени. Есть у меня одна идея. Янка помолчала, потом не сдержалась и хихикнула. В гостиной, куда мебель пришкандыбала на собрание, Янка заметила каталог мебельного магазина. Она в нём была, вместе с родителями, и сейчас догадалась, что новую мебель хозяева решили покупать именно там. Значит, нужно до этого магазина добраться. И кое-что этой новой мебели объяснить. Янка снова хихикнула. ***** Хуже всего ей пришлось, когда она переселилась в троллейбус. Ну, представьте – глаза у вас с тарелку, на голове – рога, вы несётесь по грязному асфальту в потоке машин, и брызги грязи из-под чужих колёс летят вам в лицо и даже в рот. Еле она из него выпрыгнула. Хотела пощупать голову на предмет рогов, не остались ли, но уличные фонари себе головы не щупают – нечем. Глаз у Янки был теперь один, и из него лился свет. А в голове что-то потрескивало. «Да, шкафом в квартире быть поприятнее, чем кем-то на улице», – подумала она. И переселилась в рекламный щит. Сразу почувствовала себя дурой – такие глупости на ней написаны. Долго в нём не задержавшись, прыгнула в мост. Ой, мамочки! Руками она держалась за один берег, ногами цеплялась за другой, а по спине ехали машины. Как вспомнит – до сих пор поясница болит. Быть маршруткой оказалось не лучше: страшно, маршрутки долго не живут, это она сразу поняла, как только ею стала. Но к магазину приблизилась. В него проникла запросто: стала магазинной тележкой и её закатили внутрь вместе с другими тележками, собранными на стоянке. Тележки на вопросы не отвечали, значит, в них никто не жил… … |
0 комментариев